Неточные совпадения
Монахи про него
говорили, что он именно привязывается душой к тому,
кто грешнее, и,
кто всех более грешен, того он всех более и возлюбит.
— Черт, у
кого здесь, однако, спросить, в этой бестолковщине… Это нужно бы решить, потому что время уходит, — промолвил он вдруг, как бы
говоря про себя.
— Совсем неизвестно, с чего вы в таком великом волнении, — насмешливо заметил Федор Павлович, — али грешков боитесь? Ведь он,
говорят, по глазам узнает,
кто с чем приходит. Да и как высоко цените вы их мнение, вы, такой парижанин и передовой господин, удивили вы меня даже, вот что!
— Сам не знаю про какого. Не знаю и не ведаю. Введен в обман,
говорили. Слышал, и знаете
кто рассказал? А вот Петр Александрович Миусов, вот что за Дидерота сейчас рассердился, вот он-то и рассказал.
— О, как вы
говорите, какие смелые и высшие слова, — вскричала мамаша. — Вы скажете и как будто пронзите. А между тем счастие, счастие — где оно?
Кто может сказать про себя, что он счастлив? О, если уж вы были так добры, что допустили нас сегодня еще раз вас видеть, то выслушайте всё, что я вам прошлый раз не договорила, не посмела сказать, всё, чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю, простите меня, я страдаю… — И она в каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.
В мечтах я нередко,
говорит, доходил до страстных помыслов о служении человечеству и, может быть, действительно пошел бы на крест за людей, если б это вдруг как-нибудь потребовалось, а между тем я двух дней не в состоянии прожить ни с
кем в одной комнате, о чем знаю из опыта.
— Нет, нет, я шучу, извини. У меня совсем другое на уме. Позволь, однако:
кто бы тебе мог такие подробности сообщить, и от
кого бы ты мог о них слышать. Ты не мог ведь быть у Катерины Ивановны лично, когда он про тебя
говорил?
С тех пор многие годы он ни разу о своем ребенке не упомянул, да и Марфа Игнатьевна ни разу при нем про ребенка своего не вспоминала, а когда с
кем случалось
говорить о своем «деточке», то
говорила шепотом, хотя бы тут и не было Григория Васильевича.
«Она сама, низкая, виновата», —
говорил он утвердительно, а обидчиком был не
кто иной, как «Карп с винтом» (так назывался один известный тогда городу страшный арестант, к тому времени бежавший из губернского острога и в нашем городе тайком проживавший).
А впрочем, что у
кого болит, тот о том и
говорит.
Испугалась ужасно: «Не пугайте, пожалуйста, от
кого вы слышали?» — «Не беспокойтесь,
говорю, никому не скажу, а вы знаете, что я на сей счет могила, а вот что хотел я вам только на сей счет тоже в виде, так сказать, „всякого случая“ присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него не окажется, так чем под суд-то, а потом в солдаты на старости лет угодить, пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне как раз деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и в святости секрет сохраню».
— У меня-то сердце лучше головы? Господи, да еще
кто это
говорит? Иван, любишь ты Алешку?
Противник этот был чрезвычайно опасный, несмотря на то, что он, как молчальник, почти и не
говорил ни с
кем ни слова.
— «Ах ты, черная ты, —
говорю ей, — шпага, ну и
кого ты учить пришла?» — «Я, —
говорит она, — воздух чистый впускаю, а ты нечистый».
— Это чтобы стих-с, то это существенный вздор-с. Рассудите сами:
кто же на свете в рифму
говорит? И если бы мы стали все в рифму
говорить, хотя бы даже по приказанию начальства, то много ли бы мы насказали-с? Стихи не дело, Марья Кондратьевна.
Говорю тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того,
кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается.
— Какие знаки?
Кому сообщил? Черт тебя побери,
говори яснее!
Господи! думаю, дай Бог им более сего столь драгоценного для них содержания (ибо справедлива и их жалоба), но воистину
говорю: если
кто виноват сему, то наполовину мы сами!
— Правда, —
говорит, но усмехнулся горько. — Да, в этих книгах, —
говорит, помолчав, — ужас что такое встретишь. Под нос-то их легко совать. И
кто это их писал, неужели люди?
— Не смейся, Ракитин, не усмехайся, не
говори про покойника: он выше всех,
кто был на земле! — с плачем в голосе прокричал Алеша.
