Неточные совпадения
Разумеется, прозорливый читатель уже давно угадал,
что я
с самого
начала к
тому клонил, и только досадовал на меня, зачем я даром трачу бесплодные слова и драгоценное время.
Федор Павлович, например,
начал почти
что ни
с чем, помещик он был самый маленький, бегал обедать по чужим столам, норовил в приживальщики, а между
тем в момент кончины его у него оказалось до ста тысяч рублей чистыми деньгами.
Вот это и
начал эксплуатировать Федор Павлович,
то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось,
что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела
с родителем,
то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению,
что у него уже ровно нет ничего,
что и сосчитать даже трудно,
что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему;
что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
— Простите меня… —
начал Миусов, обращаясь к старцу, —
что я, может быть, тоже кажусь вам участником в этой недостойной шутке. Ошибка моя в
том,
что я поверил,
что даже и такой, как Федор Павлович, при посещении столь почтенного лица захочет понять свои обязанности… Я не сообразил,
что придется просить извинения именно за
то,
что с ним входишь…
Он слишком хорошо понял,
что приказание переезжать, вслух и
с таким показным криком, дано было «в увлечении», так сказать даже для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при гостях, рассердясь на
то,
что ему не дают больше водки, вдруг
начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и все опять-таки для красы; и все в
том же роде, конечно, случилось теперь и
с папашей.
Опять-таки и
то взямши,
что никто в наше время, не только вы-с, но и решительно никто,
начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и
то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так
что их и не найдешь вовсе, —
то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие,
то неужели же всех сих остальных,
то есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь
тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
— Да ведь не могла же я знать,
что он придет
с укушенным пальцем, а
то, может быть, вправду нарочно бы сделала. Ангел мама, вы
начинаете говорить чрезвычайно остроумные вещи.
— Да я и сам не знаю… У меня вдруг как будто озарение… Я знаю,
что я нехорошо это говорю, но я все-таки все скажу, — продолжал Алеша
тем же дрожащим и пересекающимся голосом. — Озарение мое в
том,
что вы брата Дмитрия, может быть, совсем не любите…
с самого
начала… Да и Дмитрий, может быть, не любит вас тоже вовсе…
с самого
начала… а только чтит… Я, право, не знаю, как я все это теперь смею, но надо же кому-нибудь правду сказать… потому
что никто здесь правды не хочет сказать…
—
С чего хочешь,
с того и
начинай, хоть
с «другого конца». Ведь ты вчера у отца провозгласил,
что нет Бога, — пытливо поглядел на брата Алеша.
Пройдет ночь, наутро и они тоже, как и Федор Павлович, мучительски мучить меня
начнут: «Зачем не пришла, скоро ль покажется», — и точно я опять-таки и пред ними виноват выхожу-с в
том,
что ихняя госпожа не явилась.
— А как бы я не ввязался-с? Да я и не ввязывался вовсе, если хотите знать в полной точности-с. Я
с самого
начала все молчал, возражать не смея, а они сами определили мне своим слугой Личардой при них состоять. Только и знают
с тех пор одно слово: «Убью тебя, шельму, если пропустишь!» Наверно полагаю, сударь,
что со мной завтра длинная падучая приключится.
«Вы спрашиваете,
что я именно ощущал в
ту минуту, когда у противника прощения просил, — отвечаю я ему, — но я вам лучше
с самого
начала расскажу,
чего другим еще не рассказывал», — и рассказал ему все,
что произошло у меня
с Афанасием и как поклонился ему до земли. «Из сего сами можете видеть, — заключил я ему, —
что уже во время поединка мне легче было, ибо
начал я еще дома, и раз только на эту дорогу вступил,
то все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело».
А так как начальство его было тут же,
то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды людей, Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все,
чем мнил доказать свое преступление и
что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые
с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней
с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который
начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
Начал чтение, сейчас после панихиды, отец Иосиф; отец же Паисий, сам пожелавший читать потом весь день и всю ночь, пока еще был очень занят и озабочен, вместе
с отцом настоятелем скита, ибо вдруг стало обнаруживаться, и
чем далее,
тем более, и в монастырской братии, и в прибывавших из монастырских гостиниц и из города толпами мирских нечто необычайное, какое-то неслыханное и «неподобающее» даже волнение и нетерпеливое ожидание.
«Пусть уж лучше я пред
тем, убитым и ограбленным, убийцей и вором выйду и пред всеми людьми, и в Сибирь пойду,
чем если Катя вправе будет сказать,
что я ей изменил, и у нее же деньги украл, и на ее же деньги
с Грушенькой убежал добродетельную жизнь
начинать!
