Неточные совпадения
Теперь же скажу об этом «помещике» (как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем
почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип
человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, — но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти.
Молодой
человек был поражен, заподозрил неправду, обман,
почти вышел из себя и как бы потерял ум.
Пить вино и развратничать он не любит, а между тем старик и обойтись без него не может, до того ужились!» Это была правда; молодой
человек имел даже видимое влияние на старика; тот
почти начал его иногда как будто слушаться, хотя был чрезвычайно и даже злобно подчас своенравен; даже вести себя начал иногда приличнее…
Петр Александрович Миусов,
человек насчет денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может быть, единственный
человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив,
почтут за удовольствие».
Восторженные отзывы Дмитрия о брате Иване были тем характернее в глазах Алеши, что брат Дмитрий был
человек в сравнении с Иваном
почти вовсе необразованный, и оба, поставленные вместе один с другим, составляли, казалось, такую яркую противоположность как личности и характеры, что, может быть, нельзя бы было и придумать двух
человек несходнее между собой.
Они вышли из врат и направились лесом. Помещик Максимов,
человек лет шестидесяти, не то что шел, а, лучше сказать,
почти бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным
почти любопытством. В глазах его было что-то лупоглазое.
Теперь, с другой стороны, возьмите взгляд самой церкви на преступление: разве не должен он измениться против теперешнего,
почти языческого, и из механического отсечения зараженного члена, как делается ныне для охранения общества, преобразиться, и уже вполне и не ложно, в идею о возрождении вновь
человека, о воскресении его и спасении его…
— Это он отца, отца! Что же с прочими? Господа, представьте себе: есть здесь бедный, но почтенный
человек, отставной капитан, был в несчастье, отставлен от службы, но не гласно, не по суду, сохранив всю свою
честь, многочисленным семейством обременен. А три недели тому наш Дмитрий Федорович в трактире схватил его за бороду, вытащил за эту самую бороду на улицу и на улице всенародно избил, и все за то, что тот состоит негласным поверенным по одному моему делишку.
— Зачем живет такой
человек! — глухо прорычал Дмитрий Федорович,
почти уже в исступлении от гнева, как-то чрезвычайно приподняв плечи и
почти от того сгорбившись, — нет, скажите мне, можно ли еще позволить ему бесчестить собою землю, — оглядел он всех, указывая на старика рукой. Он говорил медленно и мерно.
— Друг, друг, в унижении, в унижении и теперь. Страшно много
человеку на земле терпеть, страшно много ему бед! Не думай, что я всего только хам в офицерском чине, который пьет коньяк и развратничает. Я, брат,
почти только об этом и думаю, об этом униженном
человеке, если только не вру. Дай Бог мне теперь не врать и себя не хвалить. Потому мыслю об этом
человеке, что я сам такой
человек.
Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной
человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорог иной подвиг человеческий, в который давно уже, может быть, перестал и верить, а все-таки по старой памяти
чтишь его сердцем.
— Об этом не раз говорил старец Зосима, — заметил Алеша, — он тоже говорил, что лицо
человека часто многим еще неопытным в любви
людям мешает любить. Но ведь есть и много любви в человечестве, и
почти подобной Христовой любви, это я сам знаю, Иван…
— К кому примкнул, к каким умным
людям? —
почти в азарте воскликнул Алеша. — Никакого у них нет такого ума и никаких таких тайн и секретов… Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет. Инквизитор твой не верует в Бога, вот и весь его секрет!
Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у
человека, как от первого детства его в доме родительском, и это
почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз.
Но о пролитой неповинной крови, об убийстве
человека он
почти тогда и не мыслил.
— Да нужно ли? — воскликнул, — да надо ли? Ведь никто осужден не был, никого в каторгу из-за меня не сослали, слуга от болезни помер. А за кровь пролиянную я мучениями был наказан. Да и не поверят мне вовсе, никаким доказательствам моим не поверят. Надо ли объявлять, надо ли? За кровь пролитую я всю жизнь готов еще мучиться, только чтобы жену и детей не поразить. Будет ли справедливо их погубить с собою? Не ошибаемся ли мы? Где тут правда? Да и познают ли правду эту
люди, оценят ли,
почтут ли ее?
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды
людей, Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на
почту.
Чту тебя, но знаю, что и я
человек.
Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя — увы,
почти всяк из нас!
Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят
люди мучеников своих и
чтят тех, коих замучили.
