— Ю-но-шеству! — как бы вздрогнул Лембке, хотя, бьюсь об заклад, еще мало понимал, о чем идет дело и даже, может быть, с
кем говорит. — Я, милостивый государь мой, этого не допущу-с, — рассердился он вдруг ужасно. — Я юношества не допускаю. Это всё прокламации. Это наскок на общество, милостивый государь, морской наскок, флибустьерство… О чем изволите просить?
Неточные совпадения
Я вам, разумеется, только экстракт разговора передаю, но ведь мысль-то понятна;
кого ни спроси, всем одна мысль приходит, хотя бы прежде никому и в голову не входила: «Да,
говорят, помешан; очень умен, но, может быть, и помешан».
— Но про
кого вы
говорите; и я вас не понимаю! — спросил я с удивлением.
— И не думал. И теперь не думаю, несмотря на ваши слова, хотя… хотя
кто ж тут с этими дураками может в чем-нибудь заручиться! — вдруг вскричал он в бешенстве, ударив кулаком по столу. — Я их не боюсь! Я с ними разорвал. Этот забегал ко мне четыре раза и
говорил, что можно… но, — посмотрел он на Ставрогина, — что ж, собственно, вам тут известно?
— А
кто тебя знает,
кто ты таков и откуда ты выскочил! Только сердце мое, сердце чуяло, все пять лет, всю интригу! А я-то сижу, дивлюсь: что за сова слепая подъехала? Нет, голубчик, плохой ты актер, хуже даже Лебядкина. Поклонись от меня графине пониже да скажи, чтобы присылала почище тебя. Наняла она тебя,
говори? У ней при милости на кухне состоишь? Весь ваш обман насквозь вижу, всех вас, до одного, понимаю!
«Да хоть бы и сто хромоножек, —
кто молод не был!» Ставили на вид почтительность Николая Всеволодовича к матери, подыскивали ему разные добродетели, с благодушием
говорили об его учености, приобретенной в четыре года по немецким университетам.
— Я согласен, что основная идея автора верна, —
говорил он мне в лихорадке, — но ведь тем ужаснее! Та же наша идея, именно наша; мы, мы первые насадили ее, возрастили, приготовили, — да и что бы они могли сказать сами нового, после нас! Но, боже, как всё это выражено, искажено, исковеркано! — восклицал он, стуча пальцами по книге. — К таким ли выводам мы устремлялись?
Кто может узнать тут первоначальную мысль?
— Да
кто управляет-то? три человека с полчеловеком. Ведь, на них глядя, только скука возьмет. И каким это здешним движением? Прокламациями, что ли? Да и
кто навербован-то, подпоручики в белой горячке да два-три студента! Вы умный человек, вот вам вопрос: отчего не вербуются к ним люди значительнее, отчего всё студенты да недоросли двадцати двух лет? Да и много ли? Небось миллион собак ищет, а много ль всего отыскали? Семь человек.
Говорю вам, скука возьмет.
— Ну,
кому надо! Да чего вы так испугались, ведь у вас, Юлия Михайловна
говорила, заготовляется всегда по нескольку списков, один за границей у нотариуса, другой в Петербурге, третий в Москве, потом в банк, что ли, отсылаете.
— О, пораньше, в половине седьмого. И знаете, вы можете войти, сесть и ни с
кем не
говорить, сколько бы там их ни было. Только, знаете, не забудьте захватить с собою бумагу и карандаш.
— Ведь вам всё равно; а это моя особенная просьба. Вы только будете сидеть, ни с
кем ровно не
говоря, слушать и изредка делать как бы отметки; ну хоть рисуйте что-нибудь.
— Вообще о чувствах моих к той или другой женщине я не могу
говорить вслух третьему лицу, да и
кому бы то ни было, кроме той одной женщины. Извините, такова уж странность организма. Но взамен того я скажу вам всю остальную правду: я женат, и жениться или «домогаться» мне уже невозможно.
— Cher, —
говорил он мне уже вечером, припоминая всё о тогдашнем дне, — я подумал в ту минуту:
кто из нас подлее? Он ли, обнимающий меня с тем, чтобы тут же унизить, я ли, презирающий его и его щеку и тут же ее лобызающий, хотя и мог отвернуться… тьфу!
—
Кто это
говорил? — вся вспыхнула Юлия Михайловна.
— То есть
кто заговорил первый? Почем я знаю. А так,
говорят. Масса
говорит. Вчера особенно
говорили. Все как-то уж очень серьезны, хоть ничего не разберешь. Конечно,
кто поумнее и покомпетентнее — не
говорят, но и из тех иные прислушиваются.
— Ну так и
говорите яснее, а то: он,а
кто он — неизвестно. Грамматики не знаете.
Нашли пешком на дороге,
говорит, что учитель, одет как бы иностранец, а умом словно малый ребенок, отвечает несуразно, точно бы убежал от
кого, и деньги имеет!» Начиналась было мысль возвестить по начальству — «так как при всем том в городе не совсем спокойно».
Неточные совпадения
Подозвавши Власа, Петр Иванович и спроси его потихоньку: «
Кто,
говорит, этот молодой человек?» — а Влас и отвечает на это: «Это», —
говорит…
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой
кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь тогда, как нужно гнуть от трех углов… ну, тогда конечно… Нет, не
говорите, иногда очень заманчиво поиграть.
Ни с
кем не
говорила я, // А старика Савелