Неточные совпадения
Очень
бы надо примолвить кое-что и о нем специально, но мне совестно столь долго отвлекать внимание моего читателя на столь обыкновенных лакеев, а потому и перехожу к моему рассказу, уповая, что о Смердякове как-нибудь сойдет само собою в дальнейшем течении повести.
— К ней и к отцу! Ух! Совпадение! Да ведь я тебя для чего же и звал-то, для чего и желал, для чего алкал и жаждал всеми изгибами души и даже ребрами? Чтобы послать тебя именно к отцу от меня, а потом и к ней, к Катерине Ивановне, да тем и покончить и с ней, и с отцом. Послать ангела. Я мог
бы послать всякого, но мне
надо было послать ангела. И вот ты сам к ней и к отцу.
— Черт возьми, если б я не оторвал его, пожалуй, он
бы так и убил. Много ли
надо Езопу? — прошептал Иван Федорович Алеше.
Вы мне три раза поцеловали, а мне
бы вам
надо триста раз за это поцеловать, чтобы сквитаться.
— Нет, не
надо, благодарю. Вот этот хлебец возьму с собой, коли дадите, — сказал Алеша и, взяв трехкопеечную французскую булку, положил ее в карман подрясника. — А коньяку и вам
бы не пить, — опасливо посоветовал он, вглядываясь в лицо старика.
О, непременно
надо сегодня его успеть разыскать во что
бы ни стало…»
Алеша чувствовал каким-то инстинктом, что такому характеру, как Катерина Ивановна,
надо было властвовать, а властвовать она могла
бы лишь над таким, как Дмитрий, и отнюдь не над таким, как Иван.
Я знаю, что это
бы не
надо мне вам говорить, что было
бы больше достоинства с моей стороны просто выйти от вас; было
бы и не так для вас оскорбительно.
Он подозревал, что тот, может быть, как-нибудь нарочно будет прятаться от него теперь, но во что
бы то ни стало
надо было его разыскать.
— Николай Ильич Снегирев-с, русской пехоты бывший штабс-капитан-с, хоть и посрамленный своими пороками, но все же штабс-капитан. Скорее
бы надо сказать: штабс-капитан Словоерсов, а не Снегирев, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами. Словоерс приобретается в унижении.
— Да и не
надо вовсе-с. В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила
бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были
бы другие порядки-с.
Если
бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их
надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали
бы размеру события, но и выражали
бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла
бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как
бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а
надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Но до тех пор
надо все-таки знамя беречь и нет-нет, а хоть единично должен человек вдруг пример показать и вывести душу из уединения на подвиг братолюбивого общения, хотя
бы даже и в чине юродивого.
Мне
бы кстати
надо к Хохлаковой зайти.
Смеется, должно быть, с другою
надо мной, и уж я ж его, думаю, только
бы увидеть его, встретить когда: то уж я ж ему отплачу, уж я ж ему отплачу!» Ночью в темноте рыдаю в подушку и все это передумаю, сердце мое раздираю нарочно, злобой его утоляю: «Уж я ж ему, уж я ж ему отплачу!» Так, бывало, и закричу в темноте.
Алеша проговорил это в неудержимом порыве сердца. Ему
надо было высказаться, и он обратился к Ракитину. Если б не было Ракитина, он стал
бы восклицать один. Но Ракитин поглядел насмешливо, и Алеша вдруг остановился.
«Брак? Что это… брак… — неслось, как вихрь, в уме Алеши, — у ней тоже счастье… поехала на пир… Нет, она не взяла ножа, не взяла ножа… Это было только „жалкое“ слово… Ну… жалкие слова
надо прощать, непременно. Жалкие слова тешат душу… без них горе было
бы слишком тяжело у людей. Ракитин ушел в переулок. Пока Ракитин будет думать о своих обидах, он будет всегда уходить в переулок… А дорога… дорога-то большая, прямая, светлая, хрустальная, и солнце в конце ее… А?.. что читают?»
Подробнее на этот раз ничего не скажу, ибо потом все объяснится; но вот в чем состояла главная для него беда, и хотя неясно, но я это выскажу; чтобы взять эти лежащие где-то средства, чтобы иметь право взять их,
надо было предварительно возвратить три тысячи Катерине Ивановне — иначе «я карманный вор, я подлец, а новую жизнь я не хочу начинать подлецом», — решил Митя, а потому решил перевернуть весь мир, если
надо, но непременно эти три тысячи отдать Катерине Ивановне во что
бы то ни стало и прежде всего.
Дальнейшее нам известно: чтобы сбыть его с рук, она мигом уговорила его проводить ее к Кузьме Самсонову, куда будто
бы ей ужасно
надо было идти «деньги считать», и когда Митя ее тотчас же проводил, то, прощаясь с ним у ворот Кузьмы, взяла с него обещание прийти за нею в двенадцатом часу, чтобы проводить ее обратно домой.