Он глядел на это прошлое
с бесконечным состраданием и решил со всем пламенем своей страсти,
что раз Грушенька выговорит ему,
что его любит и за него идет,
то тотчас же и начнется совсем новая Грушенька, а вместе
с нею и совсем новый Дмитрий Федорович, безо всяких уже пороков, а лишь
с одними добродетелями: оба они друг другу простят и
начнут свою жизнь уже совсем по-новому.
Эта дама возненавидела его
с самого
начала просто за
то,
что он жених Катерины Ивановны, тогда как ей почему-то вдруг захотелось, чтобы Катерина Ивановна его бросила и вышла замуж за «милого, рыцарски образованного Ивана Федоровича, у которого такие прекрасные манеры».
Пришел в трактир он в сквернейшем расположении духа и тотчас же
начал партию. Партия развеселила его. Сыграл другую и вдруг заговорил
с одним из партнеров о
том,
что у Дмитрия Карамазова опять деньги появились, тысяч до трех, сам видел, и
что он опять укатил кутить в Мокрое
с Грушенькой. Это было принято почти
с неожиданным любопытством слушателями. И все они заговорили не смеясь, а как-то странно серьезно. Даже игру перервали.
Войдя к Федосье Марковне все в
ту же кухню, причем «для сумления» она упросила Петра Ильича, чтобы позволил войти и дворнику, Петр Ильич
начал ее расспрашивать и вмиг попал на самое главное:
то есть
что Дмитрий Федорович, убегая искать Грушеньку, захватил из ступки пестик, а воротился уже без пестика, но
с руками окровавленными: «И кровь еще капала, так и каплет
с них, так и каплет!» — восклицала Феня, очевидно сама создавшая этот ужасный факт в своем расстроенном воображении.
— Дмитрий Федорович, слушай, батюшка, —
начал, обращаясь к Мите, Михаил Макарович, и все взволнованное лицо его выражало горячее отеческое почти сострадание к несчастному, — я твою Аграфену Александровну отвел вниз сам и передал хозяйским дочерям, и
с ней там теперь безотлучно этот старичок Максимов, и я ее уговорил, слышь ты? — уговорил и успокоил, внушил,
что тебе надо же оправдаться, так чтоб она не мешала, чтоб не нагоняла на тебя тоски, не
то ты можешь смутиться и на себя неправильно показать, понимаешь?
Именно закончу просьбой: разучитесь вы, господа, этой казенщине допроса,
то есть сперва-де, видите ли,
начинай с чего-нибудь мизерного,
с ничтожного: как, дескать, встал,
что съел, как плюнул, и, «усыпив внимание преступника», вдруг накрывай его ошеломляющим вопросом: «Кого убил, кого обокрал?» Ха-ха!
— Шутки в сторону, — проговорил он мрачно, — слушайте:
с самого
начала, вот почти еще тогда, когда я выбежал к вам давеча из-за этой занавески, у меня мелькнула уж эта мысль: «Смердяков!» Здесь я сидел за столом и кричал,
что не повинен в крови, а сам все думаю: «Смердяков!» И не отставал Смердяков от души. Наконец теперь подумал вдруг
то же: «Смердяков», но лишь на секунду: тотчас же рядом подумал: «Нет, не Смердяков!» Не его это дело, господа!
— Слушай, легкомысленная старуха, —
начал, вставая
с дивана, Красоткин, — можешь ты мне поклясться всем,
что есть святого в этом мире, и сверх
того чем-нибудь еще,
что будешь наблюдать за пузырями в мое отсутствие неустанно? Я ухожу со двора.
— Слушайте, Карамазов, я вам объясню все дело, я, главное,
с тем и пришел, для этого вас и вызвал, чтобы вам предварительно объяснить весь пассаж, прежде
чем мы войдем, — оживленно
начал он.
Что же до штабс-капитана,
то появление в его квартире детей, приходивших веселить Илюшу, наполнило душу его
с самого
начала восторженною радостью и даже надеждой,
что Илюша перестанет теперь тосковать и, может быть, оттого скорее выздоровеет.
— Напротив, я ничего не имею против Бога. Конечно, Бог есть только гипотеза… но… я признаю,
что он нужен, для порядка… для мирового порядка и так далее… и если б его не было,
то надо бы его выдумать, — прибавил Коля,
начиная краснеть. Ему вдруг вообразилось,
что Алеша сейчас подумает,
что он хочет выставить свои познания и показать, какой он «большой». «А я вовсе не хочу выставлять пред ним мои познания», —
с негодованием подумал Коля. И ему вдруг стало ужасно досадно.
— А про
то,
что Митя помешанный, так он и теперь точно таков, —
с каким-то особенно озабоченным и таинственным видом
начала вдруг Грушенька.
