Неточные совпадения
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не
дал бы, конечно,
денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят
денег.
Всем ясно, что он приехал к отцу не за
деньгами, потому что во всяком случае отец их не
даст.
Знал тоже, что
деньгу нажить любит, наживает, на злые проценты
дает, пройдоха, шельма, без жалости.
Ну так неужто ж он мне вдобавок и
деньги даст, чтоб этакому случаю способствовать, тогда как сам он от нее без памяти?
— Так вы не отдали
денег, так вы так и
дали ему убежать! Боже мой, да вы хоть бы побежали за ним сами и догнали его…
Это именно вот в таком виде он должен был все это унижение почувствовать, а тут как раз я эту ошибку сделал, очень важную: я вдруг и скажи ему, что если
денег у него недостанет на переезд в другой город, то ему еще
дадут, и даже я сам ему
дам из моих
денег сколько угодно.
Дома он дополнил сумму, взяв взаймы три рубля от хозяев, которые
дали ему с удовольствием, несмотря на то, что отдавали последние свои
деньги, до того любили его.
— О, если вы разумели
деньги, то у меня их нет. У меня теперь совсем нет
денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь с моим управляющим и сама на днях заняла пятьсот рублей у Миусова. Нет, нет,
денег у меня нет. И знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и были, я бы вам не
дала. Во-первых, я никому не
даю взаймы.
Дать взаймы значит поссориться. Но вам, вам я особенно бы не
дала, любя вас, не
дала бы, чтобы спасти вас, не
дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..
— Браво!
Давайте теперь пистолеты. Ей-богу, нет времени. И хотел бы с тобой поговорить, голубчик, да времени нет. Да и не надо вовсе, поздно говорить. А! где же
деньги, куда я их дел? — вскрикнул он и принялся совать по карманам руки.
— Как, двести уж проиграл? Так еще двести! Все двести на пе! — И, выхватив из кармана
деньги, Митя бросил было двести рублей на
даму, как вдруг Калганов накрыл ее рукой.
— Как? Он тебе
деньги за меня
давал? — истерически вскричала Грушенька. — Правда, Митя? Да как ты смел! Разве я продажная?
В нужные минуты он ласково и подобострастно останавливал его и уговаривал, не
давал ему оделять, как «тогда», мужиков «цигарками и ренским вином» и, Боже сохрани,
деньгами, и очень негодовал на то, что девки пьют ликер и едят конфеты: «Вшивость лишь одна, Митрий Федорович, — говорил он, — я их коленком всякую напинаю, да еще за честь почитать прикажу — вот они какие!» Митя еще раз вспомянул про Андрея и велел послать ему пуншу.
— Боже! Это он старика отца своего убил! — вскричала она, всплеснув руками. — Никаких я ему
денег не
давала, никаких! О, бегите, бегите!.. Не говорите больше ни слова! Спасайте старика, бегите к отцу его, бегите!
— Позвольте, сударыня, итак, вы не
давали ему
денег? Вы твердо помните, что не
давали ему никакой суммы?
— Н-нет-с, а вот если бы вы написали вашею рукой сейчас три строки, на всякий случай, о том, что
денег Дмитрию Федоровичу никаких не
давали, то было бы, может быть, не лишнее… на всякий случай…
— Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и
дам этот намек, хотя вы того и не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня позор. В ответе на вопрос: откуда взял эти
деньги, заключен для меня такой позор, с которым не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление отца, если б я его убил и ограбил. Вот почему не могу говорить. От позора не могу. Что вы это, господа, записывать хотите?
Да знаете ли вы, что она могла бы мне
дать эти
деньги, да и
дала бы, наверно
дала бы, из отмщения мне
дала бы, из наслаждения мщением, из презрения ко мне
дала бы, потому что это тоже инфернальная душа и великого гнева женщина!
— Извольте-с, это дело должно объясниться и еще много к тому времени впереди, но пока рассудите: у нас, может быть, десятки свидетельств о том, что вы именно сами распространяли и даже кричали везде о трех тысячах, истраченных вами, о трех, а не о полутора, да и теперь, при появлении вчерашних
денег, тоже многим успели
дать знать, что
денег опять привезли с собою три тысячи…
— Больше тысячи пошло на них, Митрий Федорович, — твердо опроверг Трифон Борисович, — бросали зря, а они подымали. Народ-то ведь этот вор и мошенник, конокрады они, угнали их отселева, а то они сами, может, показали бы, скольким от вас поживились. Сам я в руках у вас тогда сумму видел — считать не считал, вы мне не
давали, это справедливо, а на глаз, помню, многим больше было, чем полторы тысячи… Куды полторы! Видывали и мы
деньги, могим судить…
— Ведь это народ-то у нас, Маврикий Маврикиевич, совсем без стыда! — восклицал Трифон Борисыч. — Тебе Аким третьего дня
дал четвертак
денег, ты их пропил, а теперь кричишь. Доброте только вашей удивляюсь с нашим подлым народом, Маврикий Маврикиевич, только это одно скажу!
Как же не в аффекте — пришел и кричит:
денег,
денег, три тысячи,
давайте три тысячи, а потом пошел и вдруг убил.
РР. SS. Катя, моли Бога, чтобы
дали люди
деньги. Тогда не буду в крови, а не
дадут — в крови! Убей меня!
Когда ее спросили о трех тысячах, вверенных Мите для отсылки на почту ее родственникам, она твердо проговорила: «Я
дала ему не прямо на почту; я тогда предчувствовала, что ему очень нужны
деньги… в ту минуту…
Ну как же, как же бы он не понял, что я в глаза ему прямо говорила: «Тебе надо
денег для измены мне с твоею тварью, так вот тебе эти
деньги, я сама тебе их
даю, возьми, если ты так бесчестен, что возьмешь!..» Я уличить его хотела, и что же?
А не
дадут нам
денег, так мы покажем, как мы их сумеем достать, когда нам очень того захочется.
Зная, что он уже изменил ей (изменил в убеждении, что она уже все должна вперед сносить от него, даже измену его), зная это, она нарочно предлагает ему три тысячи рублей и ясно, слишком ясно
дает ему при этом понять, что предлагает ему
деньги на измену ей же: „Что ж, примешь или нет, будешь ли столь циничен“, — говорит она ему молча своим судящим и испытующим взглядом.
Но подсудимый
дал ясное и твердое показание о том, откуда взял
деньги, и если хотите, господа присяжные заседатели, если хотите, — никогда ничего не могло и не может быть вероятнее этого показания и, кроме того, более совместного с характером и душой подсудимого.