Неточные совпадения
Замечу лишь, что это был человек даже совестливый (
то есть иногда), а потому часто грустил.
Замечу от себя, что действительно у многих особ в генеральских чинах есть привычка смешно говорить: «Я служил государю моему…»,
то есть точно у них не
тот же государь, как и у нас, простых государевых подданных, а особенный, ихний.
— Все вы из «недосиженных», — шутливо
замечал он Виргинскому, — все подобные вам, хотя в вас, Виргинский, я и не
замечал той огра-ни-чен-ности, какую встречал в Петербурге chez ces séminaristes, [у этих семинаристов (фр.).] но все-таки вы «недосиженные». Шатову очень хотелось бы высидеться, но и он недосиженный.
— Cher ami, [Дорогой друг (фр.).] — благодушно
заметил ему Степан Трофимович, — поверьте, что это(он повторил жест вокруг шеи) нисколько не принесет пользы ни нашим помещикам, ни всем нам вообще. Мы и без голов ничего не сумеем устроить, несмотря на
то что наши головы всего более и мешают нам понимать.
Замечу, что у нас многие полагали, что в день манифеста будет нечто необычайное, в
том роде, как предсказывал Липутин, и всё ведь так называемые знатоки народа и государства.
Он был не очень разговорчив, изящен без изысканности, удивительно скромен и в
то же время
смел и самоуверен, как у нас никто.
Кстати
замечу в скобках, что милый, мягкий наш Иван Осипович, бывший наш губернатор, был несколько похож на бабу, но хорошей фамилии и со связями, — чем и объясняется
то, что он просидел у нас столько лет, постоянно отмахиваясь руками от всякого дела.
Алеша и полковник еще не успели ничего понять, да им и не видно было и до конца казалось, что
те шепчутся; а между
тем отчаянное лицо старика их тревожило. Они смотрели выпуча глаза друг на друга, не зная, броситься ли им на помощь, как было условлено, или еще подождать. Nicolas
заметил, может быть, это и притиснул ухо побольнее.
— Ба, ба! что я вижу! — вскричал Nicolas, вдруг
заметив на самом видном месте, на столе,
том Консидерана. — Да уж не фурьерист ли вы? Ведь чего доброго! Так разве это не
тот же перевод с французского? — засмеялся он, стуча пальцами в книгу.
Заметила она, что
тот с Дашей иногда говорит, ну и стала беситься, тут уж и мне, матушка, житья не стало.
«Почему это, я
заметил, — шепнул мне раз тогда Степан Трофимович, — почему это все эти отчаянные социалисты и коммунисты в
то же время и такие неимоверные скряги, приобретатели, собственники, и даже так, что чем больше он социалист, чем дальше пошел,
тем сильнее и собственник… почему это?
Правда и
то, что и сами эти господа таланты средней руки, на склоне почтенных лет своих, обыкновенно самым жалким образом у нас исписываются, совсем даже и не
замечая того.
Но седые старички не
замечают того и сердятся.
Проклятие на эту минуту: я, кажется, оробел и смотрел подобострастно! Он мигом всё это
заметил и, конечно, тотчас же всё узнал,
то есть узнал, что мне уже известно, кто он такой, что я его читал и благоговел пред ним с самого детства, что я теперь оробел и смотрю подобострастно. Он улыбнулся, кивнул еще раз головой и пошел прямо, как я указал ему. Не знаю, для чего я поворотил за ним назад; не знаю, для чего я пробежал подле него десять шагов. Он вдруг опять остановился.
— Извозчики? извозчики всего ближе отсюда… у собора стоят, там всегда стоят, — и вот я чуть было не повернулся бежать за извозчиком. Я подозреваю, что он именно этого и ждал от меня. Разумеется, я тотчас же опомнился и остановился, но движение мое он
заметил очень хорошо и следил за мною всё с
тою же скверною улыбкой. Тут случилось
то, чего я никогда не забуду.
— Не беспокойтесь, я сам, — очаровательно проговорил он,
то есть когда уже вполне
заметил, что я не подниму ему ридикюль, поднял его, как будто предупреждая меня, кивнул еще раз головой и отправился своею дорогой, оставив меня в дураках.
Степан Трофимович машинально подал руку и указал садиться; посмотрел на меня, посмотрел на Липутина и вдруг, как бы опомнившись, поскорее сел сам, но всё еще держа в руке шляпу и палку и не
замечая того.
— Нет,
заметьте,
заметьте, — подхватил Липутин, как бы и не слыхав Степана Трофимовича, — каково же должно быть волнение и беспокойство, когда с таким вопросом обращаются с такой высоты к такому человеку, как я, да еще снисходят до
того, что сами просят секрета. Это что же-с? Уж не получили ли известий каких-нибудь о Николае Всеволодовиче неожиданных?
