Неточные совпадения
Федор Павлович, например, начал почти что ни с чем, помещик он
был самый маленький, бегал обедать по чужим столам, норовил в приживальщики, а между тем в момент кончины его у него оказалось до ста тысяч рублей чистыми
деньгами.
Юность и молодость его протекли беспорядочно: в гимназии он не доучился, попал потом в одну военную школу, потом очутился на Кавказе, выслужился, дрался на дуэли,
был разжалован, опять выслужился, много кутил и сравнительно прожил довольно
денег.
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то
есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже
деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может
быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
Случилось так, что и генеральша скоро после того умерла, но выговорив, однако, в завещании обоим малюткам по тысяче рублей каждому «на их обучение, и чтобы все эти
деньги были на них истрачены непременно, но с тем, чтобы хватило вплоть до совершеннолетия, потому что слишком довольно и такой подачки для этаких детей, а если кому угодно, то пусть сам раскошеливается», и проч., и проч.
Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских
денег, возросших с тысячи уже на две процентами, замедлилось по разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам, то молодому человеку в первые его два года в университете пришлось очень солоно, так как он принужден
был все это время кормить и содержать себя сам и в то же время учиться.
Вообще судя, странно
было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно,
денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят
денег.
Петр Александрович Миусов, человек насчет
денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может
быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без
денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не
будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может
быть, напротив, почтут за удовольствие».
Многие из «высших» даже лиц и даже из ученейших, мало того, некоторые из вольнодумных даже лиц, приходившие или по любопытству, или по иному поводу, входя в келью со всеми или получая свидание наедине, ставили себе в первейшую обязанность, все до единого, глубочайшую почтительность и деликатность во все время свидания, тем более что здесь
денег не полагалось, а
была лишь любовь и милость с одной стороны, а с другой — покаяние и жажда разрешить какой-нибудь трудный вопрос души или трудный момент в жизни собственного сердца.
Впрочем, некоторая болезненность его лица в настоящую минуту могла
быть понятна: все знали или слышали о чрезвычайно тревожной и «кутящей» жизни, которой он именно в последнее время у нас предавался, равно как всем известно
было и то необычайное раздражение, до которого он достиг в ссорах со своим отцом из-за спорных
денег.
— Иван выше смотрит. Иван и на тысячи не польстится. Иван не
денег, не спокойствия ищет. Он мучения, может
быть, ищет.
Он знал наверно, что
будет в своем роде деятелем, но Алешу, который
был к нему очень привязан, мучило то, что его друг Ракитин бесчестен и решительно не сознает того сам, напротив, зная про себя, что он не украдет
денег со стола, окончательно считал себя человеком высшей честности.
Это свинский фантом, и никогда того не бывало, а что
было, то собственно на «это»
денег не требовало.
Ее все любили и нуждались в ней, потому что портниха
была знатная:
был талант,
денег за услуги не требовала, делала из любезности, но когда дарили — не отказывалась принять.
А вторая эта жена, уже покойница,
была из знатного, какого-то большого генеральского дома, хотя, впрочем, как мне достоверно известно,
денег подполковнику тоже никаких не принесла.
—
Буду, понимаю, что нескоро, что нельзя этак прийти и прямо бух! Он теперь пьян.
Буду ждать и три часа, и четыре, и пять, и шесть, и семь, но только знай, что сегодня, хотя бы даже в полночь, ты явишься к Катерине Ивановне, с
деньгами или без
денег, и скажешь: «Велел вам кланяться». Я именно хочу, чтобы ты этот стих сказал: «Велел, дескать, кланяться».
— Но я ее видел… Стало
быть, она… Я узнаю сейчас, где она… Прощай, Алексей! Езопу теперь о
деньгах ни слова, а к Катерине Ивановне сейчас же и непременно: «Кланяться велел, кланяться велел, кланяться! Именно кланяться и раскланяться!» Опиши ей сцену.
