Неточные совпадения
У Липутина же в
доме до сих пор еще не был, хотя с ним самим и встречался.
Часов в десять утра в
доме госпожи Ставрогиной явилась работница Липутина, Агафья, развязная, бойкая и румяная бабенка, лет тридцати, посланная им с поручением к Николаю Всеволодовичу и непременно желавшая «повидать их самих-с».
У него очень болела голова, но он вышел. Варваре Петровне удалось присутствовать при передаче поручения.
В зале, куда вышел он принять на этот раз Николая Всеволодовича (в другие разы прогуливавшегося, на правах родственника, по всему
дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний
у губернатора человек, распечатывал в углу
у стола пакеты; а в следующей комнате,
у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал «Голос», разумеется не обращая никакого внимания на то, что происходило в зале; даже и сидел спиной.
В клубе известно было, что он имел с Павлом Павловичем Гагановым деликатнейшее объяснение
у того в
доме, которым тот остался совершенно доволен.
В письме своем Прасковья Ивановна, — с которою Варвара Петровна не видалась и не переписывалась лет уже восемь, — уведомляла ее, что Николай Всеволодович коротко сошелся с их
домом и подружился с Лизой (единственною ее дочерью) и намерен сопровождать их летом в Швейцарию, в Vernex-Montreux, несмотря на то что в семействе графа К… (весьма влиятельного в Петербурге лица), пребывающего теперь в Париже, принят как родной сын, так что почти живет
у графа.
В городе
у нее был большой
дом, много уже лет стоявший пустым, с заколоченными окнами.
Офицер этот, однако, здесь, с собой привезли, и в
доме у них как родственник поселился.
Она немедленно отложила ей капитал и пригласила в
дом гувернантку, мисс Кригс, которая и прожила
у них до шестнадцатилетнего возраста воспитанницы, но ей вдруг почему-то было отказано.
Лиза, которая млела за этими рассказами, чрезвычайно смешно передразнивала
у себя
дома Степана Трофимовича.
— Именно, в том же самом
доме, — воскликнул Липутин, — только Шатов наверху стоит, в мезонине, а они внизу поместились,
у капитана Лебядкина. Они и Шатова знают и супругу Шатова знают. Очень близко с нею за границей встречались.
— Это всё оттого они так угрюмы сегодня, — ввернул вдруг Липутин, совсем уже выходя из комнаты и, так сказать, налету, — оттого, что с капитаном Лебядкиным шум
у них давеча вышел из-за сестрицы. Капитан Лебядкин ежедневно свою прекрасную сестрицу, помешанную, нагайкой стегает, настоящей казацкой-с, по утрам и по вечерам. Так Алексей Нилыч в том же
доме флигель даже заняли, чтобы не участвовать. Ну-с, до свиданья.
Только вечером, уже в восьмом часу, я застал его
дома. К удивлению моему,
у него сидели гости — Алексей Нилыч и еще один полузнакомый мне господин, некто Шигалев, родной брат жены Виргинского.
Вдруг
у подъезда прогремела карета, и некоторое отдаленное движение в
доме возвестило нам, что хозяйка воротилась.
— Кажется, это Лебядкиных-с, — выискался наконец один добрый человек с ответом на запрос Варвары Петровны, наш почтенный и многими уважаемый купец Андреев, в очках, с седою бородой, в русском платье и с круглою цилиндрическою шляпой, которую держал теперь в руках, — они
у Филипповых в
доме проживают, в Богоявленской улице.
— Эта книга, — строго проговорила она, — находится всегда внизу
у швейцара моего
дома, там вы можете подписать ваше пожертвование, если захотите.
Всем тотчас же стало известно, что Юлия Михайловна сделала Варваре Петровне чрезвычайный визит и что
у крыльца
дома ей объявили, что «по нездоровью не могут принять».
Крыльцо пустого
дома, в котором квартировал Шатов, было незаперто; но, взобравшись в сени, Ставрогин очутился в совершенном мраке и стал искать рукой лестницу в мезонин. Вдруг сверху отворилась дверь и показался свет; Шатов сам не вышел, а только свою дверь отворил. Когда Николай Всеволодович стал на пороге его комнаты, то разглядел его в углу
у стола, стоящего в ожидании.
Я, знаете, уже заявил в Петербурге о необходимости особого часового
у дверей губернаторского
дома.
Всё еще не решались, где устроить вечерний бал: в огромном ли
доме предводительши, который та уступала для этого дня, или
у Варвары Петровны в Скворешниках?
Правда, в
дома не входили, а ждали на конях
у ворот; от особенных оскорблений жениху и невесте удержались, но все-таки произвели скандал.
Действительно, предприятие было эксцентрическое: все отправлялись за реку, в
дом купца Севостьянова,
у которого во флигеле, вот уж лет с десять, проживал на покое, в довольстве и в холе, известный не только
у нас, но и по окрестным губерниям и даже в столицах Семен Яковлевич, наш блаженный и пророчествующий.
Варвара Петровна прибыла в свой загородный
дом вся в хлопотах: накануне определено было окончательно, что предстоящий праздник будет дан
у предводительши.
— Я была уверена, — поднялась, засверкав глазами, Варвара Петровна, — уверена уже годы, что вы именно на то только и живете, чтобы под конец опозорить меня и мой
дом клеветой! Что вы хотите сказать вашим гувернерством
у купца или смертью под забором? Злость, клевета, и ничего больше!
