Неточные совпадения
Про
старца Зосиму говорили многие, что он, допуская к себе столь многие годы всех приходивших к нему исповедовать сердце свое и жаждавших от него совета и врачебного слова, до того много принял в душу свою откровений, сокрушений, сознаний, что под конец приобрел прозорливость уже столь тонкую, что с первого взгляда на
лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тот пришел, чего тому нужно и даже какого рода мучение терзает его совесть, и удивлял, смущал и почти пугал иногда пришедшего таким знанием тайны его, прежде чем тот молвил слово.
Но при этом Алеша почти всегда замечал, что многие, почти все, входившие в первый раз к
старцу на уединенную беседу, входили в страхе и беспокойстве, а выходили от него почти всегда светлыми и радостными, и самое мрачное
лицо обращалось в счастливое.
Из монахов находились, даже и под самый конец жизни
старца, ненавистники и завистники его, но их становилось уже мало, и они молчали, хотя было в их числе несколько весьма знаменитых и важных в монастыре
лиц, как например один из древнейших иноков, великий молчальник и необычайный постник.
Он даже хотел рискнуть предупредить
старца, сказать ему что-нибудь об этих могущих прибыть
лицах, но подумал и промолчал.
— Видите ли, мы к этому
старцу по своему делу, — заметил строго Миусов, — мы, так сказать, получили аудиенцию «у сего
лица», а потому хоть и благодарны вам за дорогу, но вас уж не попросим входить вместе.
— Из простонародья женский пол и теперь тут, вон там, лежат у галерейки, ждут. А для высших дамских
лиц пристроены здесь же на галерее, но вне ограды, две комнатки, вот эти самые окна, и
старец выходит к ним внутренним ходом, когда здоров, то есть все же за ограду. Вот и теперь одна барыня, помещица харьковская, госпожа Хохлакова, дожидается со своею расслабленною дочерью. Вероятно, обещал к ним выйти, хотя в последние времена столь расслабел, что и к народу едва появляется.
— Простите меня… — начал Миусов, обращаясь к
старцу, — что я, может быть, тоже кажусь вам участником в этой недостойной шутке. Ошибка моя в том, что я поверил, что даже и такой, как Федор Павлович, при посещении столь почтенного
лица захочет понять свои обязанности… Я не сообразил, что придется просить извинения именно за то, что с ним входишь…
— А вот далекая! — указал он на одну еще вовсе не старую женщину, но очень худую и испитую, не то что загоревшую, а как бы всю почерневшую
лицом. Она стояла на коленях и неподвижным взглядом смотрела на
старца. Во взгляде ее было что-то как бы исступленное.
— Это я на него, на него! — указала она на Алешу, с детской досадой на себя за то, что не вытерпела и рассмеялась. Кто бы посмотрел на Алешу, стоявшего на шаг позади
старца, тот заметил бы в его
лице быструю краску, в один миг залившую его щеки. Глаза его сверкнули и потупились.
И она вдруг, не выдержав, закрыла
лицо рукой и рассмеялась ужасно, неудержимо, своим длинным, нервным, сотрясающимся и неслышным смехом.
Старец выслушал ее улыбаясь и с нежностью благословил; когда же она стала целовать его руку, то вдруг прижала ее к глазам своим и заплакала...
— О любопытнейшей их статье толкуем, — произнес иеромонах Иосиф, библиотекарь, обращаясь к
старцу и указывая на Ивана Федоровича. — Нового много выводят, да, кажется, идея-то о двух концах. По поводу вопроса о церковно-общественном суде и обширности его права ответили журнальною статьею одному духовному
лицу, написавшему о вопросе сем целую книгу…
— Э, да у нас и гор-то нету! — воскликнул отец Иосиф и, обращаясь к
старцу, продолжал: — Они отвечают, между прочим, на следующие «основные и существенные» положения своего противника, духовного
лица, заметьте себе.
