Неточные совпадения
Рассказывали, что молодая супруга выказала
при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Федор Павлович, который, как известно теперь, подтибрил у нее тогда же, разом,
все ее денежки, до двадцати пяти тысяч, только что она их получила, так что тысячки эти с тех пор решительно как бы канули для нее в воду.
Но
при этом Алеша почти всегда замечал, что многие, почти
все, входившие в первый раз к старцу на уединенную беседу, входили в страхе и беспокойстве, а выходили от него почти всегда светлыми и радостными, и самое мрачное лицо обращалось в счастливое.
Иван Федорович прибавил
при этом в скобках, что в этом-то и состоит
весь закон естественный, так что уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь.
Он слишком хорошо понял, что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано было «в увлечении», так сказать даже для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и
при гостях, рассердясь на то, что ему не дают больше водки, вдруг начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и
все опять-таки для красы; и
все в том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
Отдано извергу, который и здесь, уже женихом будучи и когда на него
все глядели, удержать свои дебоширства не мог, — и это
при невесте-то,
при невесте-то!
Опять-таки и то взямши, что никто в наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на
всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли
все остальные выходят неверующие, то неужели же
всех сих остальных, то есть население
всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и
при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
Смотри же, ты его за чудотворный считаешь, а я вот сейчас на него
при тебе плюну, и мне ничего за это не будет!..» Как она увидела, Господи, думаю: убьет она меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо,
вся затряслась и пала на пол… так и опустилась… Алеша, Алеша!
Слышно было, что обе они подчинялись во
всем Катерине Ивановне и состояли
при ней единственно для этикета.
Что
всего более поразило бедного монашка, так это то, что отец Ферапонт,
при несомненном великом постничестве его и будучи в столь преклонных летах, был еще на вид старик сильный, высокий, державший себя прямо, несогбенно, с лицом свежим, хоть и худым, но здоровым.
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить —
все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
Алеша вошел. Lise смотрела как-то сконфуженно и вдруг
вся покраснела. Она видимо чего-то стыдилась и, как всегда
при этом бывает, быстро-быстро заговорила совсем о постороннем, точно этим только посторонним она и интересовалась в эту минуту.
Слушай: если
все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то
при чем тут дети, скажи мне, пожалуйста?
Он снисходит на «стогны жаркие» южного города, как раз в котором
всего лишь накануне в «великолепном автодафе», в присутствии короля, двора, рыцарей, кардиналов и прелестнейших придворных дам,
при многочисленном населении
всей Севильи, была сожжена кардиналом великим инквизитором разом чуть не целая сотня еретиков ad majorem gloriam Dei. [к вящей славе Господней (лат.).]
— А как бы я не ввязался-с? Да я и не ввязывался вовсе, если хотите знать в полной точности-с. Я с самого начала
все молчал, возражать не смея, а они сами определили мне своим слугой Личардой
при них состоять. Только и знают с тех пор одно слово: «Убью тебя, шельму, если пропустишь!» Наверно полагаю, сударь, что со мной завтра длинная падучая приключится.
Тогда они берут полотенце-с, мочат в этот настой и всю-то ему спину Марфа Игнатьевна трет полчаса-с, досуха-с, совсем даже покраснеет и вспухнет-с, а затем остальное, что в стклянке, дают ему выпить-с с некоторою молитвою-с, не
все, однако ж, потому что часть малую
при сем редком случае и себе оставляют-с и тоже выпивают-с.
Иван Федорович даже усмехнулся
при мысли, что так
все оно сошлось, что нет никакой задержки внезапному отъезду.
И вот тут только обнаружилось, до какой степени
все у нас приобыкли считать усопшего старца еще
при жизни его за несомненного и великого святого.
Из таковых особенно сохранялась память о дожившем до ста пяти лет старце Иове, знаменитом подвижнике, великом постнике и молчальнике, преставившемся уже давно, еще в десятых годах нынешнего столетия, и могилу которого с особым и чрезвычайным уважением показывали
всем впервые прибывающим богомольцам, таинственно упоминая
при сем о некиих великих надеждах.
Кроме сего древле почившего старца, жива была таковая же память и о преставившемся сравнительно уже недавно великом отце иеросхимонахе, старце Варсонофии — том самом, от которого отец Зосима и принял старчество и которого,
при жизни его,
все приходившие в монастырь богомольцы считали прямо за юродивого.
Те давно уже вымолвили сие безнадежное слово, и хуже
всего было то, что с каждою почти минутой обнаруживалось и возрастало
при этом слове некое торжество.
Не захочу, однако же, умолчать
при сем случае и о некотором странном явлении, хотя и мгновенно, но
все же обнаружившемся в эту роковую и сбивчивую для Алеши минуту в уме его.
