Неточные совпадения
Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он
долгое время и изо всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился
того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
Стал же получать их от Федора Павловича не раньше совершеннолетия, а до
тех пор наделал
долгов.
Неутешная супруга Ефима Петровича, почти тотчас же по смерти его, отправилась на
долгий срок в Италию со всем семейством, состоявшим все из особ женского пола, а Алеша попал в дом к каким-то двум дамам, которых он прежде никогда и не видывал, каким-то дальним родственницам Ефима Петровича, но на каких условиях, он сам
того не знал.
Он
долгое время пред
тем прожил не в нашем городе.
Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после
долгого искуса победить себя, овладеть собою до
того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы,
то есть свободы от самого себя, избегнуть участи
тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли.
Жена его, Марфа Игнатьевна, несмотря на
то что пред волей мужа беспрекословно всю жизнь склонялась, ужасно приставала к нему, например, тотчас после освобождения крестьян, уйти от Федора Павловича в Москву и там начать какую-нибудь торговлишку (у них водились кое-какие деньжонки); но Григорий решил тогда же и раз навсегда, что баба врет, «потому что всякая баба бесчестна», но что уходить им от прежнего господина не следует, каков бы он там сам ни был, «потому что это ихний таперича
долг».
— Про
долг я понимаю, Григорий Васильевич, но какой нам тут
долг, чтобы нам здесь оставаться,
того ничего не пойму, — ответила твердо Марфа Игнатьевна.
Я, милейший Алексей Федорович, как можно
дольше на свете намерен прожить, было бы вам это известно, а потому мне каждая копейка нужна, и чем
дольше буду жить,
тем она будет нужнее, — продолжал он, похаживая по комнате из угла в угол, держа руки по карманам своего широкого, засаленного, из желтой летней коломянки, пальто.
Что для других лишь обещание,
то для нее вековечный, тяжелый, угрюмый может быть, но неустанный
долг.
— С большою охотой, Lise, и непременно, только не в самом главном. В самом главном, если вы будете со мной несогласны,
то я все-таки сделаю, как мне
долг велит.
И оба, я вам скажу, как не пьющие, так тут и свалятся-с и спят очень
долгое время крепко-с; и как проснется Григорий Васильевич,
то всегда почти после
того здоров-с, а Марфа Игнатьевна проснется, и у нее всегда после
того голова болит-с.
Вспоминая
тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей
долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Мысль же о
том, что жертва его могла стать супругой другому, казалась ему невозможною, а потому
долгое время убежден был в совести своей, что и не мог поступить иначе.
— Знаю, — безучастно произнес Алеша, и вдруг мелькнул у него в уме образ брата Дмитрия, но только мелькнул, и хоть напомнил что-то, какое-то дело спешное, которого уже нельзя более ни на минуту откладывать, какой-то
долг, обязанность страшную, но и это воспоминание не произвело никакого на него впечатления, не достигло сердца его, в
тот же миг вылетело из памяти и забылось. Но долго потом вспоминал об этом Алеша.
— Вправду
долг. Ведь я, Алеша, ему за тебя шампанского сверх всего обещала, коль тебя приведет. Катай шампанского, и я стану пить! Феня, Феня, неси нам шампанского,
ту бутылку, которую Митя оставил, беги скорее. Я хоть и скупая, а бутылку подам, не тебе, Ракитка, ты гриб, а он князь! И хоть не
тем душа моя теперь полна, а так и быть, выпью и я с вами, дебоширить хочется!
Тогда же, в
ту ночь, расставшись с братом, почувствовал он в исступлении своем, что лучше даже «убить и ограбить кого-нибудь, но
долг Кате возвратить».
«Он пьян, — решил Митя, — но что же мне делать, Господи, что же мне делать!» И вдруг в страшном нетерпении принялся дергать спящего за руки, за ноги, раскачивать его за голову, приподымать и садить на лавку и все-таки после весьма
долгих усилий добился лишь
того, что
тот начал нелепо мычать и крепко, хотя и неясно выговаривая, ругаться.
Что же касается собственно до «плана»,
то было все
то же самое, что и прежде,
то есть предложение прав своих на Чермашню, но уже не с коммерческою целью, как вчера Самсонову, не прельщая эту даму, как вчера Самсонова, возможностью стяпать вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч в шесть или семь, а просто как благородную гарантию за
долг.
Теперь, после
долгого, но, кажется, необходимого объяснения мы возвратились именно к
тому моменту нашего рассказа, на котором остановили его в предыдущей книге.
— Для чего понадобилась? Ну, для
того, для сего… ну,
долг отдать.
Фетюкович бросился к нему впопыхах, умоляя успокоиться, и в
тот же миг так и вцепился в Алешу. Алеша, сам увлеченный своим воспоминанием, горячо высказал свое предположение, что позор этот, вероятнее всего, состоял именно в
том, что, имея на себе эти тысячу пятьсот рублей, которые бы мог возвратить Катерине Ивановне, как половину своего ей
долга, он все-таки решил не отдать ей этой половины и употребить на другое,
то есть на увоз Грушеньки, если б она согласилась…
Да я и никакого права не имела быть к нему требовательною за этот
долг, — прибавила она вдруг, и что-то решительное зазвенело в ее голосе, — я сама однажды получила от него денежное одолжение еще большее, чем в три тысячи, и приняла его, несмотря на
то, что и предвидеть еще тогда не могла, что хоть когда-нибудь в состоянии буду заплатить ему
долг мой…
Это легкомысленно, но именно по легкомыслию своему он и был твердо уверен, что
тот их выдаст ему, что он их получит и, стало быть, всегда может отправить вверенные ему госпожою Верховцевой деньги по почте и расквитаться с
долгом.
— Он там толкует, — принялась она опять, — про какие-то гимны, про крест, который он должен понести, про
долг какой-то, я помню, мне много об этом Иван Федорович тогда передавал, и если б вы знали, как он говорил! — вдруг с неудержимым чувством воскликнула Катя, — если б вы знали, как он любил этого несчастного в
ту минуту, когда мне передавал про него, и как ненавидел его, может быть, в
ту же минуту!
То, что ты не принял большой крестной муки, послужит только к
тому, что ты ощутишь в себе еще больший
долг и этим беспрерывным ощущением впредь, во всю жизнь, поможешь своему возрождению, может быть, более, чем если б пошел туда.
Неточные совпадения
А если и действительно // Свой
долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не в
том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает
долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается только в
том, что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.
Уже при первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал, что в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, что от него пахнет трюфелями.
Долгое время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем чаще повторялись свидания,
тем мучительнее становились сомнения. Наконец он не выдержал и сообщил о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.
Изобразив изложенное выше, я чувствую, что исполнил свой
долг добросовестно. Элементы градоначальнического естества столь многочисленны, что, конечно, одному человеку обнять их невозможно. Поэтому и я не хвалюсь, что все обнял и изъяснил. Но пускай одни трактуют о градоначальнической строгости, другие — о градоначальническом единомыслии, третьи — о градоначальническом везде-первоприсутствии; я же, рассказав, что знаю о градоначальнической благовидности, утешаю себя
тем,
Долгое время находилась я в состоянии томления,
долгое время безуспешно стремилась к свету, но князь
тьмы слишком искусен, чтобы разом упустить из рук свою жертву!