Неточные совпадения
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал,
не знал его и
не помнил, и хоть
не дал бы, конечно, денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь
придут да и попросят денег.
Рассказывают, например, что однажды, в древнейшие времена христианства, один таковой послушник,
не исполнив некоего послушания, возложенного на него его старцем, ушел от него из монастыря и
пришел в другую страну, из Сирии в Египет.
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль
не у Господа и Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!» И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и
не подошла бы к нему,
не промолвила, в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на дворе,
придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?» Только б услыхать-то мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как, бывало, бежит ко мне, кричит да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
К кому ж он
придет, коль вас вместе, отца с матерью,
не найдет?
— На тебя глянуть
пришла. Я ведь у тебя бывала, аль забыл?
Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый? Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
— Катерина Ивановна
присылает вам чрез меня вот это, — подала она ему маленькое письмецо. — Она особенно просит, чтобы вы зашли к ней, да поскорей, поскорей, и чтобы
не обманывать, а непременно
прийти.
— Хорошо, я
приду, — решил Алеша, пробежав коротенькую и загадочную записочку, в которой, кроме убедительной просьбы
прийти,
не было никаких пояснений.
Зачем он к нам
не хочет
прийти?
— Те-те-те, вознепщеваху! и прочая галиматья! Непщуйте, отцы, а я пойду. А сына моего Алексея беру отселе родительскою властию моею навсегда. Иван Федорович, почтительнейший сын мой, позвольте вам приказать за мною следовать! Фон Зон, чего тебе тут оставаться!
Приходи сейчас ко мне в город. У меня весело. Всего верстушка какая-нибудь, вместо постного-то масла подам поросенка с кашей; пообедаем; коньячку поставлю, потом ликерцу; мамуровка есть… Эй, фон Зон,
не упускай своего счастия!
Войдя в избу, где собрался причт и
пришли гости и, наконец, сам Федор Павлович, явившийся лично в качестве восприемника, он вдруг заявил, что ребенка «
не надо бы крестить вовсе», — заявил
не громко, в словах
не распространялся, еле выцеживал по словечку, а только тупо и пристально смотрел при этом на священника.
Но в эту минуту в нем копошилась некоторая другая боязнь, совсем другого рода, и тем более мучительная, что он ее и сам определить бы
не мог, именно боязнь женщины, и именно Катерины Ивановны, которая так настоятельно умоляла его давешнею, переданною ему госпожою Хохлаковою, запиской
прийти к ней для чего-то.
Но дочка,
приходя за супом, платьев своих ни одного
не продала, а одно из них было даже с предлинным хвостом.
— Хорошо, что ты сам оглянулся, а то я чуть было тебе
не крикнул, — радостно и торопливо прошептал ему Дмитрий Федорович. — Полезай сюда! Быстро! Ах, как славно, что ты
пришел. Я только что о тебе думал…
Слушай: если два существа вдруг отрываются от всего земного и летят в необычайное, или по крайней мере один из них, и пред тем, улетая или погибая,
приходит к другому и говорит: сделай мне то и то, такое, о чем никогда никого
не просят, но о чем можно просить лишь на смертном одре, — то неужели же тот
не исполнит… если друг, если брат?
а я и четверти бутылки
не выпил и
не Силен.
Не Силен, а силён, потому что решение навеки взял. Ты каламбур мне прости, ты многое мне сегодня должен простить,
не то что каламбур.
Не беспокойся, я
не размазываю, я дело говорю и к делу вмиг
приду.
Не стану жида из души тянуть. Постой, как это…
Вот к этому-то времени как раз отец мне шесть тысяч
прислал, после того как я послал ему форменное отречение от всех и вся, то есть мы, дескать, «в расчете», и требовать больше ничего
не буду.
Испугалась ужасно: «
Не пугайте, пожалуйста, от кого вы слышали?» — «
Не беспокойтесь, говорю, никому
не скажу, а вы знаете, что я на сей счет могила, а вот что хотел я вам только на сей счет тоже в виде, так сказать, „всякого случая“ присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него
не окажется, так чем под суд-то, а потом в солдаты на старости лет угодить,
пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне как раз деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и в святости секрет сохраню».
