Неточные совпадения
Как характерную черту сообщу, что слуга Григорий, мрачный, глупый и упрямый резонер, ненавидевший прежнюю барыню Аделаиду Ивановну, на этот раз взял сторону новой барыни, защищал и бранился за нее с Федором Павловичем почти непозволительным для слуги образом, а однажды так даже разогнал оргию и
всех наехавших безобразниц
силой.
Хотя, к несчастию, не понимают эти юноши, что жертва жизнию есть, может быть, самая легчайшая изо
всех жертв во множестве таких случаев и что пожертвовать, например, из своей кипучей юностью жизни пять-шесть лет на трудное, тяжелое учение, на науку, хотя бы для того только, чтобы удесятерить в себе
силы для служения той же правде и тому же подвигу, который излюбил и который предложил себе совершить, — такая жертва сплошь да рядом для многих из них почти совсем не по
силам.
— Об этом, конечно, говорить еще рано. Облегчение не есть еще полное исцеление и могло произойти и от других причин. Но если что и было, то ничьею
силой, кроме как Божиим изволением.
Все от Бога. Посетите меня, отец, — прибавил он монаху, — а то не во всякое время могу: хвораю и знаю, что дни мои сочтены.
— Деятельной любви? Вот и опять вопрос, и такой вопрос, такой вопрос! Видите, я так люблю человечество, что, верите ли, мечтаю иногда бросить
все,
все, что имею, оставить Lise и идти в сестры милосердия. Я закрываю глаза, думаю и мечтаю, и в эти минуты я чувствую в себе непреодолимую
силу. Никакие раны, никакие гнойные язвы не могли бы меня испугать. Я бы перевязывала и обмывала собственными руками, я была бы сиделкой у этих страдальцев, я готова целовать эти язвы…
Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на
все ваши усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную
силу Господа, вас
все время любившего и
все время таинственно руководившего.
Справедливо и то, что было здесь сейчас сказано, что если бы действительно наступил суд церкви, и во
всей своей
силе, то есть если бы
все общество обратилось лишь в церковь, то не только суд церкви повлиял бы на исправление преступника так, как никогда не влияет ныне, но, может быть, и вправду самые преступления уменьшились бы в невероятную долю.
Иван Федорович прибавил при этом в скобках, что в этом-то и состоит
весь закон естественный, так что уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая
сила, чтобы продолжать мировую жизнь.
— Она свою добродетель любит, а не меня, — невольно, но почти злобно вырвалось вдруг у Дмитрия Федоровича. Он засмеялся, но через секунду глаза его сверкнули, он
весь покраснел и с
силой ударил кулаком по столу.
Ты… ты, Алеша… — остановился он вдруг пред ним и, схватив его за плечи, стал вдруг с
силою трясти его, — да знаешь ли ты, невинный ты мальчик, что
все это бред, немыслимый бред, ибо тут трагедия!
Тогда каждый из вас будет в
силах весь мир любовию приобрести и слезами своими мировые грехи омыть…
— Помни, юный, неустанно, — так прямо и безо всякого предисловия начал отец Паисий, — что мирская наука, соединившись в великую
силу, разобрала, в последний век особенно,
все, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо
всей прежней святыни решительно ничего.
— Видит Бог, невольно.
Все не говорил, целую жизнь не говорил словоерсами, вдруг упал и встал с словоерсами. Это делается высшею
силой. Вижу, что интересуетесь современными вопросами. Чем, однако, мог возбудить столь любопытства, ибо живу в обстановке, невозможной для гостеприимства.
Сам Ришар свидетельствует, что в те годы он, как блудный сын в Евангелии, желал ужасно поесть хоть того месива, которое давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не давали даже и этого и били, когда он крал у свиней, и так провел он
все детство свое и
всю юность, до тех пор пока возрос и, укрепившись в
силах, пошел сам воровать.
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать
всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих,
всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что
вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по
силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда — ты взял
все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял
все, что было не по
силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе, — и это кто же: тот, который пришел отдать за них жизнь свою!
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из
всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же,
всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в
силах они будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
— Есть такая
сила, что
все выдержит! — с холодною уже усмешкою проговорил Иван.
Замечательно тоже, что никто из них, однако же, не полагал, что умрет он в самую эту же ночь, тем более что в этот последний вечер жизни своей он, после глубокого дневного сна, вдруг как бы обрел в себе новую
силу, поддерживавшую его во
всю длинную эту беседу с друзьями.
«Великую, — продолжает он, — вижу в вас
силу характера, ибо не побоялись истине послужить в таком деле, в каком рисковали, за свою правду, общее презрение от
всех понести».
Но
все же стал наконец задумываться с мучением, не в подъем своим
силам.
Смирение любовное — страшная
сила, изо
всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего.
Если же
все оставят тебя и уже изгонят тебя
силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто в уединении твоем.
— Извергая извергну! — и тотчас же начал, обращаясь во
все четыре стороны попеременно, крестить стены и
все четыре угла кельи рукой. Это действие отца Ферапонта тотчас же поняли сопровождавшие его; ибо знали, что и всегда так делал, куда ни входил, и что и не сядет и слова не скажет, прежде чем не изгонит нечистую
силу.
