Неточные совпадения
Под конец, однако, оставили его в покое и уже
не дразнили «девчонкой», мало того,
глядели на него в этом смысле с сожалением.
Во взгляде его случалась странная неподвижность: подобно всем очень рассеянным людям, он
глядел на вас иногда в упор и подолгу, а между тем совсем вас
не видел.
— На тебя
глянуть пришла. Я ведь у тебя бывала, аль забыл?
Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый? Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают, только бы
не продлилось долго, а поскорей совершилось, как бы на сцене, и чтобы все
глядели и хвалили.
После нескольких минут он опять, влекомый тою же непреодолимою силой, повернулся посмотреть,
глядят ли на него или нет, и увидел, что Lise, совсем почти свесившись из кресел, выглядывала на него сбоку и ждала изо всех сил, когда он поглядит; поймав же его взгляд, расхохоталась так, что даже и старец
не выдержал...
— Видишь (и как ты это ясно выразил), видишь? Сегодня,
глядя на папашу и на братца Митеньку, о преступлении подумал? Стало быть,
не ошибаюсь же я?
Плод полей и грозды сладки
Не блистают на пирах;
Лишь дымятся тел остатки
На кровавых алтарях.
И куда печальным оком
Там Церера ни
глядит —
В унижении глубоком
Человека всюду зрит!
Бывают же странности: никто-то
не заметил тогда на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо
глядит на меня, темные глаза смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
Веришь ли, никогда этого у меня ни с какой
не бывало, ни с единою женщиной, чтобы в этакую минуту я на нее
глядел с ненавистью, — и вот крест кладу: я на эту
глядел тогда секунды три или пять со страшною ненавистью, — с тою самою ненавистью, от которой до любви, до безумнейшей любви — один волосок!
Отдано извергу, который и здесь, уже женихом будучи и когда на него все
глядели, удержать свои дебоширства
не мог, — и это при невесте-то, при невесте-то!
Прежде он как-то равнодушно
глядел на него, хотя никогда
не бранил и, встречая, всегда давал копеечку.
Надо прибавить, что
не только в честности его он был уверен, но почему-то даже и любил его, хотя малый и на него
глядел так же косо, как и на других, и все молчал.
— Что ты
глядишь на меня? Какие твои глаза? Твои глаза
глядят на меня и говорят мне: «Пьяная ты харя». Подозрительные твои глаза, презрительные твои глаза… Ты себе на уме приехал. Вот Алешка смотрит, и глаза его сияют.
Не презирает меня Алеша. Алексей,
не люби Ивана…
— И
не смейте говорить мне такие слова, обаятельница, волшебница! Вами-то гнушаться? Вот я нижнюю губку вашу еще раз поцелую. Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще… Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится,
глядя на этого ангела… — Алеша краснел и дрожал незаметною малою дрожью.
Ах, Алексей Федорович, что, если я опять
не удержусь, как дура, и засмеюсь, как давеча, на вас
глядя?
— Да ничего и я, и я только так… —
глядел на него старик. — Слышь ты, слышь, — крикнул он ему вслед, — приходи когда-нибудь, поскорей, и на уху, уху сварю, особенную,
не сегодняшнюю, непременно приходи! Да завтра, слышишь, завтра приходи!
— Мне вдруг почему-то вообразилось, на все это
глядя, — продолжал Алеша, как бы и
не слыхав Лизы, — что она любит Ивана, вот я и сказал эту глупость… и что теперь будет!
Занавеска отдернулась, и Алеша увидел давешнего врага своего, в углу, под образами, на прилаженной на лавке и на стуле постельке. Мальчик лежал накрытый своим пальтишком и еще стареньким ватным одеяльцем. Очевидно, был нездоров и, судя по горящим глазам, в лихорадочном жару. Он бесстрашно,
не по-давешнему,
глядел теперь на Алешу: «Дома, дескать, теперь
не достанешь».
Весь тот день мало со мной говорил, совсем молчал даже, только заметил я:
глядит,
глядит на меня из угла, а все больше к окну припадает и делает вид, будто бы уроки учит, а я вижу, что
не уроки у него на уме.
