Неточные совпадения
Деревеньку же и довольно хороший городской
дом, которые тоже пошли ей
в приданое, он долгое время и изо всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал
в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
Пока он докучал всем своими слезами и жалобами, а
дом свой обратил
в развратный вертеп, трехлетнего мальчика Митю взял на свое попечение верный слуга этого
дома Григорий, и не позаботься он тогда о нем, то, может быть, на ребенке некому было бы переменить рубашонку.
Петр Александрович повел дело горячо и даже назначен был (купно с Федором Павловичем)
в опекуны ребенку, потому что все же после матери оставалось именьице —
дом и поместье.
Софья Ивановна была из «сироток», безродная с детства, дочь какого-то темного дьякона, взросшая
в богатом
доме своей благодетельницы, воспитательницы и мучительницы, знатной генеральши-старухи, вдовы генерала Ворохова.
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился
в такой безобразный
дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно, денег ни за что и ни
в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят денег.
А между тем он вступил
в этот
дом еще
в таких младенческих летах,
в каких никак нельзя ожидать
в ребенке расчетливой хитрости, пронырства или искусства заискать и понравиться, уменья заставить себя полюбить.
— Сами давно знаете, что надо делать, ума
в вас довольно: не предавайтесь пьянству и словесному невоздержанию, не предавайтесь сладострастию, а особенно обожанию денег, да закройте ваши питейные
дома, если не можете всех, то хоть два или три. А главное, самое главное — не лгите.
Святейший отец, верите ли: влюбил
в себя благороднейшую из девиц, хорошего
дома, с состоянием, дочь прежнего начальника своего, храброго полковника, заслуженного, имевшего Анну с мечами на шее, компрометировал девушку предложением руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее, к одной здешней обольстительнице ходит.
Конец карьеры моей, по толкованию твоего братца,
в том, что оттенок социализма не помешает мне откладывать на текущий счет подписные денежки и пускать их при случае
в оборот, под руководством какого-нибудь жидишки, до тех пор, пока не выстрою капитальный
дом в Петербурге, с тем чтобы перевесть
в него и редакцию, а
в остальные этажи напустить жильцов.
Даже место
дому назначил: у Нового Каменного моста через Неву, который проектируется, говорят,
в Петербурге, с Литейной на Выборгскую…
Дом Федора Павловича Карамазова стоял далеко не
в самом центре города, но и не совсем на окраине.
Григорий видел, как прошлась его жена, и
дома у себя
в избе, через час, поучил ее, потаскав маленько за волосы.
Она входила
в незнакомые
дома, и никто не выгонял ее, напротив, всяк-то приласкает и грошик даст.
Вот и случилось, что однажды (давненько это было),
в одну сентябрьскую светлую и теплую ночь,
в полнолуние, весьма уже по-нашему поздно, одна хмельная ватага разгулявшихся наших господ, молодцов пять или шесть, возвращалась из клуба «задами» по
домам.
Тут
в одном месте ему пришлось проходить даже очень близко от отцовского
дома, именно мимо соседского с отцовским сада, принадлежавшего одному ветхому маленькому закривившемуся домишке
в четыре окна.
Дмитрий Федорович вел гостя
в один самый отдаленный от
дома угол сада.
Вышел же Алеша из
дома отца
в состоянии духа разбитом и подавленном еще больше, чем давеча, когда входил к отцу.
— Ха-ха-ха! Ты не ожидал? Я думаю: где тебя подождать? У ее
дома? Оттуда три дороги, и я могу тебя прозевать. Надумал наконец дождаться здесь, потому что здесь-то он пройдет непременно, другого пути
в монастырь не имеется. Ну, объявляй правду, дави меня, как таракана… Да что с тобой?
Но затем, простив ей по неведению, прибавил, «как бы смотря
в книгу будущего» (выражалась госпожа Хохлакова
в письме своем), и утешение, «что сын ее Вася жив несомненно, и что или сам приедет к ней вскорости, или письмо пришлет, и чтоб она шла
в свой
дом и ждала сего.
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно,
в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и
в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить,
в их собственном
доме, да похваляться прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
Они расходились по
домам из класса со своими ранчиками за плечами, другие с кожаными мешочками на ремнях через плечо, одни
в курточках, другие
в пальтишках, а иные и
в высоких сапогах со складками на голенищах,
в каких особенно любят щеголять маленькие детки, которых балуют зажиточные отцы.
Скоро подошел он к
дому госпожи Хохлаковой, к
дому каменному, собственному, двухэтажному, красивому, из лучших
домов в нашем городке.
Хотя госпожа Хохлакова проживала большею частию
в другой губернии, где имела поместье, или
в Москве, где имела собственный
дом, но и
в нашем городке у нее был свой
дом, доставшийся от отцов и дедов.
— Не мудрено, Lise, не мудрено… от твоих же капризов и со мной истерика будет, а впрочем, она так больна, Алексей Федорович, она всю ночь была так больна,
в жару, стонала! Я насилу дождалась утра и Герценштубе. Он говорит, что ничего не может понять и что надо обождать. Этот Герценштубе всегда придет и говорит, что ничего не может понять. Как только вы подошли к
дому, она вскрикнула и с ней случился припадок, и приказала себя сюда
в свою прежнюю комнату перевезть…
Наконец он разыскал
в Озерной улице
дом мещанки Калмыковой, ветхий домишко, перекосившийся, всего
в три окна на улицу, с грязным двором, посреди которого уединенно стояла корова.
Занавеска отдернулась, и Алеша увидел давешнего врага своего,
в углу, под образами, на прилаженной на лавке и на стуле постельке. Мальчик лежал накрытый своим пальтишком и еще стареньким ватным одеяльцем. Очевидно, был нездоров и, судя по горящим глазам,
в лихорадочном жару. Он бесстрашно, не по-давешнему, глядел теперь на Алешу: «
Дома, дескать, теперь не достанешь».
