Неточные совпадения
Теперь же скажу об этом «помещике» (как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем почти не
жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе
с тем и бестолкового, — но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти.
Лишь один только младший сын, Алексей Федорович, уже
с год пред тем как
проживал у нас и попал к нам, таким образом, раньше всех братьев.
Да, уже
с год как
проживал он тогда в нашем монастыре и, казалось, на всю жизнь готовился в нем затвориться.
В этом он был совершенная противоположность своему старшему брату, Ивану Федоровичу, пробедствовавшему два первые года в университете, кормя себя своим трудом, и
с самого детства горько почувствовавшему, что
живет он на чужих хлебах у благодетеля.
Этот молодой человек готовился поступить в университет; Миусов же, у которого он почему-то пока
жил, соблазнял его
с собою за границу, в Цюрих или в Иену, чтобы там поступить в университет и окончить курс.
Нет,
с вами еще можно говорить, можно
жить!
Это я все время вас ощупывал, можно ли
с вами
жить?
Лист вам похвальный выдаю: можно
с вами
жить!
Они уже
с неделю как
жили в нашем городе, больше по делам, чем для богомолья, но уже раз, три дня тому назад, посещали старца.
— На тебя глянуть пришла. Я ведь у тебя бывала, аль забыл? Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый? Еще двадцать лет
проживешь, право, Бог
с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
В мечтах я нередко, говорит, доходил до страстных помыслов о служении человечеству и, может быть, действительно пошел бы на крест за людей, если б это вдруг как-нибудь потребовалось, а между тем я двух дней не в состоянии
прожить ни
с кем в одной комнате, о чем знаю из опыта.
Но хоть обольстительница эта и
жила, так сказать, в гражданском браке
с одним почтенным человеком, но характера независимого, крепость неприступная для всех, все равно что жена законная, ибо добродетельна, — да-с! отцы святые, она добродетельна!
Но в момент нашего рассказа в доме
жил лишь Федор Павлович
с Иваном Федоровичем, а в людском флигеле всего только три человека прислуги: старик Григорий, старуха Марфа, его жена, и слуга Смердяков, еще молодой человек.
И не женщины вообще он боялся в ней: женщин он знал, конечно, мало, но все-таки всю жизнь,
с самого младенчества и до самого монастыря, только
с ними одними и
жил.
Обладательница этого домишка была, как известно было Алеше, одна городская мещанка, безногая старуха, которая
жила со своею дочерью, бывшею цивилизованной горничной в столице, проживавшею еще недавно все по генеральским местам, а теперь уже
с год, за болезнию старухи, прибывшею домой и щеголявшею в шикарных платьях.
Была уже при мне девою лет двадцати четырех и
жила с отцом вместе
с теткой, сестрой покойной матери.
Жили они у отца
с теткой, как-то добровольно принижая себя, со всем другим обществом не равняясь.
С своей стороны и она все шесть недель потом как у нас в городе
прожила — ни словечком о себе знать не дала.
Алеша знал, что она
живет с двумя тетками.
Так вот я теперь и подкапливаю все побольше да побольше для одного себя-с, милый сын мой Алексей Федорович, было бы вам известно, потому что я в скверне моей до конца хочу
прожить, было бы вам это известно.
— Видит Бог, невольно. Все не говорил, целую жизнь не говорил словоерсами, вдруг упал и встал
с словоерсами. Это делается высшею силой. Вижу, что интересуетесь современными вопросами. Чем, однако, мог возбудить столь любопытства, ибо
живу в обстановке, невозможной для гостеприимства.
— Пронзили-с. Прослезили меня и пронзили-с. Слишком наклонен чувствовать. Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя семья, мои две дочери и мой сын — мой помет-с. Умру я, кто-то их возлюбит-с? А пока
живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил Господь для каждого человека в моем роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моем роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…
А мы взяли денежки-то ее и
прожили и не на что ей теперь воротиться, вот как-с.
— Ну теперь ступайте, Христос
с вами! (И она перекрестила его.) Ступайте скорее к нему, пока
жив. Я вижу, что жестоко вас задержала. Я буду сегодня молиться за него и за вас. Алеша, мы будем счастливы! Будем мы счастливы, будем?
— А для них разве это что составляет-с, по ихнему характеру, который сами вчера изволили наблюдать-с. Если, говорят, Аграфену Александровну пропущу и она здесь переночует, — не быть тебе первому
живу. Боюсь я их очень-с, и кабы не боялся еще пуще того, то заявить бы должен на них городскому начальству. Даже бог знает что произвести могут-с.
А вот здесь я уже четвертый месяц
живу, и до сих пор мы
с тобой не сказали слова.
Ты возразил, что человек
жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли, и сразится
с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь
с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
— А клейкие листочки, а дорогие могилы, а голубое небо, а любимая женщина! Как же жить-то будешь, чем ты любить-то их будешь? — горестно восклицал Алеша. —
С таким адом в груди и в голове разве это возможно? Нет, именно ты едешь, чтобы к ним примкнуть… а если нет, то убьешь себя сам, а не выдержишь!
— Что ты, подожди оплакивать, — улыбнулся старец, положив правую руку свою на его голову, — видишь, сижу и беседую, может, и двадцать лет еще
проживу, как пожелала мне вчера та добрая, милая, из Вышегорья,
с девочкой Лизаветой на руках. Помяни, Господи, и мать, и девочку Лизавету! (Он перекрестился.) Порфирий, дар-то ее снес, куда я сказал?