— Не только говорил, но это, может
быть, всего сильнее убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может
быть,
есть выход и спасение для его брата. — Но разве вы… про эти
деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
В последнюю неделю я узнала, как ему
были и еще нужны
деньги…
— Я должен вам сообщить, — произнес тоже дрожащим голосом Алеша, — о том, что сейчас
было у него с отцом. — И он рассказал всю сцену, рассказал, что
был послан за
деньгами, что тот ворвался, избил отца и после того особенно и настоятельно еще раз подтвердил ему, Алеше, идти «кланяться»… — Он пошел к этой женщине… — тихо прибавил Алеша.
Потому что с
деньгами стоит только захотеть-с, Алексей Федорович, все и
будет.
— То-то и
есть, что не отдал, и тут целая история, — ответил Алеша, с своей стороны как бы именно более всего озабоченный тем, что
деньги не отдал, а между тем Lise отлично заметила, что и он смотрит в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем.
Это именно вот в таком виде он должен
был все это унижение почувствовать, а тут как раз я эту ошибку сделал, очень важную: я вдруг и скажи ему, что если
денег у него недостанет на переезд в другой город, то ему еще дадут, и даже я сам ему дам из моих
денег сколько угодно.
А стало
быть, теперь уж ничего нет легче, как заставить его принять эти же двести рублей не далее как завтра, потому что он уж свою честь доказал,
деньги швырнул, растоптал…
Это он припомнил о вчерашних шести гривнах, пожертвованных веселою поклонницей, чтоб отдать «той, которая меня бедней». Такие жертвы происходят как епитимии, добровольно на себя почему-либо наложенные, и непременно из
денег, собственным трудом добытых. Старец послал Порфирия еще с вечера к одной недавно еще погоревшей нашей мещанке, вдове с детьми, пошедшей после пожара нищенствовать. Порфирий поспешил донести, что дело уже сделано и что подал, как приказано ему
было, «от неизвестной благотворительницы».
Затем с адским и с преступнейшим расчетом устроил так, чтобы подумали на слуг: не побрезгал взять ее кошелек, отворил ключами, которые вынул из-под подушки, ее комод и захватил из него некоторые вещи, именно так, как бы сделал невежа слуга, то
есть ценные бумаги оставил, а взял одни
деньги, взял несколько золотых вещей покрупнее, а драгоценнейшими в десять раз, но малыми вещами пренебрег.
Не то чтоб она давала
деньги в рост, но известно
было, например, что в компании с Федором Павловичем Карамазовым она некоторое время действительно занималась скупкою векселей за бесценок, по гривеннику за рубль, а потом приобрела на иных из этих векселей по рублю на гривенник.
Сказала ему, что к Кузьме Кузьмичу, к старику моему, на весь вечер уйду и
буду с ним до ночи
деньги считать.
Забегаю вперед: то-то и
есть, что он, может
быть, и знал, где достать эти
деньги, знал, может
быть, где и лежат они.
«Пусть уж лучше я пред тем, убитым и ограбленным, убийцей и вором выйду и пред всеми людьми, и в Сибирь пойду, чем если Катя вправе
будет сказать, что я ей изменил, и у нее же
деньги украл, и на ее же
деньги с Грушенькой убежал добродетельную жизнь начинать!
Итак, надо
было «скакать», а
денег на лошадей все-таки не
было ни копейки, то
есть были два двугривенных, и это все, — все, что оставалось от стольких лет прежнего благосостояния!
Но, таким образом, запомнился и обозначился факт, что «накануне некоторого события, в полдень, у Мити не
было ни копейки и что он, чтобы достать
денег, продал часы и занял три рубля у хозяев, и все при свидетелях».
Дальнейшее нам известно: чтобы сбыть его с рук, она мигом уговорила его проводить ее к Кузьме Самсонову, куда будто бы ей ужасно надо
было идти «
деньги считать», и когда Митя ее тотчас же проводил, то, прощаясь с ним у ворот Кузьмы, взяла с него обещание прийти за нею в двенадцатом часу, чтобы проводить ее обратно домой.
Первым делом надо
было достать хоть капельку
денег на перехватку.
Но таким образом опять получился факт, что всего за три, за четыре часа до некоторого приключения, о котором
будет мною говорено ниже, у Мити не
было ни копейки
денег, и он за десять рублей заложил любимую вещь, тогда как вдруг, через три часа, оказались в руках его тысячи…
— О, если вы разумели
деньги, то у меня их нет. У меня теперь совсем нет
денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь с моим управляющим и сама на днях заняла пятьсот рублей у Миусова. Нет, нет,
денег у меня нет. И знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и
были, я бы вам не дала. Во-первых, я никому не даю взаймы. Дать взаймы значит поссориться. Но вам, вам я особенно бы не дала, любя вас, не дала бы, чтобы спасти вас, не дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..
