Неточные совпадения
Лишь один только младший сын, Алексей Федорович, уже с год пред тем
как проживал у нас и
попал к нам, таким образом, раньше всех братьев.
Неутешная супруга Ефима Петровича, почти тотчас же по смерти его, отправилась на долгий срок в Италию со всем семейством, состоявшим все из особ женского пола, а Алеша
попал в дом к каким-то двум дамам, которых он прежде никогда и не видывал, каким-то дальним родственницам Ефима Петровича, но на
каких условиях, он сам того не знал.
Но эту странную черту в характере Алексея, кажется, нельзя было осудить очень строго, потому что всякий чуть-чуть лишь узнавший его тотчас, при возникшем на этот счет вопросе, становился уверен, что Алексей непременно из таких юношей вроде
как бы юродивых, которому
попади вдруг хотя бы даже целый капитал, то он не затруднится отдать его, по первому даже спросу, или на доброе дело, или, может быть, даже просто ловкому пройдохе, если бы тот у него попросил.
Он видел,
как многие из приходивших с больными детьми или взрослыми родственниками и моливших, чтобы старец возложил на них руки и прочитал над ними молитву, возвращались вскорости, а иные так и на другой же день, обратно и,
падая со слезами пред старцем, благодарили его за исцеление их больных.
О, он отлично понимал, что для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашним грехом,
как своим, так и мировым, нет сильнее потребности и утешения,
как обрести святыню или святого,
пасть пред ним и поклониться ему: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знает правду; значит, не умирает она на земле, а, стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по всей земле,
как обещано».
Испытывал ты, видал ты во сне,
как в яму с горы
падают?
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов,
попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано
как раз в полученной в тот день газете.
— Для меня, — оживился он вдруг весь,
как будто на мгновение отрезвев, только что
попал на любимую тему, — для меня…
Смотри же, ты его за чудотворный считаешь, а я вот сейчас на него при тебе плюну, и мне ничего за это не будет!..»
Как она увидела, Господи, думаю: убьет она меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и
пала на пол… так и опустилась… Алеша, Алеша!
Алеша вдруг вскочил из-за стола, точь-в-точь
как, по рассказу, мать его, всплеснул руками, потом закрыл ими лицо,
упал как подкошенный на стул и так и затрясся вдруг весь от истерического припадка внезапных, сотрясающих и неслышных слез.
— Держи, держи его! — завопил он и ринулся вслед за Дмитрием Федоровичем. Григорий меж тем поднялся с полу, но был еще
как бы вне себя. Иван Федорович и Алеша побежали вдогонку за отцом. В третьей комнате послышалось,
как вдруг что-то
упало об пол, разбилось и зазвенело: это была большая стеклянная ваза (не из дорогих) на мраморном пьедестале, которую, пробегая мимо, задел Дмитрий Федорович.
Как стал от игумена выходить, смотрю — один за дверь от меня прячется, да матерой такой, аршина в полтора али больше росту, хвостище же толстый, бурый, длинный, да концом хвоста в щель дверную и
попади, а я не будь глуп, дверь-то вдруг и прихлопнул, да хвост-то ему и защемил.
— Lise, ты с ума сошла. Уйдемте, Алексей Федорович, она слишком капризна сегодня, я ее раздражать боюсь. О, горе с нервною женщиной, Алексей Федорович! А ведь в самом деле она, может быть, при вас
спать захотела.
Как это вы так скоро нагнали на нее сон, и
как это счастливо!
План его состоял в том, чтобы захватить брата Дмитрия нечаянно, а именно: перелезть,
как вчера, через тот плетень, войти в сад и засесть в ту беседку «Если же его там нет, — думал Алеша, — то, не сказавшись ни Фоме, ни хозяйкам, притаиться и ждать в беседке хотя бы до вечера. Если он по-прежнему караулит приход Грушеньки, то очень может быть, что и придет в беседку…» Алеша, впрочем, не рассуждал слишком много о подробностях плана, но он решил его исполнить, хотя бы пришлось и в монастырь не
попасть сегодня…
— Страшно так и храбро, особенно коли молодые офицерики с пистолетами в руках один против другого
палят за которую-нибудь. Просто картинка. Ах, кабы девиц пускали смотреть, я ужасно
как хотела бы посмотреть.
Рос он у них
как дикий зверенок, не научили его пастухи ничему, напротив, семи лет уже посылали
пасти стадо, в мокреть и в холод, почти без одежды и почти не кормя его.