Заметьте при этом, что если уж Алексею Нилычу могло показаться нечто странное,
то что же на самом-то деле может оказаться, а?
— Это всё равно. Обман убьют. Всякий, кто хочет главной свободы,
тот должен
сметь убить себя. Кто
смеет убить себя,
тот тайну обмана узнал. Дальше нет свободы; тут всё, а дальше нет ничего. Кто
смеет убить себя,
тот бог. Теперь всякий может сделать, что бога не будет и ничего не будет. Но никто еще ни разу не сделал.
Замечу, что у нас уже пошли слухи о
том, что она вольнодумна и «новых правил».
— Тетя, тетя? Возьмите и меня с собой к вам! — раздался голос Лизаветы Николаевны.
Замечу, что Лизавета Николаевна прибыла к обедне вместе с губернаторшей, а Прасковья Ивановна, по предписанию доктора, поехала
тем временем покататься в карете, а для развлечения увезла с собой и Маврикия Николаевича. Лиза вдруг оставила губернаторшу и подскочила к Варваре Петровне.
—
То есть не по-братски, а единственно в
том смысле, что я брат моей сестре, сударыня, и поверьте, сударыня, — зачастил он, опять побагровев, — что я не так необразован, как могу показаться с первого взгляда в вашей гостиной. Мы с сестрой ничто, сударыня, сравнительно с пышностию, которую здесь
замечаем. Имея к
тому же клеветников. Но до репутации Лебядкин горд, сударыня, и… и… я приехал отблагодарить… Вот деньги, сударыня!
— Сударыня, сударыня! — вскочил он вдруг опять, вероятно и не
замечая того и ударяя себя в грудь, — здесь, в этом сердце, накипело столько, столько, что удивится сам бог, когда обнаружится на Страшном суде!
Тут у меня еще не докончено, но всё равно, словами! — трещал капитан. — Никифор берет стакан и, несмотря на крик, выплескивает в лохань всю комедию, и мух и таракана, что давно надо было сделать. Но
заметьте,
заметьте, сударыня, таракан не ропщет! Вот ответ на ваш вопрос: «Почему?» — вскричал он торжествуя: — «Та-ра-кан не ропщет!» Что же касается до Никифора,
то он изображает природу, — прибавил он скороговоркой и самодовольно заходил по комнате.
И до
того было сильно всегдашнее, неодолимое влияние его на мать, что она и тут не
посмела отдернуть руки.
Там вообще над нею смеялись, но прежде она вовсе не
замечала того.
Кириллов, тут бывший (чрезвычайный оригинал, Варвара Петровна, и чрезвычайно отрывистый человек; вы, может быть, когда-нибудь его увидите, он теперь здесь), ну так вот, этот Кириллов, который, по обыкновению, всё молчит, а тут вдруг разгорячился,
заметил, я помню, Николаю Всеволодовичу, что
тот третирует эту госпожу как маркизу и
тем окончательно ее добивает.
«Вы, говорит, нарочно выбрали самое последнее существо, калеку, покрытую вечным позором и побоями, — и вдобавок зная, что это существо умирает к вам от комической любви своей, — и вдруг вы нарочно принимаетесь ее морочить, единственно для
того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет!» Чем, наконец, так особенно виноват человек в фантазиях сумасшедшей женщины, с которой,
заметьте, он вряд ли две фразы во всё время выговорил!
— Не найдете ли вы что-нибудь прибавить,
заметить? Если чувствуете, что мы несправедливы,
то заявите это; протестуйте, заявляйте вслух ваше неудовольствие.
Заметьте, что в качестве реалиста он не может солгать и что истина ему дороже успеха… разумеется, кроме
тех особенных случаев, когда успех дороже истины.
Шатов, совершенно всеми забытый в своем углу (неподалеку от Лизаветы Николаевны) и, по-видимому, сам не знавший, для чего он сидел и не уходил, вдруг поднялся со стула и через всю комнату, неспешным, но твердым шагом направился к Николаю Всеволодовичу, прямо смотря ему в лицо.
Тот еще издали
заметил его приближение и чуть-чуть усмехнулся; но когда Шатов подошел к нему вплоть,
то перестал усмехаться.
Когда очень уж солидные и сдержанные люди на этот слух улыбались, благоразумно
замечая, что человек, живущий скандалами и начинающий у нас с флюса, не похож на чиновника,
то им шепотом
замечали, что служит он не
то чтоб официально, а, так сказать, конфиденциально и что в таком случае самою службой требуется, чтобы служащий как можно менее походил на чиновника.