Мальчик, слуга чиновника, встретивший Митю в передней, сказывал потом, что он так и в переднюю вошел с
деньгами в руках, стало
быть, и по улице все так же нес их пред собою в правой руке.
— Рукомойник? Это хорошо… только куда же я это дену? — в каком-то совсем уж странном недоумении указал он Петру Ильичу на свою пачку сторублевых, вопросительно глядя на него, точно тот должен
был решить, куда ему девать свои собственные
деньги.
Вошел впопыхах Миша с пачкой размененных
денег и отрапортовал, что у Плотниковых «все заходили» и бутылки волокут, и рыбу, и чай — сейчас все готово
будет. Митя схватил десятирублевую и подал Петру Ильичу, а другую десятирублевую кинул Мише.
Поднял тогда цыган целый табор (в то время у нас закочевавший), которые в два дня вытащили-де у него у пьяного без счету
денег и
выпили без счету дорогого вина.
Пришел в трактир он в сквернейшем расположении духа и тотчас же начал партию. Партия развеселила его. Сыграл другую и вдруг заговорил с одним из партнеров о том, что у Дмитрия Карамазова опять
деньги появились, тысяч до трех, сам видел, и что он опять укатил кутить в Мокрое с Грушенькой. Это
было принято почти с неожиданным любопытством слушателями. И все они заговорили не смеясь, а как-то странно серьезно. Даже игру перервали.
— Господи! А я думала, он опять говорить хочет, — нервозно воскликнула Грушенька. — Слышишь, Митя, — настойчиво прибавила она, — больше не вскакивай, а что шампанского привез, так это славно. Я сама
пить буду, а наливки я терпеть не могу. А лучше всего, что сам прикатил, а то скучища… Да ты кутить, что ли, приехал опять? Да спрячь деньги-то в карман! Откуда столько достал?
— Как, двести уж проиграл? Так еще двести! Все двести на пе! — И, выхватив из кармана
деньги, Митя бросил
было двести рублей на даму, как вдруг Калганов накрыл ее рукой.
— А вот чем, пане, я много говорить не
буду: вот тебе
деньги, — он вытащил свои кредитки, — хочешь три тысячи, бери и уезжай куда знаешь.
— Как смеешь ты меня пред ним защищать, — вопила Грушенька, — не из добродетели я чиста
была и не потому, что Кузьмы боялась, а чтобы пред ним гордой
быть и чтобы право иметь ему подлеца сказать, когда встречу. Да неужто ж он с тебя
денег не взял?
— Ну и понятно: прослышал, что у меня
деньги есть, а потому и приехал венчаться!
В нужные минуты он ласково и подобострастно останавливал его и уговаривал, не давал ему оделять, как «тогда», мужиков «цигарками и ренским вином» и, Боже сохрани,
деньгами, и очень негодовал на то, что девки
пьют ликер и
едят конфеты: «Вшивость лишь одна, Митрий Федорович, — говорил он, — я их коленком всякую напинаю, да еще за честь почитать прикажу — вот они какие!» Митя еще раз вспомянул про Андрея и велел послать ему пуншу.
— Ну хорошо, хорошо. Здесь, брат, только
поют и пляшут, а впрочем, черт! подожди… Кушай пока,
ешь,
пей, веселись.
Денег не надо ли?
— Сегодня, в пять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десять рублей, и я положительно знаю, что у него
денег не
было, а сегодня же в девять часов он вошел ко мне, неся в руках на виду пачку сторублевых бумажек, примерно в две или даже в три тысячи рублей.
— Н-нет-с, а вот если бы вы написали вашею рукой сейчас три строки, на всякий случай, о том, что
денег Дмитрию Федоровичу никаких не давали, то
было бы, может
быть, не лишнее… на всякий случай…
На конверте
были три большие печати красного сургуча, но конверт
был уже разорван и пуст:
деньги были унесены.