Неточные совпадения
Правда, он писать любил без памяти, писал к ней, даже живя в одном с нею
доме, а в истерических случаях и
по два письма в день.
Хотя происхождения он был, кажется, невысокого, но случилось так, что воспитан был с самого малолетства в одном знатном
доме в Москве и, стало быть, прилично; по-французски говорил, как парижанин.
Говорили об уничтожении цензуры и буквы ъ, о заменении русских букв латинскими, о вчерашней ссылке такого-то, о каком-то скандале в Пассаже, о полезности раздробления России
по народностям с вольною федеративною связью, об уничтожении армии и флота, о восстановлении Польши
по Днепр, о крестьянской реформе и прокламациях, об уничтожении наследства, семейства, детей и священников, о правах женщины, о
доме Краевского, которого никто и никогда не мог простить господину Краевскому, и пр., и пр.
Губернатору,
по отцу, он был сродни и в
доме его принят как близкий родственник.
В зале, куда вышел он принять на этот раз Николая Всеволодовича (в другие разы прогуливавшегося, на правах родственника,
по всему
дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний у губернатора человек, распечатывал в углу у стола пакеты; а в следующей комнате, у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал «Голос», разумеется не обращая никакого внимания на то, что происходило в зале; даже и сидел спиной.
— Это всё оттого они так угрюмы сегодня, — ввернул вдруг Липутин, совсем уже выходя из комнаты и, так сказать, налету, — оттого, что с капитаном Лебядкиным шум у них давеча вышел из-за сестрицы. Капитан Лебядкин ежедневно свою прекрасную сестрицу, помешанную, нагайкой стегает, настоящей казацкой-с,
по утрам и
по вечерам. Так Алексей Нилыч в том же
доме флигель даже заняли, чтобы не участвовать. Ну-с, до свиданья.
Капитан приехал с сестрой совершенно нищим и, как говорил Липутин, действительно сначала ходил
по иным
домам побираться; но, получив неожиданно деньги, тотчас же запил и совсем ошалел от вина, так что ему было уже не до хозяйства.
Ответа не получил, но уверенный,
по несомненным данным, что он
дома, постучался в другой раз.
Тогда он, соскочив, по-видимому, с постели, подошел крупными шагами к дверям и крикнул мне во весь голос: «Шатова
дома нет».
Всем тотчас же стало известно, что Юлия Михайловна сделала Варваре Петровне чрезвычайный визит и что у крыльца
дома ей объявили, что «
по нездоровью не могут принять».
Варвара Петровна тотчас же поспешила заметить, что Степан Трофимович вовсе никогда не был критиком, а, напротив, всю жизнь прожил в ее
доме. Знаменит же обстоятельствами первоначальной своей карьеры, «слишком известными всему свету», а в самое последнее время — своими трудами
по испанской истории; хочет тоже писать о положении теперешних немецких университетов и, кажется, еще что-то о дрезденской Мадонне. Одним словом, Варвара Петровна не захотела уступить Юлии Михайловне Степана Трофимовича.
Действительно, предприятие было эксцентрическое: все отправлялись за реку, в
дом купца Севостьянова, у которого во флигеле, вот уж лет с десять, проживал на покое, в довольстве и в холе, известный не только у нас, но и
по окрестным губерниям и даже в столицах Семен Яковлевич, наш блаженный и пророчествующий.
Прибыв в пустой
дом, она обошла комнаты в сопровождении верного и старинного Алексея Егоровича и Фомушки, человека, видавшего виды и специалиста
по декоративному делу. Начались советы и соображения: что из мебели перенести из городского
дома; какие вещи, картины; где их расставить; как всего удобнее распорядиться оранжереей и цветами; где сделать новые драпри, где устроить буфет, и один или два? и пр., и пр. И вот, среди самых горячих хлопот, ей вдруг вздумалось послать карету за Степаном Трофимовичем.
День для Петра Степановича выдался хлопотливый. От фон Лембке он поскорее побежал в Богоявленскую улицу, но, проходя
по Быковой улице, мимо
дома, в котором квартировал Кармазинов, он вдруг приостановился, усмехнулся и вошел в
дом. Ему ответили: «Ожидают-с», что очень заинтересовало его, потому что он вовсе не предупреждал о своем прибытии.
Они вышли. Петр Степанович бросился было в «заседание», чтоб унять хаос, но, вероятно, рассудив, что не стоит возиться, оставил всё и через две минуты уже летел
по дороге вслед за ушедшими. На бегу ему припомнился переулок, которым можно было еще ближе пройти к
дому Филиппова; увязая
по колена в грязи, он пустился
по переулку и в самом деле прибежал в ту самую минуту, когда Ставрогин и Кириллов проходили в ворота.