Она умоляет, она не отходит, и когда Бог указывает ей на пригвожденные руки и ноги ее сына и спрашивает:
как я прощу его мучителей, — то она велит всем святым, всем мученикам, всем ангелам и архангелам
пасть вместе с нею и молить о помиловании всех без разбора.
Но Григорий Васильевич не приходит-с, потому служу им теперь в комнатах один я-с — так они сами определили с той самой минуты,
как начали эту затею с Аграфеной Александровной, а на ночь так и я теперь, по ихнему распоряжению, удаляюсь и ночую во флигеле, с тем чтобы до полночи мне не
спать, а дежурить, вставать и двор обходить, и ждать, когда Аграфена Александровна придут-с, так
как они вот уже несколько дней ее ждут, словно
как помешанные.
И оба, я вам скажу,
как не пьющие, так тут и свалятся-с и
спят очень долгое время крепко-с; и
как проснется Григорий Васильевич, то всегда почти после того здоров-с, а Марфа Игнатьевна проснется, и у нее всегда после того голова болит-с.
— Мой Господь победил! Христос победил заходящу солнцу! — неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и,
пав лицом ниц на землю, зарыдал в голос
как малое дитя, весь сотрясаясь от слез своих и распростирая по земле руки. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание… Исступление какое-то всех обуяло.
«Что бы у ней такое?» — пробормотал Ракитин, вводя Алешу за руку в гостиную. Грушенька стояла у дивана
как бы все еще в испуге. Густая прядь темно-русой косы ее выбилась вдруг из-под наколки и
упала на ее правое плечо, но она не заметила и не поправила, пока не вгляделась в гостей и не узнала их.
— Ишь ведь оба бесятся! — прошипел Ракитин, с удивлением рассматривая их обоих, —
как помешанные, точно я в сумасшедший дом
попал. Расслабели обоюдно, плакать сейчас начнут!
Пять лет тому
как завез меня сюда Кузьма — так я сижу, бывало, от людей хоронюсь, чтоб меня не видали и не слыхали, тоненькая, глупенькая, сижу да рыдаю, ночей напролет не
сплю — думаю: «И уж где ж он теперь, мой обидчик?
— Не знаю я, не ведаю, ничего не ведаю, что он мне такое сказал, сердцу сказалось, сердце он мне перевернул… Пожалел он меня первый, единый, вот что! Зачем ты, херувим, не приходил прежде, —
упала вдруг она пред ним на колени,
как бы в исступлении. — Я всю жизнь такого,
как ты, ждала, знала, что кто-то такой придет и меня простит. Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за один только срам!..
Пред гробом, сейчас войдя, он
пал как пред святыней, но радость, радость сияла в уме его и в сердце его.
Митя провозился с угоревшим пьяницей с полчаса, все намачивая ему голову, и серьезно уже намеревался не
спать всю ночь, но, измучившись, присел как-то на одну минутку, чтобы перевести дух, и мгновенно закрыл глаза, затем тотчас же бессознательно протянулся на лавке и заснул
как убитый.
— Отцеубивец! — прокричал старик на всю окрестность, но только это и успел прокричать; он вдруг
упал как пораженный громом.
— Да с вами-то что, с вами-то что теперь? — прокричал опять Петр Ильич, дико рассматривая гостя. —
Как это вы так раскровенились,
упали, что ли, посмотрите!
— Во ад? — перебил вдруг Митя и захохотал своим неожиданным коротким смехом. — Андрей, простая душа, — схватил он опять его крепко за плечи, — говори:
попадет Дмитрий Федорович Карамазов во ад али нет,
как по-твоему?
Андрей пустил измученную тройку вскачь и действительно с треском подкатил к высокому крылечку и осадил своих запаренных полузадохшихся коней. Митя соскочил с телеги, и
как раз хозяин двора, правда уходивший уже
спать, полюбопытствовал заглянуть с крылечка, кто это таков так подкатил.
— А ты слышал,
как я тебя давеча поцеловала, когда ты
спал? — пролепетала она ему. — Опьянела я теперь, вот что… А ты не опьянел? А Митя чего не пьет? Что ж ты не пьешь, Митя, я выпила, а ты не пьешь…
— Что это, я
спала? Да… колокольчик… Я
спала и сон видела: будто я еду, по снегу… колокольчик звенит, а я дремлю. С милым человеком, с тобою еду будто. И далеко-далеко… Обнимала-целовала тебя, прижималась к тебе, холодно будто мне, а снег-то блестит… Знаешь, коли ночью снег блестит, а месяц глядит, и точно я где не на земле… Проснулась, а милый-то подле,
как хорошо…
И
как подкошенный сел, словно
упал, на подле стоявший стул.