— Давайте, конечно, кто ж про это гостей спрашивает? Да дайте и сливок,
у вас всегда такую мерзость дают вместо чаю; а еще в
доме именинник.
— Он здесь
у вас припасен, вероятно, чтобы слышать наш торг или видеть даже деньги в руках, ведь так? — спросил Ставрогин и, не дожидаясь ответа, пошел вон из
дому. Верховенский нагнал его
у ворот почти в сумасшествии.
Ставрогин молчал. Меж тем пришли к самому
дому и остановились
у подъезда.
— Я ожидал от вас не менее, принимаю вашу жертву, жертву истинного друга, но до
дому, только до
дому: вы не должны, вы не вправе компрометировать себя далее моим сообществом. О, croyez-moi, je serai calme! [О, поверьте мне, я буду спокоен! (фр.)] Я сознаю себя в эту минуту а là hauteur de tout се qu’il
у a de plus sacré… [на высоте всего, что только есть самого святого (фр.).]
С открытым видом, с обворожительною улыбкой, быстро приблизилась она к Степану Трофимовичу, протянула ему прелестно гантированную ручку и засыпала его самыми лестными приветствиями, — как будто
у ней только и заботы было во всё это утро, что поскорей подбежать и обласкать Степана Трофимовича за то, что видит его наконец в своем
доме.
Хозяин этого нового
дома, мещанин, живший в ближайшей слободке, только что увидел пожар в своем новом
доме, бросился к нему и успел его отстоять, раскидав с помощью соседей зажженные дрова, сложенные
у боковой стены.
Кругом, однако же, продолжались истории о Николае Всеволодовиче и о том, что убитая — его жена, что вчера он из первого здешнего
дома,
у генеральши Дроздовой, сманил к себе девицу, дочь, «нечестным порядком», и что жаловаться на него будут в Петербург, а что жена зарезана, то это, видно, для того, чтоб на Дроздовой ему жениться.
В два часа пополудни он забегал к Гаганову, всего за день прибывшему из деревни и
у которого собрался полон
дом посетителей, много и горячо говоривших о только что происшедших событиях.
И он наставил Кириллову револьвер прямо в лоб; но почти в ту же минуту, опомнившись наконец совершенно, отдернул руку, сунул револьвер в карман и, не сказав более ни слова, побежал из
дому. Липутин за ним. Вылезли в прежнюю лазейку и опять прошли откосом, придерживаясь за забор. Петр Степанович быстро зашагал по переулку, так что Липутин едва поспевал.
У первого перекрестка вдруг остановился.
Тотчас же сломя голову бросился он из
дому узнавать подробности и узнал, во-первых, что Федька, найденный с проломленною головой, был по всем признакам ограблен и, во-вторых, что полиция уже имела сильные подозрения и даже некоторые твердые данные заключить, что убийцей его был шпигулинский Фомка, тот самый, с которым он несомненно резал и зажег
у Лебядкиных, и что ссора между ними произошла уже дорогой из-за утаенных будто бы Федькой больших денег, похищенных
у Лебядкина…
Липутин пробежал и в квартиру Петра Степановича и успел узнать с заднего крыльца, потаенно, что Петр Степанович хоть и воротился домой вчера, этак уже около часу пополуночи, но всю ночь преспокойно изволил почивать
у себя
дома вплоть до восьми часов утра.
Мало-помалу он забылся на миг легким сном и видел во сне что-то похожее на кошмар; ему приснилось, что он опутан на своей кровати веревками, весь связан и не может шевельнуться, а между тем раздаются по всему
дому страшные удары в забор, в ворота, в его дверь, во флигеле
у Кириллова, так что весь
дом дрожит, и какой-то отдаленный, знакомый, но мучительный для него голос жалобно призывает его.
— Что за глупости и как это долго будет! Возьмите, вот мои деньги, коли
у вас нет ничего, тут восемь гривен, кажется; всё.
У вас точно в помешанном
доме.
Наконец, упомянется, что
у него, в
доме Филиппова, квартировал Федька.
«Я, Алексей Кириллов, — твердо и повелительно диктовал Петр Степанович, нагнувшись над плечом Кириллова и следя за каждою буквой, которую тот выводил трепетавшею от волнения рукой, — я, Кириллов, объявляю, что сегодня… октября, ввечеру, в восьмом часу, убил студента Шатова, за предательство, в парке, и за донос о прокламациях и о Федьке, который
у нас обоих, в
доме Филиппова, тайно квартировал и ночевал десять дней.
Выйдя в сени, он сообщил всем, кто хотел слушать, что Степан Трофимович не то чтоб учитель, а «сами большие ученые и большими науками занимаются, а сами здешние помещики были и живут уже двадцать два года
у полной генеральши Ставрогиной, заместо самого главного человека в
доме, а почет имеют от всех по городу чрезвычайный.
Ему хотелось посмотреть в окно: «Tiens, un lac, [Вот как, тут озеро (фр.).] — проговорил он, — ах, боже мой, я еще и не видал его…» В эту минуту
у подъезда избы прогремел чей-то экипаж и в
доме поднялась чрезвычайная суматоха.
Варвара Петровна по приезде остановилась в городском своем
доме. Разом хлынули на нее все накопившиеся известия и потрясли ее ужасно. Она затворилась
у себя одна. Был вечер; все устали и рано легли спать.