Петр Степанович быстро обернулся. На пороге, из темноты, выступила новая фигура — Федька, в полушубке, но без шапки, как
дома. Он стоял и посмеивался, скаля свои ровные белые зубы. Черные с желтым отливом глаза его осторожно шмыгали
по комнате, наблюдая господ. Он чего-то не понимал; его, очевидно, сейчас привел Кириллов, и к нему-то обращался его вопросительный взгляд; стоял он на пороге, но переходить в комнату не хотел.
О Петре Степановиче, на расспросы мои, подтвердили, что он шнырял в
доме все последние дни, иногда
по два раза на день.
Бегать
по городу и справляться в знакомых, злорадных
домах, где уже весть, конечно, теперь разнеслась, казалось мне противным, да и для Лизы унизительным.
Он стоял на обломках забора; налево от него, шагах в тридцати, высился черный скелет уже совсем почти догоревшего двухэтажного деревянного
дома, с дырьями вместо окон в обоих этажах, с провалившеюся крышей и с пламенем, всё еще змеившимся кое-где
по обугленным бревнам.
Если бы не прибежал в ту же минуту хозяин, то дрова, разгоревшись, наверно бы сожгли
дом, «а
по обгоревшим трупам трудно было бы правду узнать».
Пришли к
дому Филиппова, но, еще не доходя, взяли проулком, или, лучше сказать, неприметною тропинкой вдоль забора, так что некоторое время пришлось пробираться
по крутому откосу канавки, на котором нельзя было ноги сдержать и надо было хвататься за забор.
И он наставил Кириллову револьвер прямо в лоб; но почти в ту же минуту, опомнившись наконец совершенно, отдернул руку, сунул револьвер в карман и, не сказав более ни слова, побежал из
дому. Липутин за ним. Вылезли в прежнюю лазейку и опять прошли откосом, придерживаясь за забор. Петр Степанович быстро зашагал
по переулку, так что Липутин едва поспевал. У первого перекрестка вдруг остановился.
Тотчас же сломя голову бросился он из
дому узнавать подробности и узнал, во-первых, что Федька, найденный с проломленною головой, был
по всем признакам ограблен и, во-вторых, что полиция уже имела сильные подозрения и даже некоторые твердые данные заключить, что убийцей его был шпигулинский Фомка, тот самый, с которым он несомненно резал и зажег у Лебядкиных, и что ссора между ними произошла уже дорогой из-за утаенных будто бы Федькой больших денег, похищенных у Лебядкина…
Мало-помалу он забылся на миг легким сном и видел во сне что-то похожее на кошмар; ему приснилось, что он опутан на своей кровати веревками, весь связан и не может шевельнуться, а между тем раздаются
по всему
дому страшные удары в забор, в ворота, в его дверь, во флигеле у Кириллова, так что весь
дом дрожит, и какой-то отдаленный, знакомый, но мучительный для него голос жалобно призывает его.
— Смею вас уверить, что вы берете лишнее. Если вы протаскали меня целый лишний час
по здешним грязным улицам, то виноваты вы же, потому что сами, стало быть, не знали, где эта глупая улица и этот дурацкий
дом. Извольте принять ваши тридцать копеек и убедиться, что ничего больше не получите.
Но вот это единственное существо, две недели его любившее (он всегда, всегда тому верил!), — существо, которое он всегда считал неизмеримо выше себя, несмотря на совершенно трезвое понимание ее заблуждений; существо, которому он совершенно всё, всёмог простить (о том и вопроса быть не могло, а было даже нечто обратное, так что выходило
по его, что он сам пред нею во всем виноват), эта женщина, эта Марья Шатова вдруг опять в его
доме, опять пред ним… этого почти невозможно было понять!
Выйдя в сени, он сообщил всем, кто хотел слушать, что Степан Трофимович не то чтоб учитель, а «сами большие ученые и большими науками занимаются, а сами здешние помещики были и живут уже двадцать два года у полной генеральши Ставрогиной, заместо самого главного человека в
доме, а почет имеют от всех
по городу чрезвычайный.
Она вбежала в свою светелку, схватила младенца и пошла с ним из
дома по улице.
Она всё бежала, задыхаясь,
по холодной и топкой грязи и наконец начала стучаться в
дома; в одном
доме не отперли, в другом долго не отпирали; она бросила в нетерпении и начала стучаться в третий
дом.
Варвара Петровна
по приезде остановилась в городском своем
доме. Разом хлынули на нее все накопившиеся известия и потрясли ее ужасно. Она затворилась у себя одна. Был вечер; все устали и рано легли спать.