Неточные совпадения
— Понимаю, что если вы, по
вашим словам, так долго прожили за границей, чуждаясь для своих целей людей, и — забыли Россию, то, конечно, вы на нас, коренных русаков, поневоле должны смотреть с удивлением, а мы равномерно на вас.
— Ах, простите, пожалуйста, я совсем не то
слово сказала; вовсе не смешное, а так… (Она покраснела и сконфузилась.) Впрочем, что же стыдиться того, что вы прекрасный человек? Ну, пора нам, Маврикий Николаевич! Степан Трофимович, через полчаса чтобы вы у нас были. Боже, сколько мы будем говорить! Теперь уж я
ваш конфидент, и обо всем, обо всем,понимаете?
Тут у меня еще не докончено, но всё равно,
словами! — трещал капитан. — Никифор берет стакан и, несмотря на крик, выплескивает в лохань всю комедию, и мух и таракана, что давно надо было сделать. Но заметьте, заметьте, сударыня, таракан не ропщет! Вот ответ на
ваш вопрос: «Почему?» — вскричал он торжествуя: — «Та-ра-кан не ропщет!» Что же касается до Никифора, то он изображает природу, — прибавил он скороговоркой и самодовольно заходил по комнате.
Выговор у него удивительно ясен;
слова его сыплются, как ровные, крупные зернушки, всегда подобранные и всегда готовые к
вашим услугам.
— Николай Всеволодович, — повторила она, отчеканивая
слова твердым голосом, в котором зазвучал грозный вызов, — прошу вас, скажите сейчас же, не сходя с этого места: правда ли, что эта несчастная, хромая женщина, — вот она, вон там, смотрите на нее! — правда ли, что она… законная жена
ваша?
— А? Что? Вы, кажется, сказали «всё равно»? — затрещал Петр Степанович (Николай Всеволодович вовсе ничего не говорил). — Конечно, конечно; уверяю вас, что я вовсе не для того, чтобы вас товариществом компрометировать. А знаете, вы ужасно сегодня вскидчивы; я к вам прибежал с открытою и веселою душой, а вы каждое мое словцо в лыко ставите; уверяю же вас, что сегодня ни о чем щекотливом не заговорю,
слово даю, и на все
ваши условия заранее согласен!
— И не думал. И теперь не думаю, несмотря на
ваши слова, хотя… хотя кто ж тут с этими дураками может в чем-нибудь заручиться! — вдруг вскричал он в бешенстве, ударив кулаком по столу. — Я их не боюсь! Я с ними разорвал. Этот забегал ко мне четыре раза и говорил, что можно… но, — посмотрел он на Ставрогина, — что ж, собственно, вам тут известно?
— Это
ваша фраза целиком, а не моя.
Ваша собственная, а не одно только заключение нашего разговора. «Нашего» разговора совсем и не было: был учитель, вещавший огромные
слова, и был ученик, воскресший из мертвых. Я тот ученик, а вы учитель.
— Я не встал с первого
вашего слова, не закрыл разговора, не ушел от вас, а сижу до сих пор и смирно отвечаю на
ваши вопросы и… крики, стало быть, не нарушил еще к вам уважения.
Всё это
ваши собственные
слова, Ставрогин, кроме только
слов о полунауке; эти мои, потому что я сам только полунаука, а стало быть, особенно ненавижу ее.
В
ваших же мыслях и даже в самых
словах я не изменил ничего, ни единого
слова.
Единый народ-«богоносец» — это русский народ, и… и… и неужели, неужели вы меня почитаете за такого дурака, Ставрогин, — неистово возопил он вдруг, — который уж и различить не умеет, что
слова его в эту минуту или старая, дряхлая дребедень, перемолотая на всех московских славянофильских мельницах, или совершенно новое
слово, последнее
слово, единственное
слово обновления и воскресения, и… и какое мне дело до
вашего смеха в эту минуту!
В
ваших словах я признаю мое собственное настроение два года назад и теперь уже я не скажу вам, как давеча, что вы мои тогдашние мысли преувеличили.
— Они не то чтобы пообещали-с, а говорили на словах-с, что могу, пожалуй,
вашей милости пригодиться, если полоса такая, примерно, выйдет, но в чем, собственно, того не объяснили, чтобы в точности, потому Петр Степанович меня, примером, в терпении казацком испытывают и доверенности ко мне никакой не питают.
— Если бы только не
ваше слово о несомненном прибытии, то перестал бы верить.
— Высокие
слова! Вы разрешаете загадку жизни! — вскричал капитан, наполовину плутуя, а наполовину действительно в неподдельном восторге, потому что был большой любитель словечек. — Из всех
ваших слов, Николай Всеволодович, я запомнил одно по преимуществу, вы еще в Петербурге его высказали: «Нужно быть действительно великим человеком, чтобы суметь устоять даже против здравого смысла». Вот-с!
