— Говорил. От меня не прячется.
На всё готовая личность, на всё; за деньги разумеется, но есть и убеждения, в своем роде конечно. Ах да, вот и опять кстати: если вы давеча серьезно о том замысле, помните, насчет Лизаветы Николаевны, то возобновляю вам еще раз, что и я тоже на всё готовая личность, во всех родах, каких угодно, и совершенно к вашим услугам… Что это, вы за палку хватаетесь? Ах нет, вы не за палку… Представьте, мне показалось, что вы палку ищете?
Неточные совпадения
— Вы поймете тогда тот порыв, по которому в этой слепоте благородства вдруг берут человека даже недостойного себя во
всех отношениях, человека, глубоко не понимающего вас,
готового вас измучить при всякой первой возможности, и такого-то человека, наперекор
всему, воплощают вдруг в какой-то идеал, в свою мечту, совокупляют
на нем
все надежды свои, преклоняются пред ним, любят его
всю жизнь, совершенно не зная за что, — может быть, именно за то, что он недостоин того…
Какие-то Лямшины, Телятниковы, помещики Тентетниковы, доморощенные сопляки Радищевы, скорбно, но надменно улыбающиеся жидишки, хохотуны заезжие путешественники, поэты с направлением из столицы, поэты взамен направления и таланта в поддевках и смазных сапогах, майоры и полковники, смеющиеся над бессмысленностию своего звания и за лишний рубль
готовые тотчас же снять свою шпагу и улизнуть в писаря
на железную дорогу; генералы, перебежавшие в адвокаты; развитые посредники, развивающиеся купчики, бесчисленные семинаристы, женщины, изображающие собою женский вопрос, —
всё это вдруг у нас взяло полный верх, и над кем же?
— Хорошо вам
на всем на готовом, баловники! — проревел у самой эстрады тот же семинарист, с удовольствием скаля зубы
на Степана Трофимовича. Тот заметил и подскочил к самому краю...
— Я на это тебе только одно скажу: трудно поверить, чтобы человек, который, несмотря на свои шестьдесят лет, зиму и лето ходит босой и, не снимая, носит под платьем вериги в два пуда весом и который не раз отказывался от предложений жить спокойно и
на всем готовом, — трудно поверить, чтобы такой человек все это делал только из лени.
Сечь состояла из шестидесяти с лишком куреней, которые очень походили на отдельные, независимые республики, а еще более походили на школу и бурсу детей, живущих
на всем готовом.
— А что отвечал в Москве вот лектор-то ваш на вопрос, зачем он билеты подделывал: «Все богатеют разными способами, так и мне поскорей захотелось разбогатеть». Точных слов не помню, но смысл, что на даровщинку, поскорей, без труда!
На всем готовом привыкли жить, на чужих помочах ходить, жеваное есть. Ну, а пробил час великий, тут всяк и объявился, чем смотрит…
— Этому старому псу, — продолжал Тарантьев, — ни о чем и подумать не придется:
на всем готовом будешь жить. Что тут размышлять? Переезжай, да и конец…
Неточные совпадения
Все эти дни Долли была одна с детьми. Говорить о своем горе она не хотела, а с этим горем
на душе говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет
всё, и то ее радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении с ней, его сестрой, и слышать от нее
готовые фразы увещания и утешения.
Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые
на все случаи жизни имеют
готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания.
Он постарался сбыть поскорее Ноздрева, призвал к себе тот же час Селифана и велел ему быть
готовым на заре, с тем чтобы завтра же в шесть часов утра выехать из города непременно, чтобы
все было пересмотрено, бричка подмазана и прочее, и прочее.
Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и
всю родню его, и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему в окна слепая, темная ночь,
готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные петухи, и в совершенно заснувшем городе, может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, — в это время
на другом конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя.
Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда, как-то: щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, всегда
готовый к услугам; покамест ему
все это подавалось и разогретое, и просто холодное, он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор — о том, кто содержал прежде трактир и кто теперь, и много ли дает дохода, и большой ли подлец их хозяин;
на что половой, по обыкновению, отвечал: «О, большой, сударь, мошенник».