Неточные совпадения
Я свои поступки не оправдываю; да, всенародно признаюсь: я поступил как зверь с этим капитаном и теперь сожалею и собой гнушаюсь за зверский гнев, но этот ваш капитан, ваш поверенный, пошел вот к этой самой госпоже, о которой вы выражаетесь, что она обольстительница, и стал ей предлагать
от вашего имени, чтоб она
взяла имеющиеся у вас мои векселя и подала на меня, чтобы по этим векселям меня засадить, если я уж слишком буду приставать к вам в расчетах по имуществу.
Вот Иван-то этого самого и боится и сторожит меня, чтоб я не женился, а для того наталкивает Митьку, чтобы тот на Грушке женился: таким образом хочет и меня
от Грушки уберечь (будто бы я ему денег оставлю, если на Грушке не женюсь!), а с другой стороны, если Митька на Грушке женится, так Иван его невесту богатую себе
возьмет, вот у него расчет какой!
Встаньте, Алексей Федорович, — он
взял его за руку и с силой, которой даже нельзя было ожидать
от него, вдруг его приподнял.
— «Нет, говорю, Илюша, я денег
от него не
возьму теперь ни за что».
— Достанет, достанет! — воскликнул Алеша, — Катерина Ивановна вам пришлет еще, сколько угодно, и знаете ли, у меня тоже есть деньги,
возьмите сколько вам надо, как
от брата, как
от друга, потом отдадите…
— Идите и объявите, — прошептал я ему. Голосу во мне не хватило, но прошептал я твердо.
Взял я тут со стола Евангелие, русский перевод, и показал ему
от Иоанна, глава XII, стих 24...
Конечно, у Грушеньки были деньги, но в Мите на этот счет вдруг оказалась страшная гордость: он хотел увезти ее сам и начать с ней новую жизнь на свои средства, а не на ее; он вообразить даже не мог, что
возьмет у нее ее деньги, и страдал
от этой мысли до мучительного отвращения.
Одним словом, можно бы было надеяться даже-де тысяч на шесть додачи
от Федора Павловича, на семь даже, так как Чермашня все же стоит не менее двадцати пяти тысяч, то есть наверно двадцати восьми, «тридцати, тридцати, Кузьма Кузьмич, а я, представьте себе, и семнадцати
от этого жестокого человека не выбрал!..» Так вот я, дескать, Митя, тогда это дело бросил, ибо не умею с юстицией, а приехав сюда, поставлен был в столбняк встречным иском (здесь Митя опять запутался и опять круто перескочил): так вот, дескать, не пожелаете ли вы, благороднейший Кузьма Кузьмич,
взять все права мои на этого изверга, а сами мне дайте три только тысячи…
Дома он дополнил сумму,
взяв взаймы три рубля
от хозяев, которые дали ему с удовольствием, несмотря на то, что отдавали последние свои деньги, до того любили его.
Намерение было серьезное: она вынула из кармана беленький батистовый платочек и
взяла его за кончик, в правую ручку, чтобы махать им в пляске. Митя захлопотал, девки затихли, приготовясь грянуть хором плясовую по первому мановению. Максимов, узнав, что Грушенька хочет сама плясать, завизжал
от восторга и пошел было пред ней подпрыгивать, припевая...
На вопрос мой, откуда
взял столько денег, он с точностью ответил, что
взял их сейчас пред тем
от вас и что вы ссудили его суммою в три тысячи, чтоб ехать будто бы на золотые прииски…
— Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек, хотя вы того и не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня позор. В ответе на вопрос: откуда
взял эти деньги, заключен для меня такой позор, с которым не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление отца, если б я его убил и ограбил. Вот почему не могу говорить.
От позора не могу. Что вы это, господа, записывать хотите?
— Черт
возьми, и застегнуться трудно, — заворчал снова Митя, — сделайте одолжение, извольте
от меня сей же час передать господину Калганову, что не я просил у него его платья и что меня самого перерядили в шута.
Ипполит Кириллыч остался очень доволен этим показанием. Из дальнейших вопросов выяснилось тоже, что Грушеньке было известно, откуда эти деньги и что
взял их-де Дмитрий Федорович
от Катерины Ивановны.
Наконец пробило одиннадцать, и он твердо и окончательно решил, что если чрез десять минут «проклятая» Агафья не воротится, то он уйдет со двора, ее не дождавшись, разумеется
взяв с «пузырей» слово, что они без него не струсят, не нашалят и не будут
от страха плакать.
— Совершенно возможно! — тотчас же согласился Красоткин и,
взяв пушечку из рук Илюши, сам и передал ее с самым вежливым поклоном маменьке. Та даже расплакалась
от умиления.
Я боюсь, что вы
возьмете и выпрыгнете
от меня
от скуки, и я вас только и видела.
А пакет тут же бросили, уже не успев рассудить, что он уликой им после них останется, потому что они вор непривычный-с и прежде никогда ничего явно не крали, ибо родовые дворяне-с, а если теперь украсть и решились, то именно как бы не украсть, а свое собственное только
взять обратно пришли, так как всему городу об этом предварительно повестили и даже похвалялись зараньше вслух пред всеми, что пойдут и собственность свою
от Федора Павловича отберут.
Люди совокупятся, чтобы
взять от жизни все, что она может дать, но непременно для счастия и радости в одном только здешнем мире.
При первом же соблазне — ну хоть чтоб опять чем потешить ту же новую возлюбленную, с которой уже прокутил первую половину этих же денег, — он бы расшил свою ладонку и отделил
от нее, ну, положим, на первый случай хоть только сто рублей, ибо к чему-де непременно относить половину, то есть полторы тысячи, довольно и тысячи четырехсот рублей — ведь все то же выйдет: „подлец, дескать, а не вор, потому что все же хоть тысячу четыреста рублей да принес назад, а вор бы все
взял и ничего не принес“.
От ужаса, а может, и
от омерзения к ней, да и то еще хорошо, что сторонятся, а пожалуй,
возьмут да и перестанут сторониться, и станут твердою стеной перед стремящимся видением, и сами остановят сумасшедшую скачку нашей разнузданности, в видах спасения себя, просвещения и цивилизации!
Неточные совпадения
Скотинин. Да коль доказывать, что ученье вздор, так
возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто
от него и не слыхивал, ни он ни
от кого слышать не хотел; а какова была голоушка!
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда
от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас
взял отставку.
Простаков.
От которого она и на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна,
взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Правдин. Мне поручено
взять под опеку дом и деревни при первом бешенстве,
от которого могли бы пострадать подвластные ей люди.
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам
взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки
от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.