Неточные совпадения
Рассказывали, что молодая супруга выказала
при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Федор Павлович, который, как известно теперь, подтибрил у нее тогда же, разом, все ее денежки, до двадцати пяти тысяч, только что она их получила, так что тысячки
эти с тех пор решительно как бы канули для нее в воду.
Но
эту странную черту в характере Алексея, кажется, нельзя было осудить очень строго, потому что всякий чуть-чуть лишь узнавший его тотчас,
при возникшем на
этот счет вопросе, становился уверен, что Алексей непременно из таких юношей вроде как бы юродивых, которому попади вдруг хотя бы даже целый капитал, то он не затруднится отдать его, по первому даже спросу, или на доброе дело, или, может быть, даже просто ловкому пройдохе, если бы тот у него попросил.
— А было ль
это при предыдущем старце, Варсонофии? Тот изящности-то, говорят, не любил, вскакивал и бил палкой даже дамский пол, — заметил Федор Павлович, подымаясь на крылечко.
В
этой самой келье, может быть уже сорок или пятьдесят лет, еще
при прежних старцах, собирались посетители, всегда с глубочайшим благоговением, не иначе.
— Простите меня… — начал Миусов, обращаясь к старцу, — что я, может быть, тоже кажусь вам участником в
этой недостойной шутке. Ошибка моя в том, что я поверил, что даже и такой, как Федор Павлович,
при посещении столь почтенного лица захочет понять свои обязанности… Я не сообразил, что придется просить извинения именно за то, что с ним входишь…
И все
это при всем своем благородстве и бескорыстии, заметь себе
это.
— Где ты мог
это слышать? Нет, вы, господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда как отец твой бегал шутом по чужим столам да
при милости на кухне числился. Положим, я только поповский сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же меня так весело и беспутно. У меня тоже честь есть, Алексей Федорович. Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять-с!
Это было именно то самое время, когда он получил из Петербурга известие о смерти его первой супруги, Аделаиды Ивановны, и когда с крепом на шляпе пил и безобразничал так, что иных в городе, даже из самых беспутнейших,
при взгляде на него коробило.
Отдано извергу, который и здесь, уже женихом будучи и когда на него все глядели, удержать свои дебоширства не мог, — и
это при невесте-то,
при невесте-то!
Да разве
это возможно, да еще
при такой невесте и на глазах у людей?
Смотри же, ты его за чудотворный считаешь, а я вот сейчас на него
при тебе плюну, и мне ничего за
это не будет!..» Как она увидела, Господи, думаю: убьет она меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и пала на пол… так и опустилась… Алеша, Алеша!
Что всего более поразило бедного монашка, так
это то, что отец Ферапонт,
при несомненном великом постничестве его и будучи в столь преклонных летах, был еще на вид старик сильный, высокий, державший себя прямо, несогбенно, с лицом свежим, хоть и худым, но здоровым.
— Видишь. Непременно иди. Не печалься. Знай, что не умру без того, чтобы не сказать
при тебе последнее мое на земле слово. Тебе скажу
это слово, сынок, тебе и завещаю его. Тебе, сынок милый, ибо любишь меня. А теперь пока иди к тем, кому обещал.
— Lise, ты с ума сошла. Уйдемте, Алексей Федорович, она слишком капризна сегодня, я ее раздражать боюсь. О, горе с нервною женщиной, Алексей Федорович! А ведь в самом деле она, может быть,
при вас спать захотела. Как
это вы так скоро нагнали на нее сон, и как
это счастливо!
Рассердившись почему-то на
этого штабс-капитана, Дмитрий Федорович схватил его за бороду и
при всех вывел в
этом унизительном виде на улицу и на улице еще долго вел, и говорят, что мальчик, сын
этого штабс-капитана, который учится в здешнем училище, еще ребенок, увидав
это, бежал все подле и плакал вслух и просил за отца и бросался ко всем и просил, чтобы защитили, а все смеялись.
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на брата вашего обидчика…
Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю
это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас
при всех прощения… если вы пожелаете.
Во-первых, он уж тем обиделся, что слишком
при мне деньгам обрадовался и предо мною
этого не скрыл.
Брошюрка
эта переведена по-русски какими-то русскими лютеранствующими благотворителями высшего общества и разослана для просвещения народа русского
при газетах и других изданиях даром.
