Неточные совпадения
Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной
любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же,
тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за
того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег,
то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.
Что же до обоюдной
любви,
то ее вовсе, кажется, не было — ни со стороны невесты, ни с его стороны, несмотря даже на красивость Аделаиды Ивановны.
Заранее скажу мое полное мнение: был он просто ранний человеколюбец, и если ударился на монастырскую дорогу,
то потому только, что в
то время она одна поразила его и представила ему, так сказать, идеал исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к свету
любви души его.
Многие из «высших» даже лиц и даже из ученейших, мало
того, некоторые из вольнодумных даже лиц, приходившие или по любопытству, или по иному поводу, входя в келью со всеми или получая свидание наедине, ставили себе в первейшую обязанность, все до единого, глубочайшую почтительность и деликатность во все время свидания,
тем более что здесь денег не полагалось, а была лишь
любовь и милость с одной стороны, а с другой — покаяние и жажда разрешить какой-нибудь трудный вопрос души или трудный момент в жизни собственного сердца.
— Опытом деятельной
любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере
того как будете преуспевать в
любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в
любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно.
И вот — представьте, я с содроганием это уже решила: если есть что-нибудь, что могло бы расхолодить мою «деятельную»
любовь к человечеству тотчас же,
то это единственно неблагодарность.
Одним словом, я работница за плату, я требую тотчас же платы,
то есть похвалы себе и платы за
любовь любовью.
Зато всегда так происходило, что чем более я ненавидел людей в частности,
тем пламеннее становилась
любовь моя к человечеству вообще.
Если же вы и со мной теперь говорили столь искренно для
того, чтобы, как теперь от меня, лишь похвалу получить за вашу правдивость,
то, конечно, ни до чего не дойдете в подвигах деятельной
любви; так все и останется лишь в мечтах ваших, и вся жизнь мелькнет как призрак.
Не далее как дней пять
тому назад, в одном здешнем, по преимуществу дамском, обществе он торжественно заявил в споре, что на всей земле нет решительно ничего такого, что бы заставляло людей любить себе подобных, что такого закона природы: чтобы человек любил человечество — не существует вовсе, и что если есть и была до сих пор
любовь на земле,
то не от закона естественного, а единственно потому, что люди веровали в свое бессмертие.
— Извини меня ради Бога, я никак не мог предполагать, и притом какая она публичная? Разве она… такая? — покраснел вдруг Алеша. — Повторяю тебе, я так слышал, что родственница. Ты к ней часто ходишь и сам мне говорил, что ты с нею связей
любви не имеешь… Вот я никогда не думал, что уж ты-то ее так презираешь! Да неужели она достойна
того?
Веришь ли, никогда этого у меня ни с какой не бывало, ни с единою женщиной, чтобы в этакую минуту я на нее глядел с ненавистью, — и вот крест кладу: я на эту глядел тогда секунды три или пять со страшною ненавистью, — с
тою самою ненавистью, от которой до
любви, до безумнейшей
любви — один волосок!
Сердце его загорелось
любовью, и он горько упрекнул себя, что мог на мгновение там, в городе, даже забыть о
том, кого оставил в монастыре на одре смерти и кого чтил выше всех на свете.
Сверх
того, ему почему-то все мерещилось, что она не может любить такого, как Иван, а любит его брата Дмитрия, и именно таким, каким он есть, несмотря на всю чудовищность такой
любви.
Чтобы полюбить человека, надо, чтобы
тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое — пропала
любовь.
Во-вторых, о больших я и потому еще говорить не буду, что, кроме
того, что они отвратительны и
любви не заслуживают, у них есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло и стали «яко бози».
А если тайна,
то и мы вправе были проповедовать тайну и учить их, что не свободное решение сердец их важно и не
любовь, а тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести.
С краской в лице начал вспоминать, как много раз почти высказывал ей
любовь мою, а так как она меня не останавливала и не предупредила,
то, стало быть, вывел я, надо мною смеялась.
Потом уж я твердо узнал, что принял он вызов мой как бы тоже из ревнивого ко мне чувства: ревновал он меня и прежде, немножко, к жене своей, еще тогда невесте; теперь же подумал, что если
та узнает, что он оскорбление от меня перенес, а вызвать на поединок не решился,
то чтобы не стала она невольно презирать его и не поколебалась
любовь ее.
Мучился долго, но не
тем, а лишь сожалением, что убил любимую женщину, что ее нет уже более, что, убив ее, убил
любовь свою, тогда как огонь страсти оставался в крови его.
Ты и не знал сего, а может быть, ты уже
тем в него семя бросил дурное, и возрастет оно, пожалуй, а все потому, что ты не уберегся пред дитятей, потому что
любви осмотрительной, деятельной не воспитал в себе.
А если вас таких двое сойдутся,
то вот уж и весь мир, мир живой
любви, обнимите друг друга в умилении и восхвалите Господа: ибо хотя и в вас двоих, но восполнилась правда его.
Раз, только раз, дано было ему мгновение
любви деятельной, живой, а для
того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и осталось бесчувственным.
Ибо зрит ясно и говорит себе уже сам: «Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в
любви моей, не будет и жертвы, ибо кончена жизнь земная и не придет Авраам хоть каплею воды живой (
то есть вновь даром земной жизни, прежней и деятельной) прохладить пламень жажды
любви духовной, которою пламенею теперь, на земле ее пренебрегши; нет уже жизни, и времени более не будет!