«Пусть благодетель мой умрет без меня, но по крайней мере я не буду укорять себя всю жизнь, что, может быть, мог бы что спасти и не спас, прошел мимо, торопился
в свой
дом.
Наконец Иван Федорович
в самом скверном и раздраженном состоянии духа достиг родительского
дома и вдруг, примерно шагов за пятнадцать от калитки, взглянув на ворота, разом догадался о том, что его так мучило и тревожило.
Потом, за разговором, Смердяков на время позабылся, но, однако же, остался
в его душе, и только что Иван Федорович расстался с Алешей и пошел один к
дому, как тотчас же забытое ощущение вдруг быстро стало опять выходить наружу.
Тут начались расспросы именно из таких, на которые Смердяков сейчас жаловался Ивану Федоровичу, то есть все насчет ожидаемой посетительницы, и мы эти расспросы здесь опустим. Чрез полчаса
дом был заперт, и помешанный старикашка похаживал один по комнатам,
в трепетном ожидании, что вот-вот раздадутся пять условных стуков, изредка заглядывая
в темные окна и ничего
в них не видя, кроме ночи.
Вошел было
в станционный
дом, огляделся кругом, взглянул было на смотрительшу и вдруг вышел обратно на крыльцо.
Был он старше меня годов на восемь, характера вспыльчивого и раздражительного, но добрый, не насмешливый и странно как молчаливый, особенно
в своем
доме, со мной, с матерью и с прислугой.
Но недолго походил он
в церковь, слег, так что исповедовали и причастили его уже
дома.
Главное же
в том заключалось, что, как узнал я тогда же, был этот молодой помещик женихом ее уже давно и что сам же я встречал его множество раз
в ихнем
доме, но не примечал ничего, ослепленный своими достоинствами.
Был он
в городе нашем на службе уже давно, место занимал видное, человек был уважаемый всеми, богатый, славился благотворительностью, пожертвовал значительный капитал на богадельню и на сиротский
дом и много, кроме того, делал благодеяний тайно, без огласки, что все потом по смерти его и обнаружилось.
«Я, — говорит мне вошедший ко мне господин, — слушаю вас уже несколько дней
в разных
домах с большим любопытством и пожелал наконец познакомиться лично, чтобы поговорить с вами еще подробнее.
«Вы спрашиваете, что я именно ощущал
в ту минуту, когда у противника прощения просил, — отвечаю я ему, — но я вам лучше с самого начала расскажу, чего другим еще не рассказывал», — и рассказал ему все, что произошло у меня с Афанасием и как поклонился ему до земли. «Из сего сами можете видеть, — заключил я ему, — что уже во время поединка мне легче было, ибо начал я еще
дома, и раз только на эту дорогу вступил, то все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело».
Было им совершено великое и страшное преступление, четырнадцать лет пред тем, над одною богатою госпожой, молодою и прекрасною собой, вдовой помещицей, имевшею
в городе нашем для приезда собственный
дом.
Чрез слуховое окно войдя на чердак
дома, он спустился к ней вниз
в жилые комнаты по лесенке с чердака, зная, что дверь, бывшая
в конце лесенки, не всегда по небрежности слуг запиралась на замок.
Слышали, как он
в злобе, пьяный, грозился
в питейном
доме убить ее.
И вот что же случилось: все пришли
в удивление и
в ужас, и никто не захотел поверить, хотя все выслушали с чрезвычайным любопытством, но как от больного, а несколько дней спустя уже совсем решено было во всех
домах и приговорено, что несчастный человек помешался.
Дом же Морозовой был большой, каменный, двухэтажный, старый и очень неприглядный на вид;
в нем проживала уединенно сама хозяйка, старая женщина, с двумя своими племянницами, тоже весьма пожилыми девицами.
Правда, прошло уже четыре года с тех пор, как старик привез
в этот
дом из губернского города восемнадцатилетнюю девочку, робкую, застенчивую, тоненькую, худенькую, задумчивую и грустную, и с тех пор много утекло воды.
— Ишь ведь оба бесятся! — прошипел Ракитин, с удивлением рассматривая их обоих, — как помешанные, точно я
в сумасшедший
дом попал. Расслабели обоюдно, плакать сейчас начнут!
Осенние роскошные цветы
в клумбах около
дома заснули до утра.
И дети, и приказчики теснились
в своих помещениях, но верх
дома занимал старик один и не пускал к себе жить даже дочь, ухаживавшую за ним и которая
в определенные часы и
в неопределенные зовы его должна была каждый раз взбегать к нему наверх снизу, несмотря на давнишнюю одышку свою.
Во-вторых, Ильинского батюшки он не застал
дома, тот отлучился
в соседнюю деревню.
Тем не менее когда ступил на крыльцо
дома госпожи Хохлаковой, вдруг почувствовал на спине своей озноб ужаса:
в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь последняя уже надежда его, что дальше уже ничего не остается
в мире, если тут оборвется, «разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более ничего…».
Митя плюнул и быстрыми шагами вышел из комнаты, из
дому, на улицу,
в темноту!
Марья Кондратьевна, очевидно,
в заговоре, Смердяков тоже, тоже, все подкуплены!» У него создалось другое намерение: он обежал большим крюком, чрез переулок,
дом Федора Павловича, пробежал Дмитровскую улицу, перебежал потом мостик и прямо попал
в уединенный переулок на задах, пустой и необитаемый, огороженный с одной стороны плетнем соседского огорода, а с другой — крепким высоким забором, обходившим кругом сада Федора Павловича.