Повторю, эти слухи только мелькнули и исчезли бесследно, до времени, при первом появлении Николая Всеволодовича; но
замечу, что причиной многих слухов было отчасти несколько кратких, но злобных слов, неясно и отрывисто произнесенных в клубе недавно возвратившимся из Петербурга отставным капитаном гвардии Артемием Павловичем Гагановым, весьма крупным помещиком нашей губернии и уезда, столичным светским человеком и сыном покойного Павла Павловича Гаганова,
того самого почтенного старшины, с которым Николай Всеволодович имел, четыре с лишком года
тому назад,
то необычайное по своей грубости и внезапности столкновение, о котором я уже упоминал прежде, в начале моего рассказа.
Замечу кстати, что она начала уже приобретать у нас, помаленьку,
то высшее влияние, которого так несомненно добивалась и жаждала, и уже начинала видеть себя «окруженною».
— Я не про
то. Знаете ли, что всё это было нарочно сшито белыми нитками, чтобы
заметили те… кому надо. Понимаете это?
— И вы это знаете сами. Я хитрил много раз… вы улыбнулись, очень рад улыбке, как предлогу для разъяснения; я ведь нарочно вызвал улыбку хвастливым словом «хитрил», для
того чтобы вы тотчас же и рассердились: как это я
смел подумать, что могу хитрить, а мне чтобы сейчас же объясниться. Видите, видите, как я стал теперь откровенен! Ну-с, угодно вам выслушать?
— И с
тем, однако, — подхватил яростно Шатов, — чтобы вы переменили ваш тон. Слышите, я требую, тогда как должен
молить… Понимаете ли вы, что значит требовать, тогда как должно
молить?
— Во-первых,
замечу вам, что сам Кириллов сейчас только сказал мне, что он счастлив и что он прекрасен. Ваше предположение о
том, что всё это произошло в одно и
то же время, почти верно; ну, и что же из всего этого? Повторяю, я вас, ни
того, ни другого, не обманывал.
— Не думаю, чтобы не изменили, — осторожно
заметил Ставрогин, — вы пламенно приняли и пламенно переиначили, не
замечая того. Уж одно
то, что вы бога низводите до простого атрибута народности…
Они в
том мнении, что я помимо их не
посмею вас беспокоить, а я пред вами, сударь, как пред Истинным, — вот уже четвертую ночь вашей милости на сем мосту поджидаю, в
том предмете, что и кроме них могу тихими стопами свой собственный путь найти.
— И позвольте, —
заметил он наконец, — вы всё пишете о «фамильном позоре». Какой же позор для вас в
том, что ваша сестра в законном браке со Ставрогиным?
—
Замечу только одно, — произнес Маврикий Николаевич, с усилием и со страданием обсуждавший дело, — если противник заранее объявляет, что стрелять будет вверх,
то поединок действительно продолжаться не может… по причинам деликатным и… ясным…
Степан Трофимович даже
заметил однажды, что чем более помещик разорился,
тем слаще он подсюсюкивает и растягивает слова.
— А между
тем мы с вами, Иван Александрович, сидим и толкуем о правых понятиях-с, — с благородным азартом самообличения
замечает один клубный старичок другому.
— Он мало
того что не вызвал студента, он взял руки назад,
заметьте это особенно, ваше превосходительство, — выставлял один.
—
То есть они ведь вовсе в тебе не так нуждаются. Напротив, это чтобы тебя обласкать и
тем подлизаться к Варваре Петровне. Но, уж само собою, ты не
посмеешь отказаться читать. Да и самому-то, я думаю, хочется, — ухмыльнулся он, — у вас у всех, у старичья, адская амбиция. Но послушай, однако, надо, чтобы не так скучно. У тебя там что, испанская история, что ли? Ты мне дня за три дай просмотреть, а
то ведь усыпишь, пожалуй.
Дело в
том, что молодой Верховенский с первого шагу обнаружил решительную непочтительность к Андрею Антоновичу и взял над ним какие-то странные права, а Юлия Михайловна, всегда столь ревнивая к значению своего супруга, вовсе не хотела этого
замечать; по крайней мере не придавала важности.
Фон Лембке был обижен и снова пожаловался супруге; осмеяв его раздражительность,
та колко
заметила, что он сам, видно, не умеет стать на настоящую ногу; по крайней мере с ней «этот мальчик» никогда не позволяет себе фамильярностей, а впрочем, «он наивен и свеж, хотя и вне рамок общества».
Замечу, предупреждая события, что если бы не самомнение и честолюбие Юлии Михайловны,
то, пожалуй, и не было бы всего
того, что успели натворить у нас эти дурные людишки. Тут она во многом ответственна!