Тогда они берут полотенце-с, мочат в
этот настой и всю-то ему спину Марфа Игнатьевна трет полчаса-с, досуха-с, совсем даже покраснеет и вспухнет-с, а затем остальное, что в стклянке, дают ему выпить-с с некоторою молитвою-с, не все, однако ж, потому что часть малую
при сем редком случае и себе оставляют-с и тоже выпивают-с.
Находился
при всей
этой церемонии и сам Федор Павлович, сам помогал, видимо перепуганный и как бы потерявшийся.
— «Таинством исповеди злоупотреблял», — злобным шепотом прибавляли самые ярые противники старчества, и
это даже из самых старейших и суровых в богомолье своем иноков, истинных постников и молчальников, замолчавших
при жизни усопшего, но вдруг теперь отверзших уста свои, что было уже ужасно, ибо сильно влияли словеса их на молодых и еще не установившихся иноков.
А
это и действительно однажды так случилось
при жизни отца Зосимы.
Не захочу, однако же, умолчать
при сем случае и о некотором странном явлении, хотя и мгновенно, но все же обнаружившемся в
эту роковую и сбивчивую для Алеши минуту в уме его.
Тем не менее, несмотря на всю смутную безотчетность его душевного состояния и на все угнетавшее его горе, он все же дивился невольно одному новому и странному ощущению, рождавшемуся в его сердце:
эта женщина,
эта «страшная» женщина не только не пугала его теперь прежним страхом, страхом, зарождавшимся в нем прежде
при всякой мечте о женщине, если мелькала таковая в его душе, но, напротив,
эта женщина, которую он боялся более всех, сидевшая у него на коленях и его обнимавшая, возбуждала в нем вдруг теперь совсем иное, неожиданное и особливое чувство, чувство какого-то необыкновенного, величайшего и чистосердечнейшего к ней любопытства, и все
это уже безо всякой боязни, без малейшего прежнего ужаса — вот что было главное и что невольно удивляло его.
Да подсяду к нему, да обольщу, да разожгу его: «Видал ты, какова я теперь, скажу, ну так и оставайся
при том, милостивый государь, по усам текло, а в рот не попало!» — вот ведь к чему, может,
этот наряд, Ракитка, — закончила Грушенька со злобным смешком.
Во всяком случае тут было много и простодушия со стороны Мити, ибо
при всех пороках своих
это был очень простодушный человек.
Развивая
эту новую свою мысль, Митя доходил до восторга, но так с ним и всегда случалось
при всех его начинаниях,
при всех его внезапных решениях.
«Столько уменья, столько аккуратности и в таком молодом человеке в наше время, и все
это при таких манерах и наружности.
В показаниях Петра Ильича одно обстоятельство между прочими произвело чрезвычайное впечатление на прокурора и следователя, а именно: догадка о том, что Дмитрий Федорович непременно к рассвету застрелится, что он сам порешил
это, сам говорил об
этом Петру Ильичу, пистолет зарядил
при нем, записочку написал, в карман положил и проч., и проч.
— Она удалена, она внизу, не позволите ли мне сказать, господа, всего одно слово
этому несчастному человеку?
При вас, господа,
при вас!
— Мы
это все проверим, ко всему еще возвратимся
при допросе свидетелей, который будет, конечно, происходить в вашем присутствии, — заключил допрос Николай Парфенович. — Теперь же позвольте обратиться к вам с просьбою выложить сюда на стол все ваши вещи, находящиеся
при вас, а главное, все деньги, какие только теперь имеете.
— Позвольте спросить, — проговорил наконец прокурор, — не объявляли ли вы хоть кому-нибудь об
этом обстоятельстве прежде… то есть что полторы
эти тысячи оставили тогда же, месяц назад,
при себе?
И почему бы, например, вам, чтоб избавить себя от стольких мук, почти целого месяца, не пойти и не отдать
эти полторы тысячи той особе, которая вам их доверила, и, уже объяснившись с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного, как вы его рисуете, не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму, то есть после благородного признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она,
при великодушном сердце своем и видя ваше расстройство, уж конечно бы вам не отказала, особенно если бы под документ, или, наконец, хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
— Извольте-с,
это дело должно объясниться и еще много к тому времени впереди, но пока рассудите: у нас, может быть, десятки свидетельств о том, что вы именно сами распространяли и даже кричали везде о трех тысячах, истраченных вами, о трех, а не о полутора, да и теперь,
при появлении вчерашних денег, тоже многим успели дать знать, что денег опять привезли с собою три тысячи…
— Наедине он вам
это говорил или
при ком-нибудь, или вы только слышали, как он с другими
при вас говорил? — осведомился тотчас же прокурор.