Так и сдержал слово: умер и
все оставил сыновьям, которых
всю жизнь держал
при себе наравне как слуг, с их женами и детьми, а о Грушеньке даже и не упомянул в завещании вовсе.
Тем не менее, несмотря на
всю смутную безотчетность его душевного состояния и на
все угнетавшее его горе, он
все же дивился невольно одному новому и странному ощущению, рождавшемуся в его сердце: эта женщина, эта «страшная» женщина не только не пугала его теперь прежним страхом, страхом, зарождавшимся в нем прежде
при всякой мечте о женщине, если мелькала таковая в его душе, но, напротив, эта женщина, которую он боялся более
всех, сидевшая у него на коленях и его обнимавшая, возбуждала в нем вдруг теперь совсем иное, неожиданное и особливое чувство, чувство какого-то необыкновенного, величайшего и чистосердечнейшего к ней любопытства, и
все это уже безо всякой боязни, без малейшего прежнего ужаса — вот что было главное и что невольно удивляло его.
Но, таким образом, запомнился и обозначился факт, что «накануне некоторого события, в полдень, у Мити не было ни копейки и что он, чтобы достать денег, продал часы и занял три рубля у хозяев, и
все при свидетелях».
«Столько уменья, столько аккуратности и в таком молодом человеке в наше время, и
все это
при таких манерах и наружности.
Прокурор же, то есть товарищ прокурора, но которого у нас
все звали прокурором, Ипполит Кириллович, был у нас человек особенный, нестарый,
всего лишь лет тридцати пяти, но сильно наклонный к чахотке, присем женатый на весьма толстой и бездетной даме, самолюбивый и раздражительный,
при весьма солидном, однако, уме и даже доброй душе.
Особенно умел он озадачивать
при допросах убийц и прочих злодеев из простонародья и действительно возбуждал в них если не уважение к себе, то
все же некоторое удивление.
— Она удалена, она внизу, не позволите ли мне сказать, господа,
всего одно слово этому несчастному человеку?
При вас, господа,
при вас!
— Мы это
все проверим, ко
всему еще возвратимся
при допросе свидетелей, который будет, конечно, происходить в вашем присутствии, — заключил допрос Николай Парфенович. — Теперь же позвольте обратиться к вам с просьбою выложить сюда на стол
все ваши вещи, находящиеся
при вас, а главное,
все деньги, какие только теперь имеете.
— Но опять вы забываете то обстоятельство, —
все так же сдержанно, но как бы уже торжествуя, заметил прокурор, — что знаков и подавать было не надо, если дверь уже стояла отпертою, еще
при вас, еще когда вы находились в саду…
Николай Парфенович хоть и внес в протокол, но проявил
при сем неприятном случае самую похвальную деловитость и умение распорядиться: после строгого внушения Мите он сам тотчас же прекратил
все дальнейшие расспросы касательно романической стороны дела и поскорее перешел к существенному.
А
при выезде выстроились на дороге бабы, много баб, целый ряд,
всё худые, испитые, какие-то коричневые у них лица.
Но после случая на железной дороге он и на этот счет изменил свое поведение: намеков себе уже более не позволял, даже самых отдаленных, а о Дарданелове
при матери стал отзываться почтительнее, что тотчас же с беспредельною благодарностью в сердце своем поняла чуткая Анна Федоровна, но зато
при малейшем, самом нечаянном слове даже от постороннего какого-нибудь гостя о Дарданелове, если
при этом находился Коля, вдруг
вся вспыхивала от стыда, как роза.
Затем уже утром понадобилось почему-то
все дружеское участие и помощь самой госпожи Красоткиной, которая
при этом случае могла кого-то о чем-то попросить и оказать какое-то покровительство.
Перезвон, завидя его одетым, начал было усиленно стучать хвостом по полу, нервно подергиваясь
всем телом, и даже испустил было жалобный вой, но Коля,
при виде такой страстной стремительности своего пса, заключил, что это вредит дисциплине, и хоть минуту, а выдержал его еще под лавкой и, уже отворив только дверь в сени, вдруг свистнул его.
«Передай, — закричал он, — от меня Красоткину, что я
всем собакам буду теперь куски с булавками кидать,
всем,
всем!» — «А, думаю, вольный душок завелся, его надо выкурить», — и стал ему выказывать полное презрение,
при всякой встрече отвертываюсь или иронически улыбаюсь.
Доктор выходил из избы опять уже закутанный в шубу и с фуражкой на голове. Лицо его было почти сердитое и брезгливое, как будто он
все боялся обо что-то запачкаться. Мельком окинул он глазами сени и
при этом строго глянул на Алешу и Колю. Алеша махнул из дверей кучеру, и карета, привезшая доктора, подъехала к выходным дверям. Штабс-капитан стремительно выскочил вслед за доктором и, согнувшись, почти извиваясь пред ним, остановил его для последнего слова. Лицо бедняка было убитое, взгляд испуганный...
