— Твои слова, этот смех, вот уже час, насылают на меня холод ужаса. Это «счастье», о котором ты так неистово говоришь, стоит мне… всего. Разве я могу теперь потерять тебя? Клянусь,
я любил тебя вчера меньше. Зачем же ты у меня всё отнимаешь сегодня? Знаешь ли ты, чего она стоила мне, эта новая надежда? Я жизнью за нее заплатил.
Неточные совпадения
Уверяли, что Виргинский, при объявлении ему женой отставки, сказал ей: «Друг мой, до сих пор
я только
любил тебя, теперь уважаю», но вряд ли в самом деле произнесено было такое древнеримское изречение; напротив, говорят, навзрыд плакал.
— Стой, подожди еще. Он баба — но ведь
тебе же лучше. Жалкая, впрочем, баба; его совсем не стоило бы
любить женщине. Но его стоит за беззащитность его
любить, и
ты люби его за беззащитность.
Ты ведь
меня понимаешь? Понимаешь?
— Ну, прощай, Лиза (в голосе Варвары Петровны послышались почти слезы), — верь, что не перестану
любить тебя, что бы ни сулила
тебе судьба отныне… Бог с
тобою.
Я всегда благословляла святую десницу его…
— Значит,
ты меня здесь стерег;
я этого не
люблю. По чьему приказанию?
—
Мне налево,
тебе направо; мост кончен. Слушай, Федор,
я люблю, чтобы мое слово понимали раз навсегда: не дам
тебе ни копейки, вперед
мне ни на мосту и нигде не встречайся, нужды в
тебе не имею и не буду иметь, а если
ты не послушаешься — свяжу и в полицию. Марш!
— Вот все они так! — стукнул майор кулаком по столу, обращаясь к сидевшему напротив Ставрогину. — Нет-с, позвольте,
я либерализм и современность
люблю и
люблю послушать умные разговоры, но, предупреждаю, — от мужчин. Но от женщин, но вот от современных этих разлетаек — нет-с, это боль моя!
Ты не вертись! — крикнул он студентке, которая порывалась со стула. — Нет,
я тоже слова прошу,
я обижен-с.
Нет-с, просто-запросто этот вздох «напомнил ему ее первый вздох, тридцать семь лет назад», когда, «помнишь, в Германии, мы сидели под агатовым деревом, и
ты сказала
мне: „“К чему
любить?
— Лиза, — воскликнул он, — клянусь,
я теперь больше
люблю тебя, чем вчера, когда
ты вошла ко
мне!
— Мучь
меня, казни
меня, срывай на
мне злобу, — вскричал он в отчаянии. —
Ты имеешь полное право!
Я знал, что
я не
люблю тебя, и погубил
тебя. Да, «
я оставил мгновение за собой»;
я имел надежду… давно уже… последнюю…
Я не мог устоять против света, озарившего мое сердце, когда
ты вчера вошла ко
мне, сама, одна, первая.
Я вдруг поверил…
Я, может быть, верую еще и теперь.
— Чего
ты такая запуганная? Чего
ты в землю смотришь?
Я люблю таких, которые смотрят прямо и со
мною спорят. Продолжай.
— Ты знаешь, Алексей, — сказала она, выслушав его, — как
я люблю тебя и как готова всё для тебя сделать; но я молчала, потому что знала, что не могу тебе и Анне Аркадьевне быть полезною, — сказала она, особенно старательно выговорив «Анна Аркадьевна».
«Послушай, гетман, для тебя // Я позабыла всё на свете. // Навек однажды полюбя, // Одно имела я в предмете: // Твою любовь. Я для нее // Сгубила счастие мое, // Но ни о чем я не жалею… // Ты помнишь: в страшной тишине, // В ту ночь, как стала я твоею, //
Меня любить ты клялся мне. // Зачем же ты меня не любишь?»
— Славный! — повторил Райский, приглаживая ей волосы на висках, — и ты славная! Как жаль, что я стар, Марфенька: как бы
я любил тебя! — тихо прибавил он, притянув ее немного к себе.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что
я хочу надеть палевое;
я очень
люблю палевое.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже
любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они
мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у
меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Я не
люблю церемонии. Напротив,
я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз
меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который
мне очень знаком, говорит
мне: «Ну, братец, мы
тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Так как
я знаю, что за
тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что
ты человек умный и не
любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую
тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Не так ли, благодетели?» // — Так! — отвечали странники, // А про себя подумали: // «Колом сбивал их, что ли,
ты // Молиться в барский дом?..» // «Зато, скажу не хвастая, //
Любил меня мужик!