— Сам понимаешь, значит, для чего. Другим одно, а нам, желторотым, другое, нам прежде всего надо предвечные вопросы разрешить, вот наша забота. Вся молодая Россия только лишь о вековечных вопросах теперь и толкует. Именно теперь, как старики все полезли вдруг практическими вопросами заниматься. Ты из-за чего все три месяца
глядел на меня в ожидании? Чтобы допросить меня: «Како веруеши али вовсе
не веруеши?» — вот ведь к чему сводились ваши трехмесячные взгляды, Алексей Федорович, ведь так?
Не захочу я огорчить моего братишку, который три месяца
глядел на меня в таком ожидании.
— А пленник тоже молчит?
Глядит на него и
не говорит ни слова?
— Что батюшка, спит или проснулся? — тихо и смиренно проговорил он, себе самому неожиданно, и вдруг, тоже совсем неожиданно, сел на скамейку. На мгновение ему стало чуть
не страшно, он вспомнил это потом. Смердяков стоял против него, закинув руки за спину, и
глядел с уверенностью, почти строго.
— Эх, одолжи отца, припомню! Без сердца вы все, вот что! Чего тебе день али два? Куда ты теперь, в Венецию?
Не развалится твоя Венеция в два-то дня. Я Алешку послал бы, да ведь что Алешка в этих делах? Я ведь единственно потому, что ты умный человек, разве я
не вижу. Лесом
не торгуешь, а глаз имеешь. Тут только чтобы видеть: всерьез или нет человек говорит. Говорю,
гляди на бороду: трясется бороденка — значит всерьез.
Поманил он меня, увидав, подошел я к нему, взял он меня обеими руками за плечи,
глядит мне в лицо умиленно, любовно; ничего
не сказал, только поглядел так с минуту: «Ну, говорит, ступай теперь, играй, живи за меня!» Вышел я тогда и пошел играть.
Расставили нас, в двенадцати шагах друг от друга, ему первый выстрел — стою я пред ним веселый, прямо лицом к лицу, глазом
не смигну, любя на него
гляжу, знаю, что сделаю.
А надо заметить, что жил я тогда уже
не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему
глядеть после давешнего моего с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Говорить
не может, задыхается, горячо мне руку жмет, пламенно
глядит на меня. Но недолго мы беседовали, супруга его беспрерывно к нам заглядывала. Но успел-таки шепнуть мне...
И
не то чтоб я боялся, что ты донесешь (
не было и мысли о сем), но думаю: «Как я стану
глядеть на него, если
не донесу на себя?» И хотя бы ты был за тридевять земель, но жив, все равно, невыносима эта мысль, что ты жив и все знаешь, и меня судишь.
— Тебе надо подкрепиться, судя по лицу-то. Сострадание ведь на тебя
глядя берет. Ведь ты и ночь
не спал, я слышал, заседание у вас там было. А потом вся эта возня и мазня… Всего-то антидорцу кусочек, надо быть, пожевал. Есть у меня с собой в кармане колбаса, давеча из города захватил на всякий случай, сюда направляясь, только ведь ты колбасы
не станешь…
— Знаешь, Алешка, — пытливо
глядел он ему в глаза, весь под впечатлением внезапной новой мысли, вдруг его осиявшей, и хоть сам и смеялся наружно, но, видимо, боясь выговорить вслух эту новую внезапную мысль свою, до того он все еще
не мог поверить чудному для него и никак неожиданному настроению, в котором видел теперь Алешу, — Алешка, знаешь, куда мы всего лучше бы теперь пошли? — выговорил он наконец робко и искательно.
Алеша, голубчик,
гляжу я на тебя и
не верю; Господи, как это ты у меня появился!
Ты, Алеша, и
не знал ничего, от меня отворачивался, пройдешь — глаза опустишь, а я на тебя сто раз до сего
глядела, всех спрашивать об тебе начала.
Алеша замолк, потому что ему пересекло дыхание. Ракитин, несмотря на всю свою злость,
глядел с удивлением. Никогда
не ожидал он от тихого Алеши такой тирады.
