Неточные совпадения
Я уже упоминал в начале
моего рассказа, как Григорий ненавидел Аделаиду Ивановну, первую супругу Федора Павловича и мать первого сына его, Дмитрия Федоровича, и как, наоборот, защищал вторую его супругу, кликушу, Софью Ивановну, против самого своего господина и против всех, кому бы пришло на ум молвить о ней худое или легкомысленное
слово.
А Агафья уже подозревала,
мои тогдашние
слова запомнила, подкралась и вовремя подсмотрела: ворвалась, бросилась на него сзади, обняла, ружье выстрелило вверх в потолок; никого не ранило; вбежали остальные, схватили его, отняли ружье, за руки держат…
Хочу любить вас вечно, хочу спасти вас от самого себя…» Алеша, я недостоин даже пересказывать эти строки
моими подлыми
словами и
моим подлым тоном, всегдашним
моим подлым тоном, от которого я никогда не мог исправиться!
— А коли я уж не христианин, то, значит, я и не солгал мучителям, когда они спрашивали: «Христианин я или не христианин», ибо я уже был самим Богом совлечен
моего христианства, по причине одного лишь замысла и прежде чем даже
слово успел
мое молвить мучителям.
— А хотя бы даже и смерти? К чему же лгать пред собою, когда все люди так живут, а пожалуй, так и не могут иначе жить. Ты это насчет давешних
моих слов о том, что «два гада поедят друг друга»? Позволь и тебя спросить в таком случае: считаешь ты и меня, как Дмитрия, способным пролить кровь Езопа, ну, убить его, а?
Может быть, удивляетесь
моим словам, может быть, не верите мне?
— Видишь. Непременно иди. Не печалься. Знай, что не умру без того, чтобы не сказать при тебе последнее
мое на земле
слово. Тебе скажу это
слово, сынок, тебе и завещаю его. Тебе, сынок милый, ибо любишь меня. А теперь пока иди к тем, кому обещал.
У меня инстинктивное предчувствие, что вы, Алеша, брат
мой милый (потому что вы брат
мой милый), — восторженно проговорила она опять, схватив его холодную руку своею горячею рукой, — я предчувствую, что ваше решение, ваше одобрение, несмотря на все муки
мои, подаст мне спокойствие, потому что после ваших
слов я затихну и примирюсь — я это предчувствую!
И пусть же он видит во всю жизнь свою, что я всю жизнь
мою буду верна ему и
моему данному ему раз
слову, несмотря на то, что он был неверен и изменил.
Она знала все время, что я ее люблю, хоть я и никогда не говорил ей ни
слова о
моей любви, — знала, но меня не любила.
Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, я уж ни
слова не говорю, я тему
мою нарочно сузил.
— Ужасное
мое положение-с, Иван Федорович, не знаю даже, как и помочь себе, — проговорил он вдруг твердо и раздельно и с последним
словом своим вздохнул. Иван Федорович тотчас же опять уселся.
Там убийцы, разбойники, а ты чего такого успел нагрешить, что себя больше всех обвиняешь?» — «Матушка, кровинушка ты
моя, говорит (стал он такие любезные
слова тогда говорить, неожиданные), кровинушка ты
моя милая, радостная, знай, что воистину всякий пред всеми за всех и за все виноват.
Слышал я потом
слова насмешников и хулителей,
слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из святых своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться пред сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой
мой ради меня!» Но в том и великое, что тут тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе.
И вспомнил я тут
моего брата Маркела и
слова его пред смертью слугам: «Милые
мои, дорогие, за что вы мне служите, за что меня любите, да и стою ли я, чтобы служить-то мне?» — «Да, стою ли», — вскочило мне вдруг в голову.
Я шел сюда, чтобы погибнуть, и говорил: «Пусть, пусть!» — и это из-за
моего малодушия, а она через пять лет муки, только что кто-то первый пришел и ей искреннее
слово сказал, — все простила, все забыла и плачет!
— Алешечка, поклонись своему братцу Митеньке, да скажи ему, чтобы не поминал меня, злодейку свою, лихом. Да передай ему тоже
моими словами: «Подлецу досталась Грушенька, а не тебе, благородному!» Да прибавь ему тоже, что любила его Грушенька один часок времени, только один часок всего и любила — так чтоб он этот часок всю жизнь свою отселева помнил, так, дескать, Грушенька на всю жизнь тебе заказала!..
