Неточные совпадения
Но людей он
любил: он, казалось, всю жизнь жил, совершенно веря в людей, а между тем
никто и никогда не считал его ни простячком, ни наивным человеком.
Отец же, бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший («много, дескать, молчит и много про себя рассуждает»), скоро кончил, однако же, тем, что стал его ужасно часто обнимать и целовать, не далее как через две какие-нибудь недели, правда с пьяными слезами, в хмельной чувствительности, но видно, что полюбив его искренно и глубоко и так, как никогда, конечно, не удавалось такому, как он,
никого любить…
Не уважая же
никого, перестает
любить, а чтобы, не имея любви, занять себя и развлечь, предается страстям и грубым сладостям и доходит совсем до скотства в пороках своих, а все от беспрерывной лжи и людям и себе самому.
Иначе я
никого не способна
любить!
— Верю, потому что ты сказал, но черт вас возьми опять-таки с твоим братом Иваном! Не поймете вы
никто, что его и без Катерины Ивановны можно весьма не
любить. И за что я его стану
любить, черт возьми! Ведь удостоивает же он меня сам ругать. Почему же я его не имею права ругать?
Заметь, что я
никому не сказал, не ославил; я хоть и низок желаниями и низость
люблю, но я не бесчестен.
«Не
любит он нас с тобой, этот изверг, — говорил Григорий Марфе Игнатьевне, — да и
никого не
любит.
Но Иван
никого не
любит, Иван не наш человек, эти люди, как Иван, это, брат, не наши люди, это пыль поднявшаяся…
Промелькнула и еще одна мысль — вдруг и неудержимо: «А что, если она и
никого не
любит, ни того, ни другого?» Замечу, что Алеша как бы стыдился таких своих мыслей и упрекал себя в них, когда они в последний месяц, случалось, приходили ему.
— Да я и сам не знаю… У меня вдруг как будто озарение… Я знаю, что я нехорошо это говорю, но я все-таки все скажу, — продолжал Алеша тем же дрожащим и пересекающимся голосом. — Озарение мое в том, что вы брата Дмитрия, может быть, совсем не
любите… с самого начала… Да и Дмитрий, может быть, не
любит вас тоже вовсе… с самого начала… а только чтит… Я, право, не знаю, как я все это теперь смею, но надо же кому-нибудь правду сказать… потому что
никто здесь правды не хочет сказать…
— Надо справиться. От истерики, впрочем, никогда и
никто не умирал. Да и пусть истерика, Бог женщине послал истерику
любя. Не пойду я туда вовсе. К чему лезть опять.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею
любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и
никто не поверил, ни жена, ни судьи мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
— О, если вы разумели деньги, то у меня их нет. У меня теперь совсем нет денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь с моим управляющим и сама на днях заняла пятьсот рублей у Миусова. Нет, нет, денег у меня нет. И знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и были, я бы вам не дала. Во-первых, я
никому не даю взаймы. Дать взаймы значит поссориться. Но вам, вам я особенно бы не дала,
любя вас, не дала бы, чтобы спасти вас, не дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..
Это он не раз уже делал прежде и не брезгал делать, так что даже в классе у них разнеслось было раз, что Красоткин у себя дома играет с маленькими жильцами своими в лошадки, прыгает за пристяжную и гнет голову, но Красоткин гордо отпарировал это обвинение, выставив на вид, что со сверстниками, с тринадцатилетними, действительно было бы позорно играть «в наш век» в лошадки, но что он делает это для «пузырей», потому что их
любит, а в чувствах его
никто не смеет у него спрашивать отчета.
— Не может того быть. Умны вы очень-с. Деньги
любите, это я знаю-с, почет тоже
любите, потому что очень горды, прелесть женскую чрезмерно
любите, а пуще всего в покойном довольстве жить и чтобы
никому не кланяться — это пуще всего-с. Не захотите вы жизнь навеки испортить, такой стыд на суде приняв. Вы как Федор Павлович, наиболее-с, изо всех детей наиболее на него похожи вышли, с одною с ними душой-с.
Но так как мотивов этих за ним
никто предварительно не приметил, а все видели, напротив, что он барином
любим, почтен бариновою доверенностью, то, конечно бы, его последнего и заподозрили, а заподозрили бы прежде всего такого, который бы имел эти мотивы, кто сам кричал, что имеет эти мотивы, кто их не скрывал, перед всеми обнаруживал, одним словом, заподозрили бы сына убитого, Дмитрия Федоровича.
Мне кажется, он
никого не
любил, кроме себя, уважал же себя до странности высоко.
Неточные совпадения
Рассказывали, что возвышением своим Угрюм-Бурчеев обязан был совершенно особенному случаю. Жил будто бы на свете какой-то начальник, который вдруг встревожился мыслию, что
никто из подчиненных не
любит его.
Никто, кроме ее самой, не понимал ее положения,
никто не знал того, что она вчера отказала человеку, которого она, может быть,
любила, и отказала потому, что верила в другого.
Отношения к обществу тоже были ясны. Все могли знать, подозревать это, но
никто не должен был сметь говорить. В противном случае он готов был заставить говоривших молчать и уважать несуществующую честь женщины, которую он
любил.
— Приезжайте обедать ко мне, — решительно сказала Анна, как бы рассердившись на себя за свое смущение, но краснея, как всегда, когда выказывала пред новым человеком свое положение. — Обед здесь не хорош, но, по крайней мере, вы увидитесь с ним. Алексей изо всех полковых товарищей
никого так не
любит, как вас.
— О, конечно, графиня, — сказал он, — но я думаю, что эти перемены так интимны, что
никто, даже самый близкий человек, не
любит говорить.