Неточные совпадения
С
каким, должно быть, ядом она
смотрела на него в те минуты, а он ничего-то не примечал!
Он был членом клуба, осанисто проигрывал и заслужил почет, хотя многие
смотрели на него только
как на «ученого».
Проворчав что-нибудь под нос на призывные слова Степана Трофимовича и потоптавшись,
как медведь, на месте, он вдруг неожиданно ухмылялся, откладывал свой картуз и садился на прежний стул, упорно
смотря в землю.
Nicolas
смотрел очень нелюбезно, совсем не по-родственному, был бледен, сидел потупившись и слушал сдвинув брови,
как будто преодолевая сильную боль.
Алеша и полковник еще не успели ничего понять, да им и не видно было и до конца казалось, что те шепчутся; а между тем отчаянное лицо старика их тревожило. Они
смотрели выпуча глаза друг на друга, не зная, броситься ли им на помощь,
как было условлено, или еще подождать. Nicolas заметил, может быть, это и притиснул ухо побольнее.
— Я вам говорю, я приехала и прямо на интригу наткнулась, Вы ведь читали сейчас письмо Дроздовой, что могло быть яснее? Что же застаю? Сама же эта дура Дроздова, — она всегда только дурой была, — вдруг
смотрит вопросительно: зачем, дескать, я приехала? Можете представить,
как я была удивлена! Гляжу, а тут финтит эта Лембке и при ней этот кузен, старика Дроздова племянник, — всё ясно! Разумеется, я мигом всё переделала и Прасковья опять на моей стороне, но интрига, интрига!
— Так. Я еще
посмотрю… А впрочем, всё так будет,
как я сказала, и не беспокойтесь, я сама ее приготовлю. Вам совсем незачем. Всё нужное будет сказано и сделано, а вам туда незачем. Для чего? Для
какой роли? И сами не ходите и писем не пишите. И ни слуху ни духу, прошу вас. Я тоже буду молчать.
Смотрите лучше на меня,
как я не вынес этого зрелища и от него отвернулся.
Проклятие на эту минуту: я, кажется, оробел и
смотрел подобострастно! Он мигом всё это заметил и, конечно, тотчас же всё узнал, то есть узнал, что мне уже известно, кто он такой, что я его читал и благоговел пред ним с самого детства, что я теперь оробел и
смотрю подобострастно. Он улыбнулся, кивнул еще раз головой и пошел прямо,
как я указал ему. Не знаю, для чего я поворотил за ним назад; не знаю, для чего я пробежал подле него десять шагов. Он вдруг опять остановился.
Подлец я или нет, милостивый государь? — заключил он вдруг, грозно
смотря на меня,
как будто я-то и считал его подлецом.
Степан Трофимович машинально подал руку и указал садиться;
посмотрел на меня,
посмотрел на Липутина и вдруг,
как бы опомнившись, поскорее сел сам, но всё еще держа в руке шляпу и палку и не замечая того.
— Да
как же-с? — начал он сам, осторожно
смотря на Степана Трофимовича с своего стула. — Вдруг призвали меня и спрашивают «конфиденциально»,
как я думаю в собственном мнении: помешан ли Николай Всеволодович или в своем уме?
Как же не удивительно?
Как вы
смотрели на него вообще…
какое мнение о нем могли составить и… теперь имеете?..»
Степан Трофимович постоял с минуту в раздумье, как-то не глядя
посмотрел на меня, взял свою шляпу, палку и тихо пошел из комнаты. Я опять за ним,
как и давеча. Выходя из ворот, он, заметив, что я провожаю его, сказал...
— Поскорей возьмите! — воскликнула она, отдавая портрет. — Не вешайте теперь, после, не хочу и
смотреть на него. — Она села опять на диван. — Одна жизнь прошла, началась другая, потом другая прошла — началась третья, и всё без конца. Все концы, точно
как ножницами, обрезывает. Видите,
какие я старые вещи рассказываю, а ведь сколько правды!
Он рассеянно
посмотрел,
как бы припоминая, об чем мы говорили.