Оставил он матушке моей деревянный дом небольшой и некоторый капитал, не великий, достаточный, чтобы
прожить с детьми не нуждаясь.
«Матушка, не плачь, голубушка, — говорит, бывало, — много еще
жить мне, много веселиться
с вами, а жизнь-то, жизнь-то веселая, радостная!» — «Ах, милый, ну какое тебе веселье, когда ночь горишь в жару да кашляешь, так что грудь тебе чуть не разорвет».
Приедет, бывало, доктор — старик немец Эйзеншмидт ездил: «Ну что, доктор,
проживу я еще денек-то на свете?» — шутит, бывало,
с ним.
Поманил он меня, увидав, подошел я к нему, взял он меня обеими руками за плечи, глядит мне в лицо умиленно, любовно; ничего не сказал, только поглядел так
с минуту: «Ну, говорит, ступай теперь, играй,
живи за меня!» Вышел я тогда и пошел играть.
А надо заметить, что
жил я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и
с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же день, как
с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему глядеть после давешнего моего
с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Чрез слуховое окно войдя на чердак дома, он спустился к ней вниз в
жилые комнаты по лесенке
с чердака, зная, что дверь, бывшая в конце лесенки, не всегда по небрежности слуг запиралась на замок.
Проживал с супругой своею мелким торгом на рынке
с лотка.
Ибо в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь свою на сей земле и души их становятся пред Господом — и сколь многие из них расстались
с землею отъединенно, никому не ведомо, в грусти и тоске, что никто-то не пожалеет о них и даже не знает о них вовсе:
жили ль они или нет.
Дом же Морозовой был большой, каменный, двухэтажный, старый и очень неприглядный на вид; в нем
проживала уединенно сама хозяйка, старая женщина,
с двумя своими племянницами, тоже весьма пожилыми девицами.
Был он вдов и имел четырех взрослых дочерей; одна была уже вдовой,
жила у него
с двумя малолетками, ему внучками, и работала на него как поденщица.
— Ну и решился убить себя. Зачем было оставаться
жить: это само собой в вопрос вскакивало. Явился ее прежний, бесспорный, ее обидчик, но прискакавший
с любовью после пяти лет завершить законным браком обиду. Ну и понял, что все для меня пропало… А сзади позор, и вот эта кровь, кровь Григория… Зачем же
жить? Ну и пошел выкупать заложенные пистолеты, чтобы зарядить и к рассвету себе пулю в башку всадить…
— А и я
с тобой, я теперь тебя не оставлю, на всю жизнь
с тобой иду, — раздаются подле него милые, проникновенные чувством слова Грушеньки. И вот загорелось все сердце его и устремилось к какому-то свету, и хочется ему
жить и
жить, идти и идти в какой-то путь, к новому зовущему свету, и скорее, скорее, теперь же, сейчас!
Но нашлись там как раз в то время и еще несколько мальчиков,
с которыми он и сошелся; одни из них
проживали на станции, другие по соседству — всего молодого народа от двенадцати до пятнадцати лет сошлось человек шесть или семь, а из них двое случились и из нашего городка.
— Ах, плох, плох! Я думаю, у него чахотка. Он весь в памяти, только так дышит-дышит, нехорошо он дышит. Намедни попросил, чтоб его поводили, обули его в сапожки, пошел было, да и валится. «Ах, говорит, я говорил тебе, папа, что у меня дурные сапожки, прежние, в них и прежде было неловко ходить». Это он думал, что он от сапожек
с ног валится, а он просто от слабости. Недели не
проживет. Герценштубе ездит. Теперь они опять богаты, у них много денег.
— Презираю вас? —
с удивлением посмотрел на него Алеша. — Да за что же? Мне только грустно, что прелестная натура, как ваша, еще и не начавшая
жить, уже извращена всем этим грубым вздором.
Грушеньку же
с этой самой минуты строго заказал слугам не принимать вовсе, а коли придет, то говорить ей: «Приказывает, дескать, вам долго в веселии
жить, а их совсем позабыть».
— Знаете, Алеша, знаете, я бы хотела… Алеша, спасите меня! — вскочила она вдруг
с кушетки, бросилась к нему и крепко обхватила его руками. — Спасите меня, — почти простонала она. — Разве я кому-нибудь в мире скажу, что вам говорила? А ведь я правду, правду, правду говорила! Я убью себя, потому что мне все гадко! Я не хочу
жить, потому что мне все гадко! Мне все гадко, все гадко! Алеша, зачем вы меня совсем, совсем не любите! — закончила она в исступлении.
Можно найти и там, в рудниках, под землею, рядом
с собой, в таком же каторжном и убийце человеческое сердце и сойтись
с ним, потому что и там можно
жить, и любить, и страдать!
Прежний домик свой она продала и теперь
проживала с матерью почти в избе, а больной, почти умирающий Смердяков,
с самой смерти Федора Павловича поселился у них.
Встал наконец и пошел-с — вижу налево окно в сад у них отперто, я и еще шагнул налево-то-с, чтобы прислушаться, живы ли они там сидят или нет, и слышу, что барин мечется и охает, стало быть, жив-с.
— Не может того быть. Умны вы очень-с. Деньги любите, это я знаю-с, почет тоже любите, потому что очень горды, прелесть женскую чрезмерно любите, а пуще всего в покойном довольстве
жить и чтобы никому не кланяться — это пуще всего-с. Не захотите вы жизнь навеки испортить, такой стыд на суде приняв. Вы как Федор Павлович, наиболее-с, изо всех детей наиболее на него похожи вышли,
с одною
с ними душой-с.