Неточные совпадения
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в
другой раз, чтобы совсем уж покончить
дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
Взял он эту вторую супругу свою, тоже очень молоденькую особу, Софью Ивановну, из
другой губернии, в которую заехал по одному мелкоподрядному
делу, с каким-то жидком в компании.
Но
дело было в
другой губернии; да и что могла понимать шестнадцатилетняя девочка, кроме того, что лучше в реку, чем оставаться у благодетельницы.
Он видел, как многие из приходивших с больными детьми или взрослыми родственниками и моливших, чтобы старец возложил на них руки и прочитал над ними молитву, возвращались вскорости, а иные так и на
другой же
день, обратно и, падая со слезами пред старцем, благодарили его за исцеление их больных.
— Об этом, конечно, говорить еще рано. Облегчение не есть еще полное исцеление и могло произойти и от
других причин. Но если что и было, то ничьею силой, кроме как Божиим изволением. Все от Бога. Посетите меня, отец, — прибавил он монаху, — а то не во всякое время могу: хвораю и знаю, что
дни мои сочтены.
Дело было именно в том, чтобы был непременно
другой человек, старинный и дружественный, чтобы в больную минуту позвать его, только с тем чтобы всмотреться в его лицо, пожалуй переброситься словцом, совсем даже посторонним каким-нибудь, и коли он ничего, не сердится, то как-то и легче сердцу, а коли сердится, ну, тогда грустней.
Главное, то чувствовал, что «Катенька» не то чтобы невинная институтка такая, а особа с характером, гордая и в самом
деле добродетельная, а пуще всего с умом и образованием, а у меня ни того, ни
другого.
На
другой же
день, как это тогда случилось, я сказал себе, что случай исчерпан и кончен, продолжения не будет.
Раз случилось, что Федор Павлович, пьяненький, обронил на собственном дворе в грязи три радужные бумажки, которые только что получил, и хватился их на
другой только
день: только что бросился искать по карманам, а радужные вдруг уже лежат у него все три на столе.
Аграфена Александровна, ангел мой! — крикнула она вдруг кому-то, смотря в
другую комнату, — подите к нам, это милый человек, это Алеша, он про наши
дела все знает, покажитесь ему!
Другом тоже я ее не был ни разу, ни одного
дня: гордая женщина в моей дружбе не нуждалась.
Это третьего
дня вечером было, а вчера вечером уже
другое оказалось.
Пустые и непригодные к
делу мысли, как и всегда во время скучного ожидания, лезли ему в голову: например, почему он, войдя теперь сюда, сел именно точь-в-точь на то самое место, на котором вчера сидел, и почему не на
другое?
Они говорили и о философских вопросах и даже о том, почему светил свет в первый
день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь на четвертый
день, и как это понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился, что
дело вовсе не в солнце, луне и звездах, что солнце, луна и звезды предмет хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и что ему надо чего-то совсем
другого.
Не то чтоб он позволял себе быть невежливым, напротив, говорил он всегда чрезвычайно почтительно, но так поставилось, однако ж,
дело, что Смердяков видимо стал считать себя бог знает почему в чем-то наконец с Иваном Федоровичем как бы солидарным, говорил всегда в таком тоне, будто между ними вдвоем было уже что-то условленное и как бы секретное, что-то когда-то произнесенное с обеих сторон, лишь им обоим только известное, а
другим около них копошившимся смертным так даже и непонятное.
— Длинный припадок такой-с, чрезвычайно длинный-с. Несколько часов-с али, пожалуй,
день и
другой продолжается-с. Раз со мной продолжалось это
дня три, упал я с чердака тогда. Перестанет бить, а потом зачнет опять; и я все три
дня не мог в разум войти. За Герценштубе, за здешним доктором, тогда Федор Павлович посылали-с, так тот льду к темени прикладывал да еще одно средство употребил… Помереть бы мог-с.
Налгал третьего года, что жена у него умерла и что он уже женат на
другой, и ничего этого не было, представь себе: никогда жена его не умирала, живет и теперь и его бьет каждые три
дня по разу.
К вечеру вышла
другая забота: доложили Федору Павловичу, что Григорий, который с третьего
дня расхворался, как раз совсем почти слег, отнялась поясница.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде повести, обращаясь к
друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на
деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
В самом
деле, чем я так стою, чтобы
другой человек, такой же, как я, образ и подобие Божие, мне служил?
А надо заметить, что жил я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на
другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же
день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему глядеть после давешнего моего с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего
дела.
На
другой же
день после убийства нашли его на дороге, при выезде из города, мертво пьяного, имевшего в кармане своем нож, да еще с запачканною почему-то в крови правою ладонью.
Друг, да ведь это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом
деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват.
— Полно, сыне милый, полно,
друг, — прочувствованно произнес он наконец, — чего ты? Радуйся, а не плачь. Или не знаешь, что сей
день есть величайший из
дней его? Где он теперь, в минуту сию, вспомни-ка лишь о том!
Веришь ли тому: никто-то здесь не смеет сказать и подумать, чтоб к Аграфене Александровне за худым этим
делом прийти; старик один только тут у меня, связана я ему и продана, сатана нас венчал, зато из
других — никто.
Нет, не слышал; если бы слышал, то давно бы все понял… и
другая, обиженная третьего
дня, и та пусть простит ее!
Он думал только о том, что что бы там ни вышло и как бы
дело ни обернулось, а надвигавшаяся окончательная сшибка его с Федором Павловичем слишком близка и должна разрешиться раньше всего
другого.
