Неточные совпадения
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не
знал его и не помнил, и хоть не
дал бы, конечно, денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят денег.
Неутешная супруга Ефима Петровича, почти тотчас же по смерти его, отправилась на долгий срок в Италию со всем семейством, состоявшим все из особ женского пола, а Алеша попал в дом к каким-то двум
дамам, которых он прежде никогда и не видывал, каким-то дальним родственницам Ефима Петровича, но на каких условиях, он сам того не
знал.
— Это я непременно исполню! — вскричал Федор Павлович, ужасно обрадовавшись приглашению, — непременно. И
знаете, мы все
дали слово вести себя здесь порядочно… А вы, Петр Александрович, пожалуете?
— Если не может решиться в положительную, то никогда не решится и в отрицательную, сами
знаете это свойство вашего сердца; и в этом вся мука его. Но благодарите Творца, что
дал вам сердце высшее, способное такою мукой мучиться, «горняя мудрствовати и горних искати, наше бо жительство на небесех есть».
Дай вам Бог, чтобы решение сердца вашего постигло вас еще на земле, и да благословит Бог пути ваши!
С своей стороны и она все шесть недель потом как у нас в городе прожила — ни словечком о себе
знать не
дала.
Знал тоже, что деньгу нажить любит, наживает, на злые проценты
дает, пройдоха, шельма, без жалости.
— Еще бы
дал,
знаю, что не
даст.
Знаешь ты, Алексей, что значит отчаяние?
—
Знаю, что не
даст, в совершенстве
знаю.
Вот он уж третий аль четвертый день Грушеньку ждет, надеется, что придет за пакетом,
дал он ей
знать, а та
знать дала, что «может-де и приду».
— Он один. Он мне и
знать даст, коль та к старику придет.
— Червонца стоит твое слово, ослица, и пришлю тебе его сегодня же, но в остальном ты все-таки врешь, врешь и врешь;
знай, дурак, что здесь мы все от легкомыслия лишь не веруем, потому что нам некогда: во-первых, дела одолели, а во-вторых, времени Бог мало
дал, всего во дню определил только двадцать четыре часа, так что некогда и выспаться, не только покаяться.
И без того уж
знаю, что царствия небесного в полноте не достигну (ибо не двинулась же по слову моему гора, значит, не очень-то вере моей там верят, и не очень уж большая награда меня на том свете ждет), для чего же я еще сверх того и безо всякой уже пользы кожу с себя
дам содрать?
— Да нет же, нет! Спасением моим клянусь вам, что нет! И никто не
узнает никогда, только мы: я, вы, да она, да еще одна
дама, ее большой друг…
У меня в К-ской губернии адвокат есть знакомый-с, с детства приятель-с, передавали мне чрез верного человека, что если приеду, то он мне у себя на конторе место письмоводителя будто бы даст-с, так ведь, кто его
знает, может, и
даст…
Так
знайте, что и я, напротив, не только в самом главном подчиняться готова, но и во всем уступлю вам и вам теперь же клятву в этом
даю — во всем и на всю жизнь, — вскричала пламенно Lise, — и это со счастием, со счастием!
Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но
знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он
дал нам огонь с небеси!»
Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
А я тебе, с своей стороны, за это тоже одно обещание
дам: когда к тридцати годам я захочу «бросить кубок об пол», то, где б ты ни был, я таки приду еще раз переговорить с тобою… хотя бы даже из Америки, это ты
знай.
С другой стороны, такая статья-с, как только сейчас смеркнется, да и раньше того, братец ваш с оружьем в руках явится по соседству: «Смотри, дескать, шельма, бульонщик: проглядишь ее у меня и не
дашь мне
знать, что пришла, — убью тебя прежде всякого».
Так вот и теперь надо
узнать: лжет аль правду говорит, что хочет купить и одиннадцать тысяч
дать?
Еще в первый месяц брака стала его смущать беспрерывная мысль: «Вот жена любит меня, ну что, если б она
узнала?» Когда стала беременна первым ребенком и поведала ему это, он вдруг смутился: «
Даю жизнь, а сам отнял жизнь».
Я
знал одного «борца за идею», который сам рассказывал мне, что, когда лишили его в тюрьме табаку, то он до того был измучен лишением сим, что чуть не пошел и не предал свою «идею», чтобы только
дали ему табаку.
Он не
знал, для чего обнимал ее, он не
давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее, любить во веки веков.
— Это вы все потом, потом! — замахала на него рукой в свою очередь госпожа Хохлакова, — да и все, что бы вы ни сказали, я
знаю все наперед, я уже говорила вам это. Вы просите какой-то суммы, вам нужны три тысячи, но я вам
дам больше, безмерно больше, я вас спасу. Дмитрий Федорович, но надо, чтобы вы меня послушались!
Падение нашего кредитного рубля не
дает мне спать, Дмитрий Федорович, с этой стороны меня мало
знают…
— О, если вы разумели деньги, то у меня их нет. У меня теперь совсем нет денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь с моим управляющим и сама на днях заняла пятьсот рублей у Миусова. Нет, нет, денег у меня нет. И
знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и были, я бы вам не
дала. Во-первых, я никому не
даю взаймы.
