Цитаты со словом «умирает»
Она как-то вдруг
умерла, где-то на чердаке, по одним сказаниям — от тифа, а по другим — будто бы с голоду.
Московская же барыня
умерла, и Митя перешел к одной из замужних ее дочерей.
Случилось так, что и генеральша скоро после того
умерла, но выговорив, однако, в завещании обоим малюткам по тысяче рублей каждому «на их обучение, и чтобы все эти деньги были на них истрачены непременно, но с тем, чтобы хватило вплоть до совершеннолетия, потому что слишком довольно и такой подачки для этаких детей, а если кому угодно, то пусть сам раскошеливается», и проч., и проч.
Когда
умер Ефим Петрович, Алеша два года еще пробыл в губернской гимназии.
Петр Александрович Миусов, человек насчет денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не
умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие».
О, он отлично понимал, что для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашним грехом, как своим, так и мировым, нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть пред ним и поклониться ему: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знает правду; значит, не
умирает она на земле, а, стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по всей земле, как обещано».
Ну что, думаю, я всю жизнь верила —
умру, и вдруг ничего нет, и только «вырастет лопух на могиле», как прочитала я у одного писателя.
Детей им Бог не дал, был один ребеночек, да и тот
умер.
Оно и теперь у меня, оно всегда со мной, и
умру я с ним — хочешь, покажу?
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с себя кожу и
умер, славя и хваля Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот день газете.
— Видишь. Непременно иди. Не печалься. Знай, что не
умру без того, чтобы не сказать при тебе последнее мое на земле слово. Тебе скажу это слово, сынок, тебе и завещаю его. Тебе, сынок милый, ибо любишь меня. А теперь пока иди к тем, кому обещал.
Выходя из монастыря и обдумывая все эти внезапные слова, Алеша вдруг понял, что в этом строгом и суровом доселе к нему монахе он встречает теперь нового неожиданного друга и горячо любящего его нового руководителя, — точно как бы старец Зосима завещал ему его
умирая.
— Ему очень худо, он, может быть, сегодня
умрет, — ответил Алеша, но отец даже и не расслышал, да и вопрос свой тотчас забыл.
— Он сегодня
умрет, — сказал Алеша.
— Мама, вы меня убьете. Ваш Герценштубе приедет и скажет, что не может понять! Воды, воды! Мама, ради Бога, сходите сами, поторопите Юлию, которая где-то там завязла и никогда не может скоро прийти! Да скорее же, мама, иначе я
умру…
— Нисколько. Я как прочел, то тотчас и подумал, что этак все и будет, потому что я, как только
умрет старец Зосима, сейчас должен буду выйти из монастыря. Затем я буду продолжать курс и сдам экзамен, а как придет законный срок, мы и женимся. Я вас буду любить. Хоть мне и некогда было еще думать, но я подумал, что лучше вас жены не найду, а мне старец велит жениться…
— Пронзили-с. Прослезили меня и пронзили-с. Слишком наклонен чувствовать. Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя семья, мои две дочери и мой сын — мой помет-с.
Умру я, кто-то их возлюбит-с? А пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил Господь для каждого человека в моем роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моем роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…
Про Илюшу не говорю-с, всего девять лет-с, один как перст, ибо
умри я — и что со всеми этими недрами станется, я только про это одно вас спрошу-с?
«Пусть благодетель мой
умрет без меня, но по крайней мере я не буду укорять себя всю жизнь, что, может быть, мог бы что спасти и не спас, прошел мимо, торопился в свой дом.
— В том, что надо воскресить твоих мертвецов, которые, может быть, никогда и не
умирали. Ну давай чаю. Я рад, что мы говорим, Иван.
— Надо справиться. От истерики, впрочем, никогда и никто не
умирал. Да и пусть истерика, Бог женщине послал истерику любя. Не пойду я туда вовсе. К чему лезть опять.
Прежде я все детство и юность мою рад был корму свиней, а теперь сошла и на меня благодать,
умираю во Господе!» — «Да, да, Ришар, умри во Господе, ты пролил кровь и должен умереть во Господе.
Пусть ты невиновен, что не знал совсем Господа, когда завидовал корму свиней и когда тебя били за то, что ты крал у них корм (что ты делал очень нехорошо, ибо красть не позволено), — но ты пролил кровь и должен
умереть».
Вот достигли эшафота: «
Умри, брат наш, — кричат Ришару, — умри во Господе, ибо и на тебя сошла благодать!» И вот покрытого поцелуями братьев брата Ришара втащили на эшафот, положили на гильотину и оттяпали-таки ему по-братски голову за то, что и на него сошла благодать.
Мужик бьет ее, бьет с остервенением, бьет, наконец, не понимая, что делает, в опьянении битья сечет больно, бесчисленно: «Хоть ты и не в силах, а вези,
умри, да вези!» Клячонка рвется, и вот он начинает сечь ее, беззащитную, по плачущим, по «кротким глазам».
