Неточные совпадения
Он был сначала испуган, бросился к губернатору и написал благороднейшее оправдательное
письмо в Петербург,
читал мне его два раза, но не отправил, не зная, кому адресовать.
Я сам однажды
читал одно из таковых его
писем, после какой-то между ними ссоры, из-за ничтожной причины, но ядовитой по выполнению.
Я знаю наверное, что она всегда внимательнейшим образом эти
письма прочитывала, даже в случае и двух
писем в день, и,
прочитав, складывала в особый ящичек, помеченные и рассортированные; кроме того, слагала их в сердце своем.
Варвара Петровна с жадностию
прочла это первое
письмо и, подчеркнув карандашом восклицание: «Где вы обе?», пометила числом и заперла в шкатулку.
Entre nous soit dit, [Между нами говоря (фр.).] ничего не могу вообразить себе комичнее того мгновения, когда Гоголь (тогдашний Гоголь!)
прочел это выражение и… всё
письмо!
— Я вам говорю, я приехала и прямо на интригу наткнулась, Вы ведь
читали сейчас
письмо Дроздовой, что могло быть яснее? Что же застаю? Сама же эта дура Дроздова, — она всегда только дурой была, — вдруг смотрит вопросительно: зачем, дескать, я приехала? Можете представить, как я была удивлена! Гляжу, а тут финтит эта Лембке и при ней этот кузен, старика Дроздова племянник, — всё ясно! Разумеется, я мигом всё переделала и Прасковья опять на моей стороне, но интрига, интрига!
— Но к завтраму вы отдохнете и обдумаете. Сидите дома, если что случится, дайте знать, хотя бы ночью.
Писем не пишите, и
читать не буду. Завтра же в это время приду сама, одна, за окончательным ответом, и надеюсь, что он будет удовлетворителен. Постарайтесь, чтобы никого не было и чтобы сору не было, а это на что похоже? Настасья, Настасья!
Мне случалось тоже
читать и Петрушины
письма к отцу; писал он до крайности редко, раз в год и еще реже.
Вообразите, возвращаюсь и нахожу от нее
письмо;
читайте,
читайте!
— Посмотрите это, — обратилась она вдруг ко мне, в большом волнении развертывая
письмо. — Видали ли вы когда что-нибудь похожее? Пожалуйста,
прочтите вслух; мне надо, чтоб и господин Шатов слышал.
— По делу. Вот
прочтите это
письмо, от Гаганова; помните, я вам говорил в Петербурге.
Кириллов взял
письмо,
прочел, положил на стол и смотрел в ожидании.
— Да, и я вам писал о том из Америки; я вам обо всем писал. Да, я не мог тотчас же оторваться с кровью от того, к чему прирос с детства, на что пошли все восторги моих надежд и все слезы моей ненависти… Трудно менять богов. Я не поверил вам тогда, потому что не хотел верить, и уцепился в последний раз за этот помойный клоак… Но семя осталось и возросло. Серьезно, скажите серьезно, не дочитали
письма моего из Америки? Может быть, не
читали вовсе?
— Все. То есть, конечно, где же их
прочитать? Фу, сколько ты исписал бумаги, я думаю, там более двух тысяч
писем… А знаешь, старик, я думаю, у вас было одно мгновение, когда она готова была бы за тебя выйти? Глупейшим ты образом упустил! Я, конечно, говорю с твоей точки зрения, но все-таки ж лучше, чем теперь, когда чуть не сосватали на «чужих грехах», как шута для потехи, за деньги.
— Ну еще же бы нет! Первым делом. То самое, в котором ты уведомлял, что она тебя эксплуатирует, завидуя твоему таланту, ну и там об «чужих грехах». Ну, брат, кстати, какое, однако, у тебя самолюбие! Я так хохотал. Вообще твои
письма прескучные; у тебя ужасный слог. Я их часто совсем не
читал, а одно так и теперь валяется у меня нераспечатанным; я тебе завтра пришлю. Но это, это последнее твое
письмо — это верх совершенства! Как я хохотал, как хохотал!
В конверте лежало
письмо, —
письмо странное, анонимное, адресованное к Лембке и вчера только им полученное. Петр Степанович, к крайней досаде своей,
прочел следующее...
— Повторяю, что вы изволите ошибаться, ваше превосходительство: это ваша супруга просила меня
прочесть — не лекцию, а что-нибудь литературное на завтрашнем празднике. Но я и сам теперь от чтения отказываюсь. Покорнейшая просьба моя объяснить мне, если возможно: каким образом, за что и почему я подвергнут был сегодняшнему обыску? У меня взяли некоторые книги, бумаги, частные, дорогие для меня
письма и повезли по городу в тачке…
Всё это досказывалось распорядителями уже изустно, потому что торчавшее из кармана
письмо нельзя же было
прочесть.
Он вынул из кармана анонимное
письмо Лебядкина к Лембке и передал Липутину. Тот
прочел, видимо удивился и задумчиво передал соседу;
письмо быстро обошло круг.
Дарья Павловна с биением сердца долго смотрела на
письмо и не смела распечатать. Она знала от кого: писал Николай Ставрогин. Она
прочла надпись на конверте: «Алексею Егорычу с передачею Дарье Павловне, секретно».
Дарья Павловна тотчас же пошла и показала
письмо Варваре Петровне. Та
прочитала и попросила Дашу выйти, чтоб еще одной
прочитать; но что-то очень скоро опять позвала ее.