На
другой же
день после разговора своего с Алешей в поле, после которого Митя почти не спал всю ночь, он явился в дом Самсонова около десяти часов утра и велел о себе доложить.
Главное то было нестерпимо обидно, что вот он, Митя, стоит над ним со своим неотложным
делом, столько пожертвовав, столько бросив, весь измученный, а этот тунеядец, «от которого зависит теперь вся судьба моя, храпит как ни в чем не бывало, точно с
другой планеты».
Разумеется, примирение произойдет лишь на час, потому что если бы даже и в самом
деле исчез соперник, то завтра же он изобретет
другого, нового и приревнует к новому.
Две младшие дочери, в храмовой праздник али отправляясь куда в гости, надевали голубые или зеленые платья, сшитые по-модному, с обтяжкою сзади и с аршинным хвостом, но на
другой же
день утром, как и во всякий
день, подымались чем свет и с березовыми вениками в руках выметали горницы, выносили помои и убирали сор после постояльцев.
В
делах Михаил Макарович был не совсем далек, но должность свою исполнял не хуже многих
других.
Но наше
дело состоит опять-таки в том, чтобы вам в подобном теперешнему случае представить на вид и разъяснить всю ту степень вреда, который вы сами же себе производите, отказываясь дать то или
другое показание.
А надо лишь то, что она призвала меня месяц назад, выдала мне три тысячи, чтоб отослать своей сестре и еще одной родственнице в Москву (и как будто сама не могла послать!), а я… это было именно в тот роковой час моей жизни, когда я… ну, одним словом, когда я только что полюбил
другую, ее, теперешнюю, вон она у вас теперь там внизу сидит, Грушеньку… я схватил ее тогда сюда в Мокрое и прокутил здесь в два
дня половину этих проклятых трех тысяч, то есть полторы тысячи, а
другую половину удержал на себе.
— Правда, говорил, всему городу говорил, и весь город говорил, и все так считали, и здесь, в Мокром, так же все считали, что три тысячи. Только все-таки я прокутил не три, а полторы тысячи, а
другие полторы зашил в ладонку; вот как
дело было, господа, вот откуда эти вчерашние деньги…
А
дело именно в том, что вы еще не изволили нам объяснить, хотя мы и спрашивали: для чего первоначально сделали такое разделение в этих трех тысячах, то есть одну половину прокутили, а
другую припрятали?
Маленькая фигурка Николая Парфеновича выразила под конец речи самую полную сановитость. У Мити мелькнуло было вдруг, что вот этот «мальчик» сейчас возьмет его под руку, уведет в
другой угол и там возобновит с ним недавний еще разговор их о «девочках». Но мало ли мелькает совсем посторонних и не идущих к
делу мыслей иной раз даже у преступника, ведомого на смертную казнь.
Он поклялся на коленях пред образом и поклялся памятью отца, как потребовала сама госпожа Красоткина, причем «мужественный» Коля сам расплакался, как шестилетний мальчик, от «чувств», и мать и сын во весь тот
день бросались
друг другу в объятия и плакали сотрясаясь.
Вдруг замечаю, он
день,
другой, третий смущен, скорбит, но уж не о нежностях, а о чем-то
другом, сильнейшем, высшем.
— Об этом после, теперь
другое. Я об Иване не говорил тебе до сих пор почти ничего. Откладывал до конца. Когда эта штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу. Страшное тут
дело одно… А ты будешь мне судья в этом
деле. А теперь и не начинай об этом, теперь молчок. Вот ты говоришь об завтрашнем, о суде, а веришь ли, я ничего не знаю.
— Не надоест же человеку! С глазу на глаз сидим, чего бы, кажется, друг-то
друга морочить, комедь играть? Али все еще свалить на одного меня хотите, мне же в глаза? Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему
дело это и совершил.
— Никак нет-с. На
другой же
день, наутро, до больницы еще, ударила настоящая, и столь сильная, что уже много лет таковой не бывало. Два
дня был в совершенном беспамятстве.
Совсем
другое тут Дмитрий Федорович: они об пакете только понаслышке знали, его самого не видели, и вот как достали его примерно будто из-под тюфяка, то поскорее распечатали его тут же, чтобы справиться: есть ли в нем в самом
деле эти самые деньги?
Но Иван Федорович, выйдя от него, благоразумного совета не исполнил и лечь лечиться пренебрег: «Хожу ведь, силы есть пока, свалюсь —
дело другое, тогда пусть лечит кто хочет», — решил он, махнув рукой.
Друг мой, не в одном уме
дело!
К этому
дню к нам съехались гости не только из нашего губернского города, но и из некоторых
других городов России, а наконец, из Москвы и из Петербурга.
Лицо его было бы и приятным, если бы не глаза его, сами по себе большие и невыразительные, но до редкости близко один от
другого поставленные, так что их
разделяла всего только одна тонкая косточка его продолговатого тонкого носа.
Он все мне открывал, все, он приходил ко мне и говорил со мной каждый
день как с единственным
другом своим.
Он мне сам рассказывал о своем душевном состоянии в последние
дни своего пребывания в доме своего барина, — пояснил Ипполит Кириллович, — но свидетельствуют о том же и
другие: сам подсудимый, брат его и даже слуга Григорий, то есть все те, которые должны были знать его весьма близко.
Во-вторых, ободряющая отдаленная мечта о том, что роковая развязка еще далеко, по крайней мере не близко, — разве на
другой только
день, лишь наутро придут и возьмут его.