— Я совершенно присоединяюсь к
словам господина Кириллова… эта мысль, что нельзя мириться на барьере, есть предрассудок, годный для французов… Да я и не понимаю обиды, воля
ваша, я давно хотел сказать… потому что ведь предлагаются всякие извинения, не так ли?
— Степан Трофимович, нам надо говорить о деле. Я уверена, что вы приготовили все
ваши пышные
слова и разные словечки, но лучше бы к делу прямо, не так ли?
— Вы ужасно любите восклицать, Степан Трофимович. Нынче это совсем не в моде. Они говорят грубо, но просто. Дались вам наши двадцать лет! Двадцать лет обоюдного самолюбия, и больше ничего. Каждое письмо
ваше ко мне писано не ко мне, а для потомства. Вы стилист, а не друг, а дружба — это только прославленное
слово, в сущности: взаимное излияние помой…
— Боже, сколько чужих
слов! Затверженные уроки! И на вас уже надели они свой мундир! Вы тоже в радости, вы тоже на солнце; chère, chère, за какое чечевичное варево продали вы им
вашу свободу!
— Я не какой-то такой,а я просто… всё неприятности, — пробормотал он нахмурясь, но уже без гнева и подсаживаясь к столу, — садитесь и скажите
ваши два
слова. Я вас давно не видал, Петр Степанович, и только не влетайте вы вперед с
вашею манерой… иногда при делах оно…
Ну-с, а теперь… теперь, когда эти дураки… ну, когда это вышло наружу и уже у вас в руках и от вас, я вижу, не укроется — потому что вы человек с глазами и вас вперед не распознаешь, а эти глупцы между тем продолжают, я… я… ну да, я, одним
словом, пришел вас просить спасти одного человека, одного тоже глупца, пожалуй сумасшедшего, во имя его молодости, несчастий, во имя
вашей гуманности…
— Однако же у вас каждое
слово на крюк привешено, хе-хе! осторожный человек! — весело заметил вдруг Петр Степанович. — Слушайте, отец родной, надо же было с вами познакомиться, ну вот потому я в моем стиле и говорил. Я не с одним с вами, а со многими так знакомлюсь. Мне, может,
ваш характер надо было распознать.
— Напротив, я очень рад, что дело, так сказать, определяется, — встал и фон Лембке, тоже с любезным видом, видимо под влиянием последних
слов. — Я с признательностию принимаю
ваши услуги и, будьте уверены, всё, что можно с моей стороны насчет отзыва о
вашем усердии…
— Не из
слов ли этого фальшивого, порочного молодого человека, которого вы сами подозреваете? Он вас победил льстивыми похвалами
вашему таланту в литературе.
— Ведь это только одни
слова с
вашей стороны, — проговорил он вдруг, — мстительные и торжествующие
слова: я уверен, вы понимаете недосказанное в строках, и неужели есть тут место мелкому тщеславию?
Мои
слова не позволение, не предписание, а потому и самолюбию
вашему нет оскорбления.
— Я слишком, слишком сочувствую
вашему вопросу! — рванулась студентка, рдея в негодовании от
слов майора.
— Ведь вы от отца
вашего получили же деньги за имение, — спокойно заметил Николай Всеволодович. — Maman выдала вам тысяч шесть или восемь за Степана Трофимовича. Вот и заплатите полторы тысячи из своих. Я не хочу, наконец, платить за чужих, я и так много роздал, мне это обидно… — усмехнулся он сам на свои
слова.
Но так как мне эти трагедии наскучили вельми, — и заметьте, я говорю серьезно, хоть и употребляю славянские выражения, — так как всё это вредит, наконец, моим планам, то я и дал себе
слово спровадить Лебядкиных во что бы ни стало и без
вашего ведома в Петербург, тем более что и сам он туда порывался.
Разве вот Федька припомнит
ваши тогдашние неосторожные
слова у Кириллова (и зачем вы их тогда сказали?), но ведь это вовсе ничего не доказывает, а Федьку мы сократим.
— Николай Всеволодович, скажите как пред богом, виноваты вы или нет, а я, клянусь,
вашему слову поверю, как божьему, и на край света за вами пойду, о, пойду! Пойду как собачка…
Ваши ли это
слова, которые я старался припомнить буквально?
Я чувствую, что
ваш взгляд и… я удивляюсь даже
вашей манере: вы простодушны, вы говорите слово-ерс и опрокидываете чашку на блюдечко… с этим безобразным кусочком; но в вас есть нечто прелестное, и я вижу по
вашим чертам…