«Ах да, я тут пропустил, а не хотел пропускать, я это место люблю: это Кана Галилейская, первое чудо… Ах, это чудо, ах, это милое чудо! Не горе, а радость людскую посетил Христос, в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог… „
Кто любит людей, тот и радость их любит…“ Это повторял покойник поминутно, это одна из главнейших мыслей его была… Без радости жить нельзя,
говорит Митя… Да, Митя… Все, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения — это опять-таки он
говорил…»
«Кто-то посетил мою душу в тот час», —
говорил он потом с твердою верой в слова свои…
—
Говори сейчас, где она, с
кем теперь в Мокром? — завопил он в исступлении.
—
Говорите теперь, где это вас угораздило? Подрались, что ли, с
кем? Не в трактире ли опять, как тогда? Не опять ли с капитаном, как тогда, били его и таскали? — как бы с укоризною припомнил Петр Ильич. —
Кого еще прибили… али убили, пожалуй?
— Знаю; так как же ты
говоришь, что много? Где же много?
Кто такие? — вскинулся Митя в страшной тревоге при неожиданном известии.
— Да сказывал Тимофей, все господа: из города двое,
кто таковы — не знаю, только сказывал Тимофей, двое из здешних господ, да тех двое, будто бы приезжих, а может, и еще
кто есть, не спросил я его толково. В карты,
говорил, стали играть.
— Бестолковый ты человек,
говорят те — не Сабанеев, а Чижов, Алексей Иванович Чижов, вот
кто! — внушительно крикнула ему одна торговка.
— А
кто тебя знает, на что он тебе, — подхватила другая, — сам должен знать, на что его тебе надо, коли галдишь. Ведь он тебе
говорил, а не нам, глупый ты человек. Аль правду не знаешь?
Я вдруг Петру Ильичу стихи и показываю, да и не
говорю,
кто сочинил.
— А, это про земной поклон за те деньги! — подхватила она, горько рассмеявшись. — Что ж, он за себя или за меня боится — а? Он сказал, чтоб я щадила —
кого же? Его иль себя?
Говорите, Алексей Федорович.
— Про
кого ты
говоришь… про Митю? — в недоумении спросил Алеша.
—
Кто он? Я не знаю, про
кого ты
говоришь, — пролепетал Алеша уже в испуге.
— Как же бы я мог тогда прямее сказать-с? Один лишь страх во мне говорил-с, да и вы могли осердиться. Я, конечно, опасаться мог, чтобы Дмитрий Федорович не сделали какого скандалу, и самые эти деньги не унесли, так как их все равно что за свои почитали, а вот
кто же знал, что таким убивством кончится? Думал, они просто только похитят эти три тысячи рублей, что у барина под тюфяком лежали-с, в пакете-с, а они вот убили-с. Где же и вам угадать было, сударь?
— Слишком стыдно вам будет-с, если на себя во всем признаетесь. А пуще того бесполезно будет, совсем-с, потому я прямо ведь скажу, что ничего такого я вам не говорил-с никогда, а что вы или в болезни какой (а на то и похоже-с), али уж братца так своего пожалели, что собой пожертвовали, а на меня выдумали, так как все равно меня как за мошку считали всю вашу жизнь, а не за человека. Ну и
кто ж вам поверит, ну и какое у вас есть хоть одно доказательство?
— «Понимаем,
говорят,
кто же в черта не верит, а все-таки нельзя, направлению повредить может.
— Не знаю от
кого. Но я знал. Знал ли я? Да, он мне сказал. Он сейчас еще мне
говорил…
—
Кто глуп? Про
кого ты
говоришь, брат? — опять тоскливо спросил Алеша.
«Видели ли вы его сами — вы, столь многолетне приближенный к вашему барину человек?» Григорий ответил, что не видел, да и не слыхал о таких деньгах вовсе ни от
кого, «до самых тех пор, как вот зачали теперь все
говорить».
—
Кто вам не велел
говорить? Про
кого вы упоминаете?
— И, однако, бедный молодой человек мог получить без сравнения лучшую участь, ибо был хорошего сердца и в детстве, и после детства, ибо я знаю это. Но русская пословица
говорит: «Если есть у
кого один ум, то это хорошо, а если придет в гости еще умный человек, то будет еще лучше, ибо тогда будет два ума, а не один только…»
В тот вечер, когда было написано это письмо, напившись в трактире «Столичный город», он, против обыкновения, был молчалив, не играл на биллиарде, сидел в стороне, ни с
кем не
говорил и лишь согнал с места одного здешнего купеческого приказчика, но это уже почти бессознательно, по привычке к ссоре, без которой, войдя в трактир, он уже не мог обойтись.
И где доказательство, что он вынул деньги,
кто слышал, что он
говорил?
— Для того и нужно сейчас, чтоб вы там ни с
кем не встретились. Никого не будет, верно
говорю. Мы будем ждать, — настойчиво заключил он и вышел из комнаты.