Поступок этот, да и весь предыдущий, неожиданный от Ивана Федоровича, разговор со
старцем как-то всех поразили своею загадочностью и даже какою-то торжественностью, так что все на минуту было примолкли, а в
лице Алеши выразился почти испуг.
— Об этом не раз говорил
старец Зосима, — заметил Алеша, — он тоже говорил, что
лицо человека часто многим еще неопытным в любви людям мешает любить. Но ведь есть и много любви в человечестве, и почти подобной Христовой любви, это я сам знаю, Иван…
Когда Алеша с тревогой и с болью в сердце вошел в келью
старца, то остановился почти в изумлении: вместо отходящего больного, может быть уже без памяти, каким боялся найти его, он вдруг его увидал сидящим в кресле, хотя с изможженным от слабости, но с бодрым и веселым
лицом, окруженного гостями и ведущего с ними тихую и светлую беседу.
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом
лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался
старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
И как-то так сошлось, что все любившие покойного
старца и с умиленным послушанием принимавшие установление старчества страшно чего-то вдруг испугались и, встречаясь друг с другом, робко лишь заглядывали один другому в
лицо.
И не для торжества убеждений каких-либо понадобились тогда чудеса Алеше (это-то уже вовсе нет), не для идеи какой-либо прежней, предвзятой, которая бы восторжествовала поскорей над другою, — о нет, совсем нет: тут во всем этом и прежде всего, на первом месте, стояло пред ним
лицо, и только
лицо, —
лицо возлюбленного
старца его,
лицо того праведника, которого он до такого обожания чтил.
— Так умер
старец Зосима! — воскликнула Грушенька. — Господи, а я того и не знала! — Она набожно перекрестилась. — Господи, да что же я, а я-то у него на коленках теперь сижу! — вскинулась она вдруг как в испуге, мигом соскочила с колен и пересела на диван. Алеша длинно с удивлением поглядел на нее, и на
лице его как будто что засветилось.
Неточные совпадения
И, вся полна негодованьем, // К ней мать идет и, с содроганьем // Схватив ей руку, говорит: // «Бесстыдный!
старец нечестивый! // Возможно ль?.. нет, пока мы живы, // Нет! он греха не совершит. // Он, должный быть отцом и другом // Невинной крестницы своей… // Безумец! на закате дней // Он вздумал быть ее супругом». // Мария вздрогнула.
Лицо // Покрыла бледность гробовая, // И, охладев, как неживая, // Упала дева на крыльцо.
И действительно, радость засияла в его
лице; но спешу прибавить, что в подобных случаях он никогда не относился ко мне свысока, то есть вроде как бы
старец к какому-нибудь подростку; напротив, весьма часто любил самого меня слушать, даже заслушивался, на разные темы, полагая, что имеет дело, хоть и с «вьюношем», как он выражался в высоком слоге (он очень хорошо знал, что надо выговаривать «юноша», а не «вьюнош»), но понимая вместе и то, что этот «вьюнош» безмерно выше его по образованию.
Еще издали завидел я, у ворот стояли, опершись на длинные бамбуковые посохи, жители; между ними, с важной осанкой, с задумчивыми, серьезными
лицами, в широких, простых, но чистых халатах с широким поясом, виделись — совестно и сказать «старики», непременно скажешь «
старцы», с длинными седыми бородами, с зачесанными кверху и собранными в пучок на маковке волосами.
Когда вошли в дом и
Старцев увидел при вечернем освещении ее
лицо и грустные, благодарные, испытующие глаза, обращенные на него, то почувствовал беспокойство и подумал опять: «А хорошо, что я тогда не женился».
Одиноко сидел в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил очей с святой книги. Уже много лет, как он затворился в своей пещере. Уже сделал себе и дощатый гроб, в который ложился спать вместо постели. Закрыл святой
старец свою книгу и стал молиться… Вдруг вбежал человек чудного, страшного вида. Изумился святой схимник в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились; страшный огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на душу уродливое его
лицо.