Заслышав такой неистовый стук в ворота, Феня, столь напуганная часа два назад и все еще от волнения и «думы» не решавшаяся лечь
спать, была испугана теперь вновь почти до истерики: ей вообразилось, что стучится опять Дмитрий Федорович (несмотря на то, что сама же видела,
как он уехал), потому что стучаться так «дерзко» никто не мог, кроме его.
— Что? Куда? — восклицает он, открывая глаза и садясь на свой сундук, совсем
как бы очнувшись от обморока, а сам светло улыбаясь. Над ним стоит Николай Парфенович и приглашает его выслушать и подписать протокол. Догадался Митя, что
спал он час или более, но он Николая Парфеновича не слушал. Его вдруг поразило, что под головой у него очутилась подушка, которой, однако, не было, когда он склонился в бессилии на сундук.
Бабы хохотали. А Коля шагал уже далеко с победоносным выражением в лице. Смуров шел подле, оглядываясь на кричащую вдали группу. Ему тоже было очень весело, хотя он все еще опасался,
как бы не
попасть с Колей в историю.
Жена Григория, Марфа Игнатьевна, на спрос Ивана Федоровича, прямо заявила ему, что Смердяков всю ночь лежал у них за перегородкой, «трех шагов от нашей постели не было», и что хоть и
спала она сама крепко, но много раз пробуждалась, слыша,
как он тут стонет: «Все время стонал, беспрерывно стонал».
— Что станется в пространстве с топором? Quelle idée! [
Какая идея! (фр.)] Если куда
попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника. Астрономы вычислят восхождение и захождение топора, Гатцук внесет в календарь, вот и все.
Алеша вспомнил давешние слова его: «
Как будто я
сплю наяву…
И Алеша с увлечением, видимо сам только что теперь внезапно
попав на идею, припомнил,
как в последнем свидании с Митей, вечером, у дерева, по дороге к монастырю, Митя, ударяя себя в грудь, «в верхнюю часть груди», несколько раз повторил ему, что у него есть средство восстановить свою честь, что средство это здесь, вот тут, на его груди… «Я подумал тогда, что он, ударяя себя в грудь, говорил о своем сердце, — продолжал Алеша, — о том, что в сердце своем мог бы отыскать силы, чтобы выйти из одного какого-то ужасного позора, который предстоял ему и о котором он даже мне не смел признаться.
Вот собственные слова его, я их записал и запомнил: «
Как закричит, бывало, на меня, я так на коленки перед ними и
паду».
«Карамазов, ревновавший ко всем до бешенства, вдруг и разом
как бы
падает и исчезает перед „прежним“ и „бесспорным“.
Он мог очнуться и встать от глубокого сна (ибо он был только во сне: после припадков падучей болезни всегда
нападает глубокий сон) именно в то мгновение, когда старик Григорий, схватив за ногу на заборе убегающего подсудимого, завопил на всю окрестность: «Отцеубивец!» Крик-то этот необычайный, в тиши и во мраке, и мог разбудить Смердякова, сон которого к тому времени мог быть и не очень крепок: он, естественно, мог уже час тому
как начать просыпаться.
Я хотела было
упасть к ногам его в благоговении, но
как подумала вдруг, что он сочтет это только лишь за радость мою, что спасают Митю (а он бы непременно это подумал!), то до того была раздражена лишь одною только возможностью такой несправедливой мысли с его стороны, что опять раздражилась и вместо того, чтоб целовать его ноги, сделала опять ему сцену!
О, Алеша знал и еще одну ужасную причину ее теперешней муки,
как ни скрывала она ее от него во все эти дни после осуждения Мити; но ему почему-то было бы слишком больно, если б она до того решилась
пасть ниц, что заговорила бы с ним сама, теперь, сейчас, и об этой причине.
— Невинен ваш брат или виновен? Он отца убил или лакей?
Как скажете, так и будет. Я четыре ночи не
спал от этой идеи.
Упал один цветок на снег, и он так и бросился подымать его,
как будто от потери этого цветка бог знает что зависело.
За обедней Снегирев
как бы несколько попритих, хотя временами все-таки прорывалась в нем та же бессознательная и
как бы сбитая с толку озабоченность: то он подходил к гробу оправлять покров, венчик, то, когда
упала одна свечка из подсвечника, вдруг бросился вставлять ее и ужасно долго с ней провозился.
Тут он,
как в бессилии,
как сраженный,
пал на снег и, биясь, вопия и рыдая, начал выкрикивать: «Батюшка, Илюшечка, милый батюшка!» Алеша и Коля стали поднимать его, упрашивать и уговаривать.