И казалось
бы, что в той любви, за которою
надо так подсматривать, и чего стоит любовь, которую надобно столь усиленно сторожить?
— Это вы все потом, потом! — замахала на него рукой в свою очередь госпожа Хохлакова, — да и все, что
бы вы ни сказали, я знаю все наперед, я уже говорила вам это. Вы просите какой-то суммы, вам нужны три тысячи, но я вам дам больше, безмерно больше, я вас спасу. Дмитрий Федорович, но
надо, чтобы вы меня послушались!
— Помирились. Сцепились — и помирились. В одном месте. Разошлись приятельски. Один дурак… он мне простил… теперь уж наверно простил… Если
бы встал, так не простил
бы, — подмигнул вдруг Митя, — только знаете, к черту его, слышите, Петр Ильич, к черту, не
надо! В сию минуту не хочу! — решительно отрезал Митя.
— Браво! Давайте теперь пистолеты. Ей-богу, нет времени. И хотел
бы с тобой поговорить, голубчик, да времени нет. Да и не
надо вовсе, поздно говорить. А! где же деньги, куда я их дел? — вскрикнул он и принялся совать по карманам руки.
— Правда это, батюшка Дмитрий Федорович, это вы правы, что не
надо человека давить, тоже и мучить, равно как и всякую тварь, потому всякая тварь — она тварь созданная, вот хоть
бы лошадь, потому другой ломит зря, хоша
бы и наш ямщик… И удержу ему нет, так он и прет, прямо тебе так и прет.
Стало быть,
надо было спешить на место, в Мокрое, чтобы накрыть преступника прежде, чем он, пожалуй, и в самом деле вздумал
бы застрелиться.
— Так вы
бы так и спросили с самого начала, — громко рассмеялся Митя, — и если хотите, то дело
надо начать не со вчерашнего, а с третьеводнишнего дня, с самого утра, тогда и поймете, куда, как и почему я пошел и поехал. Пошел я, господа, третьего дня утром к здешнему купчине Самсонову занимать у него три тысячи денег под вернейшее обеспечение, — это вдруг приспичило, господа, вдруг приспичило…
— Деньги, господа? Извольте, понимаю, что
надо. Удивляюсь даже, как раньше не полюбопытствовали. Правда, никуда
бы не ушел, на виду сижу. Ну, вот они, мои деньги, вот считайте, берите, все, кажется.
— Но опять вы забываете то обстоятельство, — все так же сдержанно, но как
бы уже торжествуя, заметил прокурор, — что знаков и подавать было не
надо, если дверь уже стояла отпертою, еще при вас, еще когда вы находились в саду…
— Да вот-с, поспешить
бы надо. Нужно неотложно перейти к допросу свидетелей. Все это должно произойти непременно в вашем присутствии, а потому…
— Пузыри, — обратился Коля к деткам, — эта женщина останется с вами до моего прихода или до прихода вашей мамы, потому что и той давно
бы воротиться
надо. Сверх того, даст вам позавтракать. Дашь чего-нибудь им, Агафья?
— А все-таки Карамазов для меня загадка. Я мог
бы и давно с ним познакомиться, но я в иных случаях люблю быть гордым. Притом я составил о нем некоторое мнение, которое
надо еще проверить и разъяснить.
Потом мне вообразилось (это уже сейчас, здесь) на том месте, когда я говорил: «Если
бы не было Бога, то его
надо выдумать», что я слишком тороплюсь выставить мое образование, тем более что эту фразу я в книге прочел.
Лучше
бы прежде, когда
надо было, а теперь что ж, какая же польза?
Потому-то мне и
надо было тогда ваше согласие, чтобы вы меня ничем не могли припереть-с, потому что где же у вас к тому доказательство, я же вас всегда мог припереть-с, обнаружив, какую вы жажду имели к смерти родителя, и вот вам слово — в публике все
бы тому поверили и вам было
бы стыдно на всю вашу жизнь.
Всем, может быть, стало понятно еще с самых первых шагов, что это совсем даже и не спорное дело, что тут нет сомнений, что, в сущности, никаких
бы и прений не
надо, что прения будут лишь только для формы, а что преступник виновен, виновен явно, виновен окончательно.
Ну как же, как же
бы он не понял, что я в глаза ему прямо говорила: «Тебе
надо денег для измены мне с твоею тварью, так вот тебе эти деньги, я сама тебе их даю, возьми, если ты так бесчестен, что возьмешь!..» Я уличить его хотела, и что же?
Надо заметить, что в Иване Федоровиче он видел как
бы свою защиту, как
бы гарантию в том, что пока тот дома, то не случится беды.
Господа присяжные, клянусь вам всем, что есть свято, будь это не отец ему, а посторонний обидчик, он, пробежав по комнатам и удостоверясь, что этой женщины нет в этом доме, он убежал
бы стремглав, не сделав сопернику своему никакого вреда, ударил
бы, толкнул его, может быть, но и только, ибо ему было не до того, ему было некогда, ему
надо было знать, где она.