Правда, это существо столь долго стояло пред ним как идеал бесспорный, что
все юные
силы его и
все стремление их и не могли уже не направиться к этому идеалу исключительно, а минутами так даже и до забвения «
всех и
вся».
«И тут скандалу наделаю!» — подумал он с каким-то уже страданием в душе, но вместо того, чтоб уйти окончательно, принялся вдруг стучать снова и изо
всей уже
силы.
— Затем? А затем убил… хватил его в темя и раскроил ему череп… Ведь так, по-вашему, так! — засверкал он вдруг глазами.
Весь потухший было гнев его вдруг поднялся в его душе с необычайною
силой.
Но голос его пресекся, развязности не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ. Илюша болезненно ему улыбался,
все еще не в
силах сказать слова. Коля вдруг поднял руку и провел для чего-то своею ладонью по волосам Илюши.
— Прыгай, Перезвон, служи! Служи! — завопил Коля, вскочив с места, и собака, став на задние лапы, вытянулась прямо пред постелькой Илюши. Произошло нечто никем не ожиданное: Илюша вздрогнул и вдруг с
силой двинулся
весь вперед, нагнулся к Перезвону и, как бы замирая, смотрел на него.
— Папа, папа, поди сюда… мы… — пролепетал было Илюша в чрезвычайном возбуждении, но, видимо не в
силах продолжать, вдруг бросил свои обе исхудалые ручки вперед и крепко, как только мог, обнял их обоих разом, и Колю и папу, соединив их в одно объятие и сам к ним прижавшись. Штабс-капитан вдруг
весь так и затрясся от безмолвных рыданий, а у Коли задрожали губы и подбородок.
Все это обратилось для Алеши в некоторую трудную задачу, ибо Грушенька только одному ему доверяла свое сердце и беспрерывно просила у него советов; он же иногда совсем ничего не в
силах был ей сказать.
И, кажется, столько во мне этой
силы теперь, что я
все поборю,
все страдания, только чтобы сказать и говорить себе поминутно: я есмь!
— Нет, не спрашивал. Хотел спросить, да не смог,
силы не хватило. Да
все равно, я ведь по глазам вижу. Ну, прощай!
Однако как я в
силах наблюдать за собой, — подумал он в ту же минуту еще с большим наслаждением, — а они-то решили там, что я с ума схожу!» Дойдя до своего дома, он вдруг остановился под внезапным вопросом: «А не надо ль сейчас, теперь же пойти к прокурору и
все объявить?» Вопрос он решил, поворотив опять к дому: «Завтра
все вместе!» — прошептал он про себя, и, странно, почти
вся радость,
все довольство его собою прошли в один миг.
Скажу вперед, и скажу с настойчивостью: я далеко не считаю себя в
силах передать
все то, что произошло на суде, и не только в надлежащей полноте, но даже и в надлежащем порядке.
Замечу только, что с самых первых минут суда выступила ярко некоторая особая характерность этого «дела»,
всеми замеченная, именно: необыкновенная
сила обвинения сравнительно со средствами, какие имела защита.
Он много и умно говорил про «аффект» и «манию» и выводил, что по
всем собранным данным подсудимый пред своим арестом за несколько еще дней находился в несомненном болезненном аффекте и если совершил преступление, то хотя и сознавая его, но почти невольно, совсем не имея
сил бороться с болезненным нравственным влечением, им овладевшим.
Давно уже сострадающая его судьбе, эта дама предлагает ему благоразумнейший из советов: бросить
весь этот кутеж, эту безобразную любовь, эти праздношатания по трактирам, бесплодную трату молодых
сил и отправиться в Сибирь на золотые прииски: „Там исход вашим бушующим
силам, вашему романическому характеру, жаждущему приключений“.
Но
всем тотчас же стало понятно, что оратор может вдруг подняться до истинно патетического — и «ударить по сердцам с неведомою
силой».
Затем предоставлено было слово самому подсудимому. Митя встал, но сказал немного. Он был страшно утомлен и телесно, и духовно. Вид независимости и
силы, с которым он появился утром в залу, почти исчез. Он как будто что-то пережил в этот день на
всю жизнь, научившее и вразумившее его чему-то очень важному, чего он прежде не понимал. Голос его ослабел, он уже не кричал, как давеча. В словах его послышалось что-то новое, смирившееся, побежденное и приникшее.
— И вот что еще хотел тебе сказать, — продолжал каким-то зазвеневшим вдруг голосом Митя, — если бить станут дорогой аль там, то я не дамся, я убью, и меня расстреляют. И это двадцать ведь лет! Здесь уж ты начинают говорить. Сторожа мне ты говорят. Я лежал и сегодня
всю ночь судил себя: не готов! Не в
силах принять! Хотел «гимн» запеть, а сторожевского тыканья не могу осилить! За Грушу бы
все перенес,
все… кроме, впрочем, побой… Но ее туда не пустят.
Она схватила его за руки и почти
силой усадила на постель, сама села подле и,
все не выпуская рук его, крепко, судорожно сжимала их.
Может быть, мы станем даже злыми потом, даже пред дурным поступком устоять будем не в
силах, над слезами человеческими будем смеяться и над теми людьми, которые говорят, вот как давеча Коля воскликнул: «Хочу пострадать за
всех людей», — и над этими людьми, может быть, злобно издеваться будем.