Неточные совпадения
— Деятельной любви? Вот и опять вопрос, и такой вопрос, такой вопрос! Видите, я так люблю человечество, что,
верите ли, мечтаю иногда бросить все, все, что имею, оставить Lise и идти в сестры милосердия. Я закрываю
глаза, думаю и мечтаю, и в эти минуты я чувствую в себе непреодолимую силу. Никакие раны, никакие гнойные язвы
не могли бы меня испугать. Я бы перевязывала и обмывала собственными руками, я была бы сиделкой у этих страдальцев, я готова целовать эти язвы…
Нет, ты
не веришь, потому я вижу по твоим
глазам.
— Нет, нет, нет, я тебе
верю, а вот что: сходи ты к Грушеньке сам аль повидай ее как; расспроси ты ее скорей, как можно скорей, угадай ты сам своим
глазом: к кому она хочет, ко мне аль к нему? Ась? Что? Можешь аль
не можешь?
— Знаешь, Алешка, — пытливо глядел он ему в
глаза, весь под впечатлением внезапной новой мысли, вдруг его осиявшей, и хоть сам и смеялся наружно, но, видимо, боясь выговорить вслух эту новую внезапную мысль свою, до того он все еще
не мог
поверить чудному для него и никак неожиданному настроению, в котором видел теперь Алешу, — Алешка, знаешь, куда мы всего лучше бы теперь пошли? — выговорил он наконец робко и искательно.
— Вы
не поверите, как вы нас самих ободряете, Дмитрий Федорович, вашею этою готовностью… — заговорил Николай Парфенович с оживленным видом и с видимым удовольствием, засиявшим в больших светло-серых навыкате, очень близоруких впрочем,
глазах его, с которых он за минуту пред тем снял очки.
— Неужто же вы меня считаете даже до такой уж степени подлецом?
Не может быть, чтобы вы это серьезно!.. — проговорил он с негодованием, смотря в
глаза прокурору и как бы
не веря, что от него слышал.
— Да велите завтра площадь выместь, может, найдете, — усмехнулся Митя. — Довольно, господа, довольно, — измученным голосом порешил он. — Вижу ясно: вы мне
не поверили! Ни в чем и ни на грош! Вина моя, а
не ваша,
не надо было соваться. Зачем, зачем я омерзил себя признанием в тайне моей! А вам это смех, я по
глазам вашим вижу. Это вы меня, прокурор, довели! Пойте себе гимн, если можете… Будьте вы прокляты, истязатели!
— Ах нет, есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство у них вроде злобной иронии на тех, которым в
глаза они
не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними.
Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него все теперь, все на земле совокупилось в Илюше, и умри Илюша, он или с ума сойдет с горя, или лишит себя жизни. Я почти убежден в этом, когда теперь на него смотрю!
И вот
верите ли: лежу, закрыла
глаза и думаю: будет или
не будет благородно, и
не могу решить, и мучаюсь, мучаюсь, и сердце бьется: крикнуть аль
не крикнуть?
— Вот так я и хочу. Я бы пришла, а меня бы и осудили, а я бы вдруг всем им и засмеялась в
глаза. Я ужасно хочу зажечь дом, Алеша, наш дом, вы мне все
не верите?
И смешно же: вдруг я эти самые знаки вздумал им тогда по раме простучать, что Грушенька, дескать, пришла, при них же в
глазах: словам-то как бы
не верил, а как знаки я простучал, так тотчас же и побежали дверь отворить.
Он стоял, смотрел и
не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Неточные совпадения
— Мое мнение только то, — отвечал Левин, — что эти вертящиеся столы доказывают, что так называемое образованное общество
не выше мужиков. Они
верят в
глаз, и в порчу, и в привороты, а мы….
Ничего, казалось,
не было необыкновенного в том, что она сказала, но какое невыразимое для него словами значение было в каждом звуке, в каждом движении ее губ,
глаз, руки, когда она говорила это! Тут была и просьба о прощении, и доверие к нему, и ласка, нежная, робкая ласка, и обещание, и надежда, и любовь к нему, в которую он
не мог
не верить и которая душила его счастьем.
— Ты пойми, что я
не ревную: это мерзкое слово. Я
не могу ревновать и
верить, чтоб… Я
не могу сказать, что я чувствую, но это ужасно… Я
не ревную, но я оскорблен, унижен тем, что кто-нибудь смеет думать, смеет смотреть на тебя такими
глазами….
Он был храбр, говорил мало, но резко; никому
не поверял своих душевных и семейных тайн; вина почти вовсе
не пил, за молодыми казачками, — которых прелесть трудно постигнуть,
не видав их, — он никогда
не волочился. Говорили, однако, что жена полковника была неравнодушна к его выразительным
глазам; но он
не шутя сердился, когда об этом намекали.
— Нет, брат! она такая почтенная и верная! Услуги оказывает такие…
поверишь, у меня слезы на
глазах. Нет, ты
не держи меня; как честный человек, поеду. Я тебя в этом уверяю по истинной совести.