— Боюсь…
не смею
глядеть… — прошептал Алеша.
Конечно, он хотел только
глянуть с крылечка, потому что ходить был
не в силах, боль в пояснице и в правой ноге была нестерпимая.
Машинально ступил он в сад: может быть, ему что померещилось, может, услыхал какой-нибудь звук, но,
глянув налево, увидал отворенное окно у барина, пустое уже окошко, никто уже из него
не выглядывал.
— Ей-богу, скажу кому-нибудь, —
глядел на него Петр Ильич, — чтобы вас
не пустить туда. Зачем вам теперь в Мокрое?
— Чего боишься, — обмерил его взглядом Митя, — ну и черт с тобой, коли так! — крикнул он, бросая ему пять рублей. — Теперь, Трифон Борисыч, проводи меня тихо и дай мне на них на всех перво-наперво глазком
глянуть, так чтоб они меня
не заметили. Где они там, в голубой комнате?
Но Митя недолго
глядел, да и
не мог разглядывать: он увидел ее, и сердце его застучало, в глазах помутилось.
«Что с ним?» — мельком подумал Митя и вбежал в комнату, где плясали девки. Но ее там
не было. В голубой комнате тоже
не было; один лишь Калганов дремал на диване. Митя
глянул за занавесы — она была там. Она сидела в углу, на сундуке, и, склонившись с руками и с головой на подле стоявшую кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы
не услышали. Увидав Митю, она поманила его к себе и, когда тот подбежал, крепко схватила его за руку.
— Что это, я спала? Да… колокольчик… Я спала и сон видела: будто я еду, по снегу… колокольчик звенит, а я дремлю. С милым человеком, с тобою еду будто. И далеко-далеко… Обнимала-целовала тебя, прижималась к тебе, холодно будто мне, а снег-то блестит… Знаешь, коли ночью снег блестит, а месяц
глядит, и точно я где
не на земле… Проснулась, а милый-то подле, как хорошо…
— Подле, — бормотал Митя, целуя ее платье, грудь, руки. И вдруг ему показалось что-то странное: показалось ему, что она
глядит прямо пред собой, но
не на него,
не в лицо ему, а поверх его головы, пристально и до странности неподвижно. Удивление вдруг выразилось в ее лице, почти испуг.
— Митя, кто это оттуда
глядит сюда к нам? — прошептала она вдруг. Митя обернулся и увидел, что в самом деле кто-то раздвинул занавеску и их как бы высматривает. Да и
не один как будто. Он вскочил и быстро ступил к смотревшему.
— Да уж вы
не насмехаетесь ли надо мной? — спросил Митя, высокомерно
глянув на допросчика, но тот
не мигнул даже глазом. Митя судорожно повернулся, сел верхом на стул и размахнулся рукой...
— Нет,
не заходил домой, — ответил Митя, по-видимому очень спокойно, но
глядя в землю.
— Прощай, Трифон Борисыч! — крикнул опять Митя, и сам почувствовал, что
не от добродушия теперь закричал, а со злости, против воли крикнул. Но Трифон Борисыч стоял гордо, заложив назад обе руки и прямо уставясь на Митю,
глядел строго и сердито и Мите ничего
не ответил.
Вдруг один здешний парень, Вишняков, он теперь у Плотниковых рассыльным служит, смотрит на меня да и говорит: «Ты чего на гусей
глядишь?» Я смотрю на него: глупая, круглая харя, парню двадцать лет, я, знаете, никогда
не отвергаю народа.
— Ты это про что? — как-то неопределенно
глянул на него Митя, — ах, ты про суд! Ну, черт! Мы до сих пор все с тобой о пустяках говорили, вот все про этот суд, а я об самом главном с тобою молчал. Да, завтра суд, только я
не про суд сказал, что пропала моя голова. Голова
не пропала, а то, что в голове сидело, то пропало. Что ты на меня с такою критикой в лице смотришь?
Смердяков со страданием пошевельнулся всем телом на постели, но
не заговорил первый, молчал, да и
глядел уже как бы
не очень любопытно.