Дать взаймы значит поссориться. Но вам, вам я особенно бы не
дала, любя вас, не
дала бы, чтобы спасти вас, не
дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..
— Прииски? Золотые прииски! — изо всей силы закричал Митя и закатился смехом. — Хотите, Перхотин, на прииски? Тотчас вам одна
дама здесь три тысячи отсыплет, чтобы только ехали. Мне отсыпала, уж так она прииски любит! Хохлакову
знаете?
— Я не
знаю ваших отношений… коли вы так утвердительно говорите, значит
дала… А вы денежки-то в лапки, да вместо Сибири-то, по всем по трем… Да куда вы в самом деле теперь, а?
— В мой мозг войдет, так интересно на нее взглянуть, какова она есть… А впрочем, вздор, минутный вздор. Вот и кончено, — прибавил он, вкатив пулю и заколотив ее паклей. — Петр Ильич, милый, вздор, все вздор, и если бы ты
знал, до какой степени вздор! Дай-ка мне теперь бумажки кусочек.
—
Знаешь ты, что надо дорогу
давать. Что ямщик, так уж никому и дороги не
дать, дави, дескать, я еду! Нет, ямщик, не дави! Нельзя давить человека, нельзя людям жизнь портить; а коли испортил жизнь — наказуй себя… если только испортил, если только загубил кому жизнь — казни себя и уйди.
Девицы были уже взрослые и окончившие свое воспитание, наружности не неприятной, веселого нрава и, хотя все
знали, что за ними ничего не
дадут, все-таки привлекавшие в дом дедушки нашу светскую молодежь.
— Нуждался в десяти рублях и заложил пистолеты у Перхотина, потом ходил к Хохлаковой за тремя тысячами, а та не
дала, и проч., и всякая эта всячина, — резко прервал Митя, — да, вот, господа, нуждался, а тут вдруг тысячи появились, а?
Знаете, господа, ведь вы оба теперь трусите: а что как не скажет, откуда взял? Так и есть: не скажу, господа, угадали, не
узнаете, — отчеканил вдруг Митя с чрезвычайною решимостью. Следователи капельку помолчали.
— Да, но не у отца, не у отца, не беспокойтесь, не у отца украл, а у ней.
Дайте рассказать и не перебивайте. Это ведь тяжело. Видите: месяц назад призывает меня Катерина Ивановна Верховцева, бывшая невеста моя…
Знаете вы ее?
— Кто ж это
знает? Кто считал? Кому я
давал считать?
Да
знаете ли вы, что она могла бы мне
дать эти деньги, да и
дала бы, наверно
дала бы, из отмщения мне
дала бы, из наслаждения мщением, из презрения ко мне
дала бы, потому что это тоже инфернальная душа и великого гнева женщина!
Следователи, видимо, опасались того впечатления, которое могло произвести ее появление на Дмитрия Федоровича, и Николай Парфенович пробормотал даже несколько слов ему в увещание, но Митя, в ответ ему, молча склонил голову,
давая тем
знать, что «беспорядка не произойдет».
Дело это обдумаю и
дам тебе
знать через Смурова (вот этого самого мальчика, который теперь со мной пришел и который всегда мне был предан): буду ли продолжать с тобою впредь отношения, или брошу тебя навеки, как подлеца».
О, ты бы много
дал, чтоб
узнать самому, для чего идешь!
Старичка нашего очень у нас любили все
дамы,
знали тоже, что он, холостой всю жизнь человек, благочестивый и целомудренный, на женщин смотрел как на высшие и идеальные существа.
Знаю только, что потом, когда уже все успокоилось и все поняли, в чем дело, судебному приставу таки досталось, хотя он и основательно объяснил начальству, что свидетель был все время здоров, что его видел доктор, когда час пред тем с ним сделалась легкая дурнота, но что до входа в залу он все говорил связно, так что предвидеть было ничего невозможно; что он сам, напротив, настаивал и непременно хотел
дать показание.
Зная, что он уже изменил ей (изменил в убеждении, что она уже все должна вперед сносить от него, даже измену его),
зная это, она нарочно предлагает ему три тысячи рублей и ясно, слишком ясно
дает ему при этом понять, что предлагает ему деньги на измену ей же: „Что ж, примешь или нет, будешь ли столь циничен“, — говорит она ему молча своим судящим и испытующим взглядом.
И, наконец, уже прокутив эту предпоследнюю сотню, посмотрел бы на последнюю и сказал бы себе: „А ведь и впрямь не стоит относить одну сотню —
давай и ту прокучу!“ Вот как бы поступил настоящий Дмитрий Карамазов, какого мы
знаем!
«А может быть, падучая была настоящая. Больной вдруг очнулся, услыхал крик, вышел» — ну и что же? Посмотрел да и сказал себе:
дай пойду убью барина? А почему он
узнал, что тут было, что тут происходило, ведь он до сих пор лежал в беспамятстве? А впрочем, господа, есть предел и фантазиям.
Я
знал одну
даму, которая горько жаловалась, что ее всю ночь будила на дворе шавка и не
давала ей спать.
— Алеша, беги за ней! — стремительно обратился к брату Митя, — скажи ей… не
знаю что… не
дай ей так уйти!