— Ого, вот мы как! Совсем как и прочие смертные стали покрикивать. Это из ангелов-то! Ну, Алешка, удивил ты меня, знаешь ты это, искренно говорю. Давно я ничему здесь не удивляюсь. Ведь я все же тебя за образованного
человека почитал…
Да к тому же Митя его даже и за
человека теперь считать не мог, ибо известно было всем и каждому в городе, что это лишь больная развалина, сохранившая отношения с Грушенькой, так сказать, лишь отеческие, а совсем не на тех основаниях, как прежде, и что это уже давно так, уже
почти год как так.
В остолбенении стоял он, недоумевая, как мог он,
человек все же умный, поддаться на такую глупость, втюриться в этакое приключение и продолжать все это
почти целые сутки, возиться с этим Лягавым, мочить ему голову… «Ну, пьян
человек, пьян до чертиков и будет пить запоем еще неделю — чего же тут ждать?
Тут, конечно, прямо представляется, что в решении молодого
человека идти ночью,
почти в одиннадцать часов, в дом к совершенно незнакомой ему светской барыне, поднять ее, может быть, с постели, с тем чтобы задать ей удивительный по своей обстановке вопрос, заключалось, может быть, гораздо еще больше шансов произвести скандал, чем идти к Федору Павловичу.
Земский врач,
человек горячий и новый, сам
почти напросился сопровождать исправника, прокурора и следователя.
Это был
почти единственный
человек, который безусловно поверил в необычайный психологический и ораторский талант нашего «обиженного по службе» Ипполита Кирилловича и вполне верил и в то, что тот обижен.
— Понимаю, понял и оценил, и еще более ценю настоящую вашу доброту со мной, беспримерную, достойную благороднейших душ. Мы тут трое сошлись
люди благородные, и пусть все у нас так и будет на взаимном доверии образованных и светских
людей, связанных дворянством и
честью. Во всяком случае, позвольте мне считать вас за лучших друзей моих в эту минуту жизни моей, в эту минуту унижения
чести моей! Ведь не обидно это вам, господа, не обидно?
А Калганов забежал в сени, сел в углу, нагнул голову, закрыл руками лицо и заплакал, долго так сидел и плакал, — плакал, точно был еще маленький мальчик, а не двадцатилетний уже молодой
человек. О, он поверил в виновность Мити
почти вполне! «Что же это за
люди, какие же после того могут быть
люди!» — бессвязно восклицал он в горьком унынии,
почти в отчаянии. Не хотелось даже и жить ему в ту минуту на свете. «Стоит ли, стоит ли!» — восклицал огорченный юноша.
— Да зачем он спрашивал, спрашивал-то он зачем,
люди добрые? — восклицал он уже
почти в отчаянии, — «Сабанеева знаешь?» А черт его знает, какой он есть таков Сабанеев!
— Ах нет, есть
люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство у них вроде злобной иронии на тех, которым в глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него все теперь, все на земле совокупилось в Илюше, и умри Илюша, он или с ума сойдет с горя, или лишит себя жизни. Я
почти убежден в этом, когда теперь на него смотрю!
Притом же нынче
почти все
люди со способностями ужасно боятся быть смешными и тем несчастны.
Были показания самых ничтожных
людей, но
почти потрясающие, например Фени и ее матери.
Зато пострадали
люди порядочные, у которых еще оставалась совесть и
честь…
— Признаю себя виновным в пьянстве и разврате, — воскликнул он каким-то опять-таки неожиданным,
почти исступленным голосом, — в лени и в дебоширстве. Хотел стать навеки честным
человеком именно в ту секунду, когда подсекла судьба! Но в смерти старика, врага моего и отца, — не виновен! Но в ограблении его — нет, нет, не виновен, да и не могу быть виновным: Дмитрий Карамазов подлец, но не вор!
Опытные
люди предчувствовали, что у него есть система, что у него уже нечто составилось, что впереди у него есть цель, но какая она — угадать было
почти невозможно.
В тиши, наедине со своею совестью, может быть, спрашивает себя: „Да что такое
честь, и не предрассудок ли кровь?“ Может быть, крикнут против меня и скажут, что я
человек болезненный, истерический, клевещу чудовищно, брежу, преувеличиваю.
Господа присяжные заседатели, бывают моменты, когда, при нашей обязанности, нам самим становится
почти страшно пред
человеком, страшно и за
человека!
Недавно в Петербурге один молодой
человек,
почти мальчик, восемнадцати лет, мелкий разносчик с лотка, вошел среди бела дня с топором в меняльную лавку и с необычайною, типическою дерзостью убил хозяина лавки и унес с собою тысячу пятьсот рублей денег.