— Мне сестра сказала, что вы дадите четыре тысячи пятьсот рублей, если я
приду за ними… к вам сама. Я
пришла… дайте деньги!.. —
не выдержала, задохлась, испугалась, голос пресекся, а концы губ и линии около губ задрожали. — Алешка, слушаешь или спишь?
Прислала мне всего двести шестьдесят, кажется, рубликов,
не помню хорошенько, и только одни деньги — ни записки, ни словечка, ни объяснения.
На пакете же написано: «Ангелу моему Грушеньке, коли захочет
прийти»; сам нацарапал, в тишине и в тайне, и никто-то
не знает, что у него деньги лежат, кроме лакея Смердякова, в честность которого он верит, как в себя самого.
— Он. Величайший секрет. Даже Иван
не знает ни о деньгах, ни о чем. А старик Ивана в Чермашню посылает на два, на три дня прокатиться: объявился покупщик на рощу срубить ее за восемь тысяч, вот и упрашивает старик Ивана: «помоги, дескать, съезди сам» денька на два, на три, значит. Это он хочет, чтобы Грушенька без него
пришла.
— Митя! А вдруг Грушенька
придет сегодня…
не сегодня, так завтра аль послезавтра?
— Милый! Молодец! Он кофейку выпьет.
Не подогреть ли? Да нет, и теперь кипит. Кофе знатный, смердяковский. На кофе да на кулебяки Смердяков у меня артист, да на уху еще, правда. Когда-нибудь на уху
приходи, заранее дай знать… Да постой, постой, ведь я тебе давеча совсем велел сегодня же переселиться с тюфяком и подушками? Тюфяк-то притащил? хе-хе-хе!..
— Червонца стоит твое слово, ослица, и
пришлю тебе его сегодня же, но в остальном ты все-таки врешь, врешь и врешь; знай, дурак, что здесь мы все от легкомыслия лишь
не веруем, потому что нам некогда: во-первых, дела одолели, а во-вторых, времени Бог мало дал, всего во дню определил только двадцать четыре часа, так что некогда и выспаться,
не только покаяться.
— А убирайтесь вы, иезуиты, вон, — крикнул он на слуг. — Пошел, Смердяков. Сегодня обещанный червонец
пришлю, а ты пошел.
Не плачь, Григорий, ступай к Марфе, она утешит, спать уложит.
Не дают, канальи, после обеда в тишине посидеть, — досадливо отрезал он вдруг, когда тотчас же по приказу его удалились слуги. — Смердяков за обедом теперь каждый раз сюда лезет, это ты ему столь любопытен, чем ты его так заласкал? — прибавил он Ивану Федоровичу.
И
не смей ко мне
приходить никогда, никогда!
— Так ему и надо! — задыхаясь, воскликнул Дмитрий. — А
не убил, так еще
приду убить.
Не устережете!
— Коль
придешь, сделай вид, что сам
пришел, навестить
пришел. Никому
не говори, что я звал. Ивану ни слова
не говори.
— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я захотела узнать ее, увидать ее, я хотела идти к ней, но она по первому желанию моему
пришла сама. Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и
не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла покой и радость…
— Уходите, Алексей Федорович! Мне стыдно, мне ужасно! Завтра… умоляю вас на коленях,
придите завтра.
Не осудите, простите, я
не знаю, что с собой еще сделаю!
Многие-де из братии тяготятся ходить к старцу, а
приходят поневоле, потому что все идут, так чтобы
не приняли их за гордых и бунтующих помыслом.
Но старшие и опытнейшие из братии стояли на своем, рассуждая, что «кто искренно вошел в эти стены, чтобы спастись, для тех все эти послушания и подвиги окажутся несомненно спасительными и принесут им великую пользу; кто же, напротив, тяготится и ропщет, тот все равно как бы и
не инок и напрасно только
пришел в монастырь, такому место в миру.
Мой секрет у вас в руках; завтра, как
придете,
не знаю, как и взгляну на вас.
Не святее же мы мирских за то, что сюда
пришли и в сих стенах затворились, а, напротив, всякий сюда пришедший, уже тем самым, что
пришел сюда, познал про себя, что он хуже всех мирских и всех и вся на земле…
Народ Божий любите,
не отдавайте стада отбивать пришельцам, ибо если заснете в лени и в брезгливой гордости вашей, а пуще в корыстолюбии, то
придут со всех стран и отобьют у вас стадо ваше.