Тем более
что сама
начинает со мною теперь так поверхностно, одним словом, все об моем здоровье и ничего больше, и даже такой тон принимает, а я и сказала себе: ну и пусть, ну и Бог
с вами…
— Если я подумал тогда об
чем, —
начал он опять, —
то это про мерзость какую-нибудь единственно
с твоей стороны. Дмитрий мог убить, но
что он украдет — я тогда не верил… А
с твоей стороны всякой мерзости ждал. Сам же ты мне сказал,
что притворяться в падучей умеешь, для
чего ты это сказал?
Странно было и
то,
что Алеша не искал
с ним разговоров о Мите и сам не
начинал никогда, а лишь отвечал на вопросы Ивана.
— Спасибо! — отрезал Иван и, бросив Алешу, быстро пошел своею дорогой.
С тех пор Алеша заметил,
что брат Иван как-то резко
начал от него отдаляться и даже как бы невзлюбил его, так
что потом и сам он уже перестал ходить к нему. Но в
ту минуту, сейчас после
той с ним встречи, Иван Федорович, не заходя домой, вдруг направился опять к Смердякову.
— А по-моему, лучше молчите-с. Ибо
что можете вы на меня объявить в моей совершенной невинности и кто вам поверит? А только если
начнете,
то и я все расскажу-с, ибо как же бы мне не защитить себя?
— Не надо мне их вовсе-с, — дрожащим голосом проговорил Смердяков, махнув рукой. — Была такая прежняя мысль-с,
что с такими деньгами жизнь
начну, в Москве али пуще
того за границей, такая мечта была-с, а пуще все потому,
что «все позволено». Это вы вправду меня учили-с, ибо много вы мне тогда этого говорили: ибо коли Бога бесконечного нет,
то и нет никакой добродетели, да и не надобно ее тогда вовсе. Это вы вправду. Так я и рассудил.
Доктор, выслушав и осмотрев его, заключил,
что у него вроде даже как бы расстройства в мозгу, и нисколько не удивился некоторому признанию, которое
тот с отвращением, однако, сделал ему. «Галлюцинации в вашем состоянии очень возможны, — решил доктор, — хотя надо бы их и проверить… вообще же необходимо
начать лечение серьезно, не теряя ни минуты, не
то будет плохо».
Слушай: в снах, и особенно в кошмарах, ну, там от расстройства желудка или чего-нибудь, иногда видит человек такие художественные сны, такую сложную и реальную действительность, такие события или даже целый мир событий, связанный такою интригой,
с такими неожиданными подробностями,
начиная с высших ваших проявлений до последней пуговицы на манишке,
что, клянусь тебе, Лев Толстой не сочинит, а между
тем видят такие сны иной раз вовсе не сочинители, совсем самые заурядные люди, чиновники, фельетонисты, попы…
Новая метода-с: ведь когда ты во мне совсем разуверишься,
то тотчас меня же в глаза
начнешь уверять,
что я не сон, а есмь в самом деле, я тебя уж знаю; вот я тогда и достигну цели.
Рассказывалось,
что наш прокурор трепетал встречи
с Фетюковичем,
что это были старинные враги еще
с Петербурга, еще
с начала их карьеры,
что самолюбивый наш Ипполит Кириллович, считавший себя постоянно кем-то обиженным еще
с Петербурга, за
то что не были надлежаще оценены его таланты, воскрес было духом над делом Карамазовых и мечтал даже воскресить этим делом свое увядшее поприще, но
что пугал его лишь Фетюкович.
Председатель
начал было
с того,
что он свидетель без присяги,
что он может показывать или умолчать, но
что, конечно, все показанное должно быть по совести, и т. д., и т. д. Иван Федорович слушал и мутно глядел на него; но вдруг лицо его стало медленно раздвигаться в улыбку, и только
что председатель,
с удивлением на него смотревший, кончил говорить, он вдруг рассмеялся.
В этом месте защитника прервал довольно сильный аплодисмент. В самом деле, последние слова свои он произнес
с такою искренне прозвучавшею нотой,
что все почувствовали,
что, может быть, действительно ему есть
что сказать и
что то,
что он скажет сейчас, есть и самое важное. Но председатель, заслышав аплодисмент, громко пригрозил «очистить» залу суда, если еще раз повторится «подобный случай». Все затихло, и Фетюкович
начал каким-то новым, проникновенным голосом, совсем не
тем, которым говорил до сих пор.
— Любовь прошла, Митя! —
начала опять Катя, — но дорого до боли мне
то,
что прошло. Это узнай навек. Но теперь, на одну минутку, пусть будет
то,
что могло бы быть, —
с искривленною улыбкой пролепетала она, опять радостно смотря ему в глаза. — И ты теперь любишь другую, и я другого люблю, а все-таки тебя вечно буду любить, а ты меня, знал ли ты это? Слышишь, люби меня, всю твою жизнь люби! — воскликнула она
с каким-то почти угрожающим дрожанием в голосе.