Слезы человечества восходят к нему по-прежнему, ждут его, любят его, надеются на него, жаждут пострадать и
умереть за него, как и прежде…
Тихо
умрут они, тихо угаснут во имя твое и за гробом обрящут лишь смерть.
Ну иди теперь к твоему Pater Seraphicus, ведь он
умирает; умрет без тебя, так еще, пожалуй, на меня рассердишься, что я тебя задержал.
Налгал третьего года, что жена у него
умерла и что он уже женат на другой, и ничего этого не было, представь себе: никогда жена его не умирала, живет и теперь и его бьет каждые три дня по разу.
Поутру же старец Зосима положительно изрек ему, отходя ко сну: «Не
умру прежде, чем еще раз не упьюсь беседой с вами, возлюбленные сердца моего, на милые лики ваши погляжу, душу мою вам еще раз изолью».
«Если пшеничное зерно, падши в землю, не
умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода».
Замечательно тоже, что никто из них, однако же, не полагал, что
умрет он в самую эту же ночь, тем более что в этот последний вечер жизни своей он, после глубокого дневного сна, вдруг как бы обрел в себе новую силу, поддерживавшую его во всю длинную эту беседу с друзьями.
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и
умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
Нужно лишь малое семя, крохотное: брось он его в душу простолюдина, и не
умрет оно, будет жить в душе его во всю жизнь, таиться в нем среди мрака, среди смрада грехов его, как светлая точка, как великое напоминание.
Это чтобы не
умирала великая мысль…»
Арестовали его и начали суд, но как раз через неделю арестованный заболел в горячке и
умер в больнице без памяти.
Томил его несколько вначале арест слуги, но скорая болезнь, а потом и смерть арестанта успокоили его, ибо
умер тот, по всей очевидности (рассуждал он тогда), не от ареста или испуга, а от простудной болезни, приобретенной именно во дни его бегов, когда он, мертво пьяный, валялся целую ночь на сырой земле.
— Одно решите мне, одно! — сказал он мне (точно от меня теперь все и зависело), — жена, дети! Жена
умрет, может быть, с горя, а дети хоть и не лишатся дворянства и имения, — но дети варнака, и навек. А память-то, память какую в сердцах их по себе оставлю!
«Истинно, истинно говорю вам, если пшеничное зерно, падши в землю, не
умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». Я этот стих только что прочел пред его приходом.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что
умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни судьи мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то
умирает и взращенное в тебе.
А не спасутся и потом, то сыны их спасутся, ибо не
умрет свет твой, хотя бы и ты уже умер.
Ибо и прежде сего случалось, что
умирали иноки весьма праведной жизни и праведность коих была у всех на виду, старцы богобоязненные, а между тем и от их смиренных гробов исходил дух тлетворный, естественно, как и у всех мертвецов, появившийся, но сие не производило же соблазна и даже малейшего какого-либо волнения.
Алеша вдруг криво усмехнулся, странно, очень странно вскинул на вопрошавшего отца свои очи, на того, кому вверил его,
умирая, бывший руководитель его, бывший владыка сердца и ума его, возлюбленный старец его, и вдруг, все по-прежнему без ответа, махнул рукой, как бы не заботясь даже и о почтительности, и быстрыми шагами пошел к выходным вратам вон из скита.
Так и сдержал слово:
умер и все оставил сыновьям, которых всю жизнь держал при себе наравне как слуг, с их женами и детьми, а о Грушеньке даже и не упомянул в завещании вовсе.
— Так
умер старец Зосима! — воскликнула Грушенька. — Господи, а я того и не знала! — Она набожно перекрестилась. — Господи, да что же я, а я-то у него на коленках теперь сижу! — вскинулась она вдруг как в испуге, мигом соскочила с колен и пересела на диван. Алеша длинно с удивлением поглядел на нее, и на лице его как будто что засветилось.
Наконец-то догадался, что в натопленной комнате страшный угар и что он, может быть, мог
умереть.
— Но он
умер, он умер, и тогда… что тогда? — восклицал пред ним в исступлении Митя.
Но теперь, когда уж он
умер, я думаю иначе.
Смешно спрашивать: потому что осудил себя на смерть, в пять часов утра, здесь на рассвете: «Ведь все равно, подумал,
умирать, подлецом или благородным!» Так вот нет же, не все равно оказалось!
Цитаты из русской классики со словом «умирает»
Ассоциации к слову «умирает»
Синонимы к слову «умирает»
Предложения со словом «умирать»
- Раньше от жажды люди умирали медленно и мучительно, теперь же весь мир может обходиться без влаги – но какой ценой…
- Но я не хотел умирать заживо погребённым и верил, что завален частично.
- Что когда организация достигает определённых масштабов, она начинает медленно умирать, разлагаясь изнутри.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «умирать»
Афоризмы русских писателей со словом «умирать»
Дополнительно