— Надо
посмотреть и сообразить. Дело это — огромное. Сразу ничего не выдумаешь. Опыт нужен. Да и когда издадим книгу, вряд ли еще научимся,
как ее издавать. Разве после многих опытов; но мысль наклевывается. Мысль полезная.
Шатов с пачкой в руке, на отлете,
как взял, так и просидел целую минуту без ответа,
смотря в землю.
Он
смотрел так,
как будто ждал разрушения мира, и не то чтобы когда-нибудь, по пророчествам, которые могли бы и не состояться, а совершенно определенно, так-этак послезавтра утром, ровно в двадцать пять минут одиннадцатого.
— Да вы не извиняйтесь, я вас не боюсь. Тогда я только от лакея родился, а теперь и сам стал лакеем, таким же,
как и вы. Наш русский либерал прежде всего лакей и только и
смотрит,
как бы кому-нибудь сапоги вычистить.
— Знаешь что, Шатушка, — покачала она головой, — человек ты, пожалуй, и рассудительный, а скучаешь. Странно мне на всех вас
смотреть; не понимаю я,
как это люди скучают. Тоска не скука. Мне весело.
Варвара Петровна сидела выпрямившись,
как стрела, готовая выскочить из лука. Секунд десять строго и неподвижно
смотрела она на Прасковью Ивановну.
— Бог ты мой, что такое! — возопила Прасковья Ивановна, бессильно сплеснув руками. Но Лиза не ответила и
как бы даже не слышала; она села в прежний угол и опять стала
смотреть куда-то в воздух.
Я особенно припоминаю ее в то мгновение: сперва она побледнела, но вдруг глаза ее засверкали. Она выпрямилась в креслах с видом необычной решимости. Да и все были поражены. Совершенно неожиданный приезд Николая Всеволодовича, которого ждали у нас разве что через месяц, был странен не одною своею неожиданностью, а именно роковым каким-то совпадением с настоящею минутой. Даже капитан остановился
как столб среди комнаты, разинув рот и с ужасно глупым видом
смотря на дверь.
Он молчал,
смотрел на Шатова и бледнел
как рубашка.
Посмотрите на них внимательно: они кувыркаются и визжат от радости,
как щенки на солнце, они счастливы, они победители!
— Вы там каким-нибудь шефом меня представили? —
как можно небрежнее выпустил Николай Всеволодович. Петр Степанович быстро
посмотрел на него.
— Это не от меня,
как знаете; когда скажут, — пробормотал он,
как бы несколько тяготясь вопросом, но в то же время с видимою готовностию отвечать на все другие вопросы. На Ставрогина он
смотрел, не отрываясь, своими черными глазами без блеску, с каким-то спокойным, но добрым и приветливым чувством.
— Положим, вы жили на луне, — перебил Ставрогин, не слушая и продолжая свою мысль, — вы там, положим, сделали все эти смешные пакости… Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, во всю луну. Но теперь вы здесь и
смотрите на луну отсюда:
какое вам дело здесь до всего того, что вы там наделали и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?
— Извините, — действительно удивился Николай Всеволодович, — но вы, кажется,
смотрите на меня
как на какое-то солнце, а на себя
как на какую-то букашку сравнительно со мной. Я заметил это даже по вашему письму из Америки.
— Н-нет… Я не очень боюсь… Но ваше дело совсем другое. Я вас предупредил, чтобы вы все-таки имели в виду. По-моему, тут уж нечего обижаться, что опасность грозит от дураков; дело не в их уме: и не на таких,
как мы с вами, у них подымалась рука. А впрочем, четверть двенадцатого, —
посмотрел он на часы и встал со стула, — мне хотелось бы сделать вам один совсем посторонний вопрос.
— Ни один народ, — начал он,
как бы читая по строкам и в то же время продолжая грозно
смотреть на Ставрогина, — ни один народ еще не устраивался на началах науки и разума; не было ни разу такого примера, разве на одну минуту, по глупости.
— Оправьтесь, полноте, чего бояться, неужто вы меня не узнали? — уговаривал Николай Всеволодович, но на этот раз долго не мог уговорить; она молча
смотрела на него, всё с тем же мучительным недоумением, с тяжелою мыслию в своей бедной голове и всё так же усиливаясь до чего-то додуматься. То потупляла глаза, то вдруг окидывала его быстрым, обхватывающим взглядом. Наконец не то что успокоилась, а
как бы решилась.