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще
не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время
не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться
прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
— Засади я его, подлеца, она услышит, что я его засадил, и тотчас к нему побежит. А услышит если сегодня, что тот меня до полусмерти, слабого старика, избил, так, пожалуй, бросит его, да ко мне
придет навестить… Вот ведь мы какими характерами одарены — только чтобы насупротив делать. Я ее насквозь знаю! А что, коньячку
не выпьешь? Возьми-ка кофейку холодненького, да я тебе и прилью четверть рюмочки, хорошо это, брат, для вкуса.
— Да ничего и я, и я только так… — глядел на него старик. — Слышь ты, слышь, — крикнул он ему вслед, —
приходи когда-нибудь, поскорей, и на уху, уху сварю, особенную,
не сегодняшнюю, непременно
приходи! Да завтра, слышишь, завтра
приходи!
— А вот он опять вам камень в спину
прислал. Он вас знает, — закричали дети. — Это он в вас теперь кидает, а
не в нас. Ну все, опять в него,
не промахивайся, Смуров!
—
Не мудрено, Lise,
не мудрено… от твоих же капризов и со мной истерика будет, а впрочем, она так больна, Алексей Федорович, она всю ночь была так больна, в жару, стонала! Я насилу дождалась утра и Герценштубе. Он говорит, что ничего
не может понять и что надо обождать. Этот Герценштубе всегда
придет и говорит, что ничего
не может понять. Как только вы подошли к дому, она вскрикнула и с ней случился припадок, и приказала себя сюда в свою прежнюю комнату перевезть…
— Милый голубчик мама, это ужасно неостроумно с вашей стороны. А если хотите поправиться и сказать сейчас что-нибудь очень умное, то скажите, милая мама, милостивому государю вошедшему Алексею Федоровичу, что он уже тем одним доказал, что
не обладает остроумием, что решился
прийти к нам сегодня после вчерашнего и несмотря на то, что над ним все смеются.
— Мама, вы меня убьете. Ваш Герценштубе приедет и скажет, что
не может понять! Воды, воды! Мама, ради Бога, сходите сами, поторопите Юлию, которая где-то там завязла и никогда
не может скоро
прийти! Да скорее же, мама, иначе я умру…
— Это оттого, что ваш палец в воде. Ее нужно сейчас же переменить, потому что она мигом нагреется. Юлия, мигом принеси кусок льду из погреба и новую полоскательную чашку с водой. Ну, теперь она ушла, я о деле: мигом, милый Алексей Федорович, извольте отдать мне мое письмо, которое я вам
прислала вчера, — мигом, потому что сейчас может
прийти маменька, а я
не хочу…
— Нисколько. Я как прочел, то тотчас и подумал, что этак все и будет, потому что я, как только умрет старец Зосима, сейчас должен буду выйти из монастыря. Затем я буду продолжать курс и сдам экзамен, а как
придет законный срок, мы и женимся. Я вас буду любить. Хоть мне и некогда было еще думать, но я подумал, что лучше вас жены
не найду, а мне старец велит жениться…
— Да ведь
не могла же я знать, что он
придет с укушенным пальцем, а то, может быть, вправду нарочно бы сделала. Ангел мама, вы начинаете говорить чрезвычайно остроумные вещи.
Промелькнула и еще одна мысль — вдруг и неудержимо: «А что, если она и никого
не любит, ни того, ни другого?» Замечу, что Алеша как бы стыдился таких своих мыслей и упрекал себя в них, когда они в последний месяц, случалось,
приходили ему.
Николай Ильич, батюшка, я ль тебе
не угодила, только ведь у меня и есть, что Илюшечка из класса
придет и любит.
— Да уж и попало-с,
не в голову, так в грудь-с, повыше сердца-с, сегодня удар камнем, синяк-с,
пришел, плачет, охает, а вот и заболел.
Только стал он из школы
приходить больно битый, это третьего дня я все узнал, и вы правы-с; больше уж в школу эту я его
не пошлю-с.
Знаете, детки коли молчаливые да гордые, да слезы долго перемогают в себе, да как вдруг прорвутся, если горе большое
придет, так ведь
не то что слезы потекут-с, а брызнут, словно ручьи-с.