Так как служанкою
этой она очень дорожила, то немедленно и исполнила свой проект, отвезла ее и, сверх того, осталась там
при ней.
Перезвон, завидя его одетым, начал было усиленно стучать хвостом по полу, нервно подергиваясь всем телом, и даже испустил было жалобный вой, но Коля,
при виде такой страстной стремительности своего пса, заключил, что
это вредит дисциплине, и хоть минуту, а выдержал его еще под лавкой и, уже отворив только дверь в сени, вдруг свистнул его.
Верите ли, он, больной, в слезах, три раза
при мне уж повторял отцу: «
Это оттого я болен, папа, что я Жучку тогда убил,
это меня Бог наказал», — не собьешь его с
этой мысли!
Этот бездомный старичок, как воротился тогда, еще месяца два тому, с Грушенькой из Мокрого, так и остался у ней и
при ней с тех пор неотлучно.
— Ты думаешь, что
это про тебя что-нибудь? Так ведь тогда бы он не сказал
при тебе про секрет.
А она мне вдруг кричит: «Я ненавижу Ивана Федоровича, я требую, чтобы вы его не принимали, чтобы вы ему отказали от дома!» Я обомлела
при такой неожиданности и возражаю ей: с какой же стати буду я отказывать такому достойному молодому человеку и притом с такими познаниями и с таким несчастьем, потому что все-таки все
эти истории — ведь
это несчастье, а не счастие, не правда ли?
Он вдруг вспомнил, как Катерина Ивановна сейчас только воскликнула ему
при Алеше: «
Это ты, только ты один уверил меня, что он (то есть Митя) убийца!» Вспомнив
это, Иван даже остолбенел: никогда в жизни не уверял он ее, что убийца Митя, напротив, еще себя подозревал тогда пред нею, когда воротился от Смердякова.
— Я ждал, что они Федора Павловича убьют-с…
это наверно-с. Потому я их уже так приготовил… в последние дни-с… а главное — те знаки им стали известны.
При ихней мнительности и ярости, что в них за
эти дни накопилась, беспременно через знаки в самый дом должны были проникнуть-с.
Это беспременно. Я так их и ожидал-с.
И смешно же: вдруг я
эти самые знаки вздумал им тогда по раме простучать, что Грушенька, дескать, пришла,
при них же в глазах: словам-то как бы не верил, а как знаки я простучал, так тотчас же и побежали дверь отворить.
Люди принимают всю
эту комедию за нечто серьезное, даже
при всем своем бесспорном уме.
Это уже подтвердил Калганов, давая в свою очередь показание, и оба пана удалились с некоторым срамом, даже
при смехе публики.
Но начал спрашивать и Фетюкович. На вопрос о том: когда именно подсудимый говорил ему, Алеше, о своей ненависти к отцу и о том, что он мог бы убить его, и что слышал ли он
это от него, например,
при последнем свидании пред катастрофой, Алеша, отвечая, вдруг как бы вздрогнул, как бы нечто только теперь припомнив и сообразив...
Признаюсь, я именно подумал тогда, что он говорит об отце и что он содрогается, как от позора,
при мысли пойти к отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у меня мелькнула именно тогда же какая-то мысль, что сердце совсем не в той стороне груди, а ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут, сейчас ниже шеи, и все указывает в
это место.
А
при аресте, в Мокром, он именно кричал, — я
это знаю, мне передавали, — что считает самым позорным делом всей своей жизни, что, имея средства отдать половину (именно половину!) долга Катерине Ивановне и стать пред ней не вором, он все-таки не решился отдать и лучше захотел остаться в ее глазах вором, чем расстаться с деньгами!
— Я готова, готова! Я совершенно в состоянии вам отвечать, — прибавила она, видимо все еще ужасно боясь, что ее почему-нибудь не выслушают. Ее попросили объяснить подробнее: какое
это письмо и
при каких обстоятельствах она его получила?