— При-го-товь-тесь ко
всему, — отчеканил, ударяя по каждому слогу, доктор и, склонив взор, сам приготовился было шагнуть за порог к карете.
А она мне вдруг кричит: «Я ненавижу Ивана Федоровича, я требую, чтобы вы его не принимали, чтобы вы ему отказали от дома!» Я обомлела
при такой неожиданности и возражаю ей: с какой же стати буду я отказывать такому достойному молодому человеку и притом с такими познаниями и с таким несчастьем, потому что все-таки
все эти истории — ведь это несчастье, а не счастие, не правда ли?
— В обыкновенных случаях жизни, — проговорил он тем самодовольно-доктринерским тоном, с которым спорил некогда с Григорием Васильевичем о вере и дразнил его, стоя за столом Федора Павловича, — в обыкновенных случаях жизни мордасы ноне действительно запрещены по закону, и
все перестали бить-с, ну, а в отличительных случаях жизни, так не то что у нас, а и на
всем свете, будь хоша бы самая полная французская республика,
все одно продолжают бить, как и
при Адаме и Еве-с, да и никогда того не перестанут-с, а вы и в отличительном случае тогда не посмели-с.
Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще
при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что
все же порядочный человек, которого даже и
при ком угодно можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
Насчет же того особого пункта, остался ли что-нибудь должен Федор Павлович Мите
при расчете по имению — даже сам Ракитин не мог ничего указать и отделался лишь общими местами презрительного характера: «кто, дескать, мог бы разобрать из них виноватого и сосчитать, кто кому остался должен
при бестолковой карамазовщине, в которой никто себя не мог ни понять, ни определить?»
Всю трагедию судимого преступления он изобразил как продукт застарелых нравов крепостного права и погруженной в беспорядок России, страдающей без соответственных учреждений.
Признаюсь, я именно подумал тогда, что он говорит об отце и что он содрогается, как от позора,
при мысли пойти к отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у меня мелькнула именно тогда же какая-то мысль, что сердце совсем не в той стороне груди, а ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут, сейчас ниже шеи, и
все указывает в это место.
А
при аресте, в Мокром, он именно кричал, — я это знаю, мне передавали, — что считает самым позорным делом
всей своей жизни, что, имея средства отдать половину (именно половину!) долга Катерине Ивановне и стать пред ней не вором, он все-таки не решился отдать и лучше захотел остаться в ее глазах вором, чем расстаться с деньгами!
—
При аресте в селе Мокром, — припоминая, спросил прокурор, —
все видели и слышали, как вы, выбежав из другой комнаты, закричали: «Я во
всем виновата, вместе в каторгу пойдем!» Стало быть, была уже и у вас в ту минуту уверенность, что он отцеубийца?
— Я готова, готова! Я совершенно в состоянии вам отвечать, — прибавила она, видимо
все еще ужасно боясь, что ее почему-нибудь не выслушают. Ее попросили объяснить подробнее: какое это письмо и
при каких обстоятельствах она его получила?
Зная, что он уже изменил ей (изменил в убеждении, что она уже
все должна вперед сносить от него, даже измену его), зная это, она нарочно предлагает ему три тысячи рублей и ясно, слишком ясно дает ему
при этом понять, что предлагает ему деньги на измену ей же: „Что ж, примешь или нет, будешь ли столь циничен“, — говорит она ему молча своим судящим и испытующим взглядом.
Он глядит на нее, понимает ее мысли совершенно (он ведь сам сознался здесь
при вас, что он
все понимал) и безусловно присвояет себе эти три тысячи и прокучивает их в два дня с своею новою возлюбленной!
При первом же соблазне — ну хоть чтоб опять чем потешить ту же новую возлюбленную, с которой уже прокутил первую половину этих же денег, — он бы расшил свою ладонку и отделил от нее, ну, положим, на первый случай хоть только сто рублей, ибо к чему-де непременно относить половину, то есть полторы тысячи, довольно и тысячи четырехсот рублей — ведь
все то же выйдет: „подлец, дескать, а не вор, потому что
все же хоть тысячу четыреста рублей да принес назад, а вор бы
все взял и ничего не принес“.
Ну будь это, например, Смердяков, убивающий для грабежа, — да он бы просто унес
весь пакет с собой, вовсе не трудясь распечатывать над трупом жертвы своей; так как знал наверно, что в пакете есть деньги — ведь
при нем же их вкладывали и запечатывали, — а ведь унеси он пакет совсем, и тогда становится неизвестным, существовало ли ограбление?