Но ведь все-таки
как посмотрят со стороны.
— А впрочем, я теперь поворочусь к вам и буду на вас
смотреть, —
как бы решилась она вдруг, — поворотитесь и вы ко мне и поглядите на меня, только пристальнее. Я в последний раз хочу удостовериться.
— Я все пять лет только и представляла себе,
как онвойдет. Встаньте сейчас и уйдите за дверь, в ту комнату. Я буду сидеть,
как будто ничего не ожидая, и возьму в руки книжку, и вдруг вы войдите после пяти лет путешествия. Я хочу
посмотреть,
как это будет.
— Нет, я никогда не мог узнать, чего вы хотите; мне кажется, что вы интересуетесь мною,
как иные устарелые сиделки интересуются почему-либо одним каким-нибудь больным сравнительно пред прочими, или, еще лучше,
как иные богомольные старушонки, шатающиеся по похоронам, предпочитают иные трупики непригляднее пред другими. Что вы на меня так странно
смотрите?
— Вы ужасно расчетливы; вы всё хотите так сделать, чтоб я еще оставалась в долгу. Когда вы воротились из-за границы, вы
смотрели предо мною свысока и не давали мне выговорить слова, а когда я сама поехала и заговорила с вами потом о впечатлении после Мадонны, вы не дослушали и высокомерно стали улыбаться в свой галстук, точно я уж не могла иметь таких же точно чувств,
как и вы.
—
Как много вы, однако, за границей видели, — тонко
посмотрел фон Лембке. Петр Степанович, не слушая, развернул бумажку и прочел вслух стихотворение...
— Нет, вы вот начали о прокламациях; скажите всё,
как вы на них
смотрите?
— Ну и пускай, черт!.. — яростно вскричал Шатов. — Пускай ваши дураки считают, что я донес,
какое мне дело! Я бы желал
посмотреть, что вы мне можете сделать?
Я не упомянул о Шатове: он расположился тут же в заднем углу стола, несколько выдвинув из ряду свой стул,
смотрел в землю, мрачно молчал, от чаю и хлеба отказался и всё время не выпускал из рук свой картуз,
как бы желая тем заявить, что он не гость, а пришел по делу, и когда захочет, встанет и уйдет.
Он с беспокойством
смотрел на меня,
как бы ожидая ответа. Разумеется, я бросился расспрашивать и кое-как из несвязной речи, с перерывами и ненужными вставками, узнал, что в семь часов утра к нему «вдруг» пришел губернаторский чиновник…
Он
посмотрел на меня странным взглядом — испуганным и в то же время
как бы и желающим испугать.
— Я вас одобряю, — сказал я нарочно
как можно спокойнее, хотя очень за него боялся, — право, это лучше, чем сидеть в такой тоске, но я не одобряю вашего настроения;
посмотрите, на кого вы похожи и
как вы пойдете туда. Il faut être digne et calme avec Lembke. [С Лембке нужно держать себя достойно и спокойно (фр.).] Действительно, вы можете теперь броситься и кого-нибудь там укусить.
— Вчера меня известили из их глупого комитета, чрез Высоцкого, что на меня рассчитывают и приглашают на этот завтрашний праздник в число распорядителей, или
как их… в число тех шести молодых людей, которые назначены
смотреть за подносами, ухаживать за дамами, отводить гостям место и носить бант из белых с пунсовыми лент на левом плече.
Фон Лембке бросился было к окну, но вдруг остановился
как вкопанный, сложил на груди руки и, бледный
как мертвец, зловещим взглядом
посмотрел на смеющуюся.
С недоумением, но пристально
посмотрел он на Степана Трофимовича,
как бы что-то соображая, и вдруг нетерпеливо замахал рукой.
Теперь он ходил из угла в угол и тоже,
как и Степан Трофимович, шептал про себя, но
смотрел в землю, а не в зеркало.
По волнению и по всему, слишком мне в нем знакомому, для меня ясно было, что и сам он
смотрит на теперешнее появление свое на эстраде
как на решение судьбы своей или вроде того.