Ровно десять минут спустя Дмитрий Федорович вошел к тому молодому чиновнику, Петру Ильичу Перхотину, которому давеча заложил пистолеты. Было уже половина девятого, и Петр Ильич, напившись дома чаю, только что облекся снова в сюртук, чтоб отправиться в трактир «Столичный город» поиграть на биллиарде. Митя захватил его на выходе. Тот, увидев его и его запачканное
кровью лицо, так и вскрикнул...
Неточные совпадения
Вот отчего точилось
кровью сердце Алеши, и уж конечно, как я сказал уже, прежде всего тут стояло
лицо, возлюбленное им более всего в мире и оно же «опозоренное», оно же и «обесславленное»!
Он помнил, что выхватил из кармана свой белый новый платок, которым запасся, идя к Хохлаковой, и приложил к голове старика, бессмысленно стараясь оттереть
кровь со лба и с
лица.
Дорогой, когда бежал, он, должно быть, дотрагивался ими до своего лба, вытирая с
лица пот, так что и на лбу, и на правой щеке остались красные пятна размазанной
крови.
— Э, черт! Этого недоставало, — пробормотал он со злобой, быстро переложил из правой руки кредитки в левую и судорожно выдернул из кармана платок. Но и платок оказался весь в
крови (этим самым платком он вытирал голову и
лицо Григорию): ни одного почти местечка не было белого, и не то что начал засыхать, а как-то заскоруз в комке и не хотел развернуться. Митя злобно шваркнул его об пол.
— Смотрите, не отмыли под ногтями; ну, теперь трите
лицо, вот тут: на висках, у уха… Вы в этой рубашке и поедете? Куда это вы едете? Смотрите, весь обшлаг правого рукава в
крови.
Про
кровь, которая была на
лице и на руках Мити, не упомянул ни слова, а когда шел сюда, хотел было рассказать.
Свечка на столе ярко освещала
кровь и неподвижное мертвое
лицо Федора Павловича.
Они вдруг навзничь и повалились,
лицом кверху, все-то в
крови.
— Ты не глуп, — проговорил Иван, как бы пораженный;
кровь ударила ему в
лицо, — я прежде думал, что ты глуп. Ты теперь серьезен! — заметил он, как-то вдруг по-новому глядя на Смердякова.
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже во фраке, со взглядом обожания к бабушке, с улыбкой ко всем; священник, в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники палаты, гарнизонный полковник, толстый, коротенький, с налившимся
кровью лицом и глазами, так что, глядя на него, делалось «за человека страшно»; две-три барыни из города, несколько шепчущихся в углу молодых чиновников и несколько неподросших девиц, знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.
Девчонка, стараясь выпростать ручонки из платка, с налитым
кровью лицом не переставая визжала. Из толпы выступила Марья Павловна и подошла к конвойному.
Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в
кровь лицо и не переставая выла.
Неточные совпадения
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По
лицу его // Не слезы —
кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Груди захлестывало
кровью, дыхание занимало,
лица судорожно искривляло гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который, с топором в руке, пришел неведомо отколь и с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и будущему…
Кити при этой встрече могла упрекнуть себя только в том, что на мгновение, когда она узнала в штатском платье столь знакомые ей когда-то черты, у ней прервалось дыхание,
кровь прилила к сердцу, и яркая краска, она чувствовала это, выступила на
лицо.
Если не распорядиться, то Агафья Михайловна подаст Сергею Иванычу стеленное белье», и при одной мысли об этом
кровь бросилась в
лицо Кити.
Наконец мы расстались; я долго следил за нею взором, пока ее шляпка не скрылась за кустарниками и скалами. Сердце мое болезненно сжалось, как после первого расставания. О, как я обрадовался этому чувству! Уж не молодость ли с своими благотворными бурями хочет вернуться ко мне опять, или это только ее прощальный взгляд, последний подарок — на память?.. А смешно подумать, что на вид я еще мальчик:
лицо хотя бледно, но еще свежо; члены гибки и стройны; густые кудри вьются, глаза горят,
кровь кипит…