Хотя бы и жизнь свою рад был отдать за других, но уже нельзя, ибо прошла
та жизнь, которую возможно было в жертву
любви принесть, и теперь бездна между
тою жизнью и сим бытием».
Ибо хоть и простили бы их праведные из рая, созерцая муки их, и призвали бы их к себе, любя бесконечно, но
тем самым им еще более бы приумножили мук, ибо возбудили бы в них еще сильнее пламень жажды ответной, деятельной и благодарной
любви, которая уже невозможна.
В робости сердца моего мыслю, однако же, что самое сознание сей невозможности послужило бы им наконец и к облегчению, ибо, приняв
любовь праведных с невозможностью воздать за нее, в покорности сей и в действии смирения сего, обрящут наконец как бы некий образ
той деятельной
любви, которою пренебрегли на земле, и как бы некое действие, с нею сходное…
Ибо хотя покойный старец и привлек к себе многих, и не столько чудесами, сколько
любовью, и воздвиг кругом себя как бы целый мир его любящих,
тем не менее, и даже
тем более, сим же самым породил к себе и завистников, а вслед за
тем и ожесточенных врагов, и явных и тайных, и не только между монастырскими, но даже и между светскими.
Без сомнения, иной юноша, принимающий впечатления сердечные осторожно, уже умеющий любить не горячо, а лишь тепло, с умом хотя и верным, но слишком уж, судя по возрасту, рассудительным (а потому дешевым), такой юноша, говорю я, избег бы
того, что случилось с моим юношей, но в иных случаях, право, почтеннее поддаться иному увлечению, хотя бы и неразумному, но все же от великой
любви происшедшему, чем вовсе не поддаться ему.
То-то и есть, что вся
любовь, таившаяся в молодом и чистом сердце его ко «всем и вся», в
то время и во весь предшествовавший
тому год, как бы вся временами сосредоточивалась, и может быть даже неправильно, лишь на одном существе преимущественно, по крайней мере в сильнейших порывах сердца его, — на возлюбленном старце его, теперь почившем.
Пусть этот ропот юноши моего был легкомыслен и безрассуден, но опять-таки, в третий раз повторяю (и согласен вперед, что, может быть, тоже с легкомыслием): я рад, что мой юноша оказался не столь рассудительным в такую минуту, ибо рассудку всегда придет время у человека неглупого, а если уж и в такую исключительную минуту не окажется
любви в сердце юноши,
то когда же придет она?
Напротив, с сердцем высоким, с
любовью чистою, полною самопожертвования, можно в
то же время прятаться под столы, подкупать подлейших людей и уживаться с самою скверною грязью шпионства и подслушивания.
Он рассказал, но мы уже приводить рассказа не будем. Рассказывал сухо, бегло. О восторгах
любви своей не говорил вовсе. Рассказал, однако, как решимость застрелиться в нем прошла, «ввиду новых фактов». Он рассказывал, не мотивируя, не вдаваясь в подробности. Да и следователи не очень его на этот раз беспокоили: ясно было, что и для них не в
том состоит теперь главный пункт.
Верите ли, господа, не
то, не
то меня мучило больше всего в эту ночь, что я старика слугу убил и что грозила Сибирь, и еще когда? — когда увенчалась
любовь моя и небо открылось мне снова!
— Прости, Груша, меня за
любовь мою, за
то, что
любовью моею и тебя сгубил!
Легко жить Ракитину: «Ты, — говорит он мне сегодня, — о расширении гражданских прав человека хлопочи лучше али хоть о
том, чтобы цена на говядину не возвысилась; этим проще и ближе человечеству
любовь окажешь, чем философиями».
Любовь будет удовлетворять лишь мгновению жизни, но одно уже сознание ее мгновенности усилит огонь ее настолько, насколько прежде расплывалась она в упованиях на
любовь загробную и бесконечную»… ну и прочее, и прочее в
том же роде.
Начал он с самого
того момента, когда подсудимый отправился к «молодой особе», чтоб «избить ее», выражаясь его собственными словами, пояснил Ипполит Кириллович, «но вместо
того, чтоб избить, остался у ног ее — вот начало этой
любви.
И вот в этот месяц безнадежной
любви, нравственных падений, измены своей невесте, присвоения чужих денег, вверенных его чести, — подсудимый, кроме
того, доходит почти до исступления, до бешенства, от беспрерывной ревности, и к кому же, к своему отцу!
Правда и
то, что и пролитая кровь уже закричала в эту минуту об отмщении, ибо он, погубивший душу свою и всю земную судьбу свою, он невольно должен был почувствовать и спросить себя в
то мгновение: «Что значит он и что может он значить теперь для нее, для этого любимого им больше души своей существа, в сравнении с этим «прежним» и «бесспорным», покаявшимся и воротившимся к этой когда-то погубленной им женщине с новой
любовью, с предложениями честными, с обетом возрожденной и уже счастливой жизни.
Так ли, так ли груб и бездушен подсудимый, что мог еще думать в
тот момент о
любви и о вилянии пред судом, если бы действительно на нем была кровь отца?
—
Любовь прошла, Митя! — начала опять Катя, — но дорого до боли мне
то, что прошло. Это узнай навек. Но теперь, на одну минутку, пусть будет
то, что могло бы быть, — с искривленною улыбкой пролепетала она, опять радостно смотря ему в глаза. — И ты теперь любишь другую, и я другого люблю, а все-таки тебя вечно буду любить, а ты меня, знал ли ты это? Слышишь, люби меня, всю твою жизнь люби! — воскликнула она с каким-то почти угрожающим дрожанием в голосе.