«Кто-то посетил
мою душу в тот час», — говорил он потом с твердою верой в
слова свои…
Одним
словом, можно бы было надеяться даже-де тысяч на шесть додачи от Федора Павловича, на семь даже, так как Чермашня все же стоит не менее двадцати пяти тысяч, то есть наверно двадцати восьми, «тридцати, тридцати, Кузьма Кузьмич, а я, представьте себе, и семнадцати от этого жестокого человека не выбрал!..» Так вот я, дескать, Митя, тогда это дело бросил, ибо не умею с юстицией, а приехав сюда, поставлен был в столбняк встречным иском (здесь Митя опять запутался и опять круто перескочил): так вот, дескать, не пожелаете ли вы, благороднейший Кузьма Кузьмич, взять все права
мои на этого изверга, а сами мне дайте три только тысячи…
Вы бы мне эти три тысячи выдали… так как кто же против вас капиталист в этом городишке… и тем спасли бы меня от… одним
словом, спасли бы
мою бедную голову для благороднейшего дела, для возвышеннейшего дела, можно сказать… ибо питаю благороднейшие чувства к известной особе, которую слишком знаете и о которой печетесь отечески.
А надо лишь то, что она призвала меня месяц назад, выдала мне три тысячи, чтоб отослать своей сестре и еще одной родственнице в Москву (и как будто сама не могла послать!), а я… это было именно в тот роковой час
моей жизни, когда я… ну, одним
словом, когда я только что полюбил другую, ее, теперешнюю, вон она у вас теперь там внизу сидит, Грушеньку… я схватил ее тогда сюда в Мокрое и прокутил здесь в два дня половину этих проклятых трех тысяч, то есть полторы тысячи, а другую половину удержал на себе.
Я объяснюсь точнее: вы объявили нам наконец вашу тайну, по
словам вашим столь «позорную», хотя в сущности — то есть, конечно, лишь относительно говоря — этот поступок, то есть именно присвоение чужих трех тысяч рублей, и, без сомнения, лишь временное, — поступок этот, на
мой взгляд по крайней мере, есть лишь в высшей степени поступок легкомысленный, но не столь позорный, принимая, кроме того, во внимание и ваш характер…
— Не беспокойтесь, лекарь,
моя собака вас не укусит, — громко отрезал Коля, заметив несколько беспокойный взгляд доктора на Перезвона, ставшего на пороге. Гневная нотка прозвенела в голосе Коли.
Слово же «лекарь», вместо доктор, он сказал нарочно и, как сам объявил потом, «для оскорбления сказал».
— Еще бы не раздражен, завтра судят. И шла с тем, чтоб об завтрашнем ему
мое слово сказать, потому, Алеша, страшно мне даже и подумать, что завтра будет! Ты вот говоришь, что он раздражен, да я-то как раздражена! А он об поляке! Экой дурак! Вот к Максимушке небось не ревнует.
— Он выслушал и ничего не сказал. Сказал, что у него уже составилось определенное мнение. Но обещал
мои слова взять в соображение.
Тем более что сама начинает со мною теперь так поверхностно, одним
словом, все об
моем здоровье и ничего больше, и даже такой тон принимает, а я и сказала себе: ну и пусть, ну и Бог с вами…
Она вдруг расхохоталась над
моими словами и так, знаете, оскорбительно.
— Брат, — дрожащим голосом начал опять Алеша, — я сказал тебе это потому, что ты
моему слову поверишь, я знаю это. Я тебе на всю жизнь это
слово сказал: не ты! Слышишь, на всю жизнь. И это Бог положил мне на душу тебе это сказать, хотя бы ты с сего часа навсегда возненавидел меня…
— А все чрез эту самую Чермашню-с. Помилосердуйте! Собираетесь в Москву и на все просьбы родителя ехать в Чермашню отказались-с! И по одному только глупому
моему слову вдруг согласились-с! И на что вам было тогда соглашаться на эту Чермашню? Коли не в Москву, а поехали в Чермашню без причины, по единому
моему слову, то, стало быть, чего-либо от меня ожидали.
— Как же это нет-с? Следовало, напротив, за такие
мои тогдашние
слова вам, сыну родителя вашего, меня первым делом в часть представить и выдрать-с… по крайности по мордасам тут же на месте отколотить, а вы, помилуйте-с, напротив, нимало не рассердимшись, тотчас дружелюбно исполняете в точности по
моему весьма глупому слову-с и едете, что было вовсе нелепо-с, ибо вам следовало оставаться, чтобы хранить жизнь родителя… Как же мне было не заключить?
— Пусть этим всем
моим словам, что вам теперь говорил, в суде не поверят-с, зато в публике поверят-с, и вам стыдно станет-с.
— Об
моих словах потом, — прервал опять Иван, но уже не крича, как прежде, твердо выговаривая
слова и как бы совсем овладев собою. — Расскажи только в подробности, как ты это сделал. Все по порядку. Ничего не забудь. Подробности, главное подробности. Прошу.
— Отчасти буду рад, ибо тогда
моя цель достигнута: коли пинки, значит, веришь в
мой реализм, потому что призраку не дают пинков. Шутки в сторону: мне ведь все равно, бранись, коли хочешь, но все же лучше быть хоть каплю повежливее, хотя бы даже со мной. А то дурак да лакей, ну что за
слова!
— А, так ты серьезно? Голубчик
мой, ей-богу, не знаю, вот великое
слово сказал.
— То есть, если хочешь, я одной с тобой философии, вот это будет справедливо. Je pense donc je suis, [Я мыслю, следовательно, я существую (фр.).] это я знаю наверно, остальное же все, что кругом меня, все эти миры, Бог и даже сам сатана — все это для меня не доказано, существует ли оно само по себе или есть только одна
моя эманация, последовательное развитие
моего я, существующего довременно и единолично…
словом, я быстро прерываю, потому что ты, кажется, сейчас драться вскочишь.
— Ну да, орехи, и я то же говорю, — самым спокойным образом, как бы вовсе и не искал
слова, подтвердил доктор, — и я принес ему один фунт орехов, ибо мальчику никогда и никто еще не приносил фунт орехов, и я поднял
мой палец и сказал ему: «Мальчик!
Но все-таки дайте мне высказаться, все-таки кое-что из
моих слов не забудьте.
Факт этот надо бы мне формулировать лишь в финале
моей речи, когда я закончу
мое слово, но, однако, я выскажу
мою мысль и в самом начале, ибо имею слабость приступать прямо к предмету, не припрятывая эффектов и не экономизируя впечатлений.
Это только предположение, повторяю, я ни на миг не сомневаюсь в его невинности, но уж так и быть, предположу, что
мой подсудимый виновен в отцеубийстве, но выслушайте, однако,
мое слово, если бы даже я и допустил такое предположение.
Но в своей горячей речи уважаемый
мой противник (и противник еще прежде, чем я произнес
мое первое
слово),
мой противник несколько раз воскликнул: „Нет, я никому не дам защищать подсудимого, я не уступлю его защиту защитнику, приехавшему из Петербурга, — я обвинитель, я и защитник!“ Вот что он несколько раз воскликнул и, однако же, забыл упомянуть, что если страшный подсудимый целые двадцать три года столь благодарен был всего только за один фунт орехов, полученных от единственного человека, приласкавшего его ребенком в родительском доме, то, обратно, не мог же ведь такой человек и не помнить, все эти двадцать три года, как он бегал босой у отца „на заднем дворе, без сапожек, и в панталончиках на одной пуговке“, по выражению человеколюбивого доктора Герценштубе.
Не ради
моего клиента привожу теперь эти святые
слова, я для всех отцов вспоминаю их.
О, конечно, есть и другое значение, другое толкование
слова «отец», требующее, чтоб отец
мой, хотя бы и изверг, хотя бы и злодей своим детям, оставался бы все-таки
моим отцом, потому только, что он родил меня.
Насчет же «Христова лжеподобия» и того, что он не удостоил назвать Христа Богом, а назвал лишь «распятым человеколюбцем», что «противно-де православию и не могло быть высказано с трибуны истины и здравых понятий», — Фетюкович намекнул на «инсинуацию» и на то, что, собираясь сюда, он по крайней мере рассчитывал, что здешняя трибуна обеспечена от обвинений, «опасных для
моей личности как гражданина и верноподданного…» Но при этих
словах председатель осадил и его, и Фетюкович, поклонясь, закончил свой ответ, провожаемый всеобщим одобрительным говором залы.
Голубчики
мои, — дайте я вас так назову — голубчиками, потому что вы все очень похожи на них, на этих хорошеньких сизых птичек, теперь, в эту минуту, как я смотрю на ваши добрые, милые лица, — милые
мои деточки, может быть, вы не поймете, что я вам скажу, потому что я говорю часто очень непонятно, но вы все-таки запомните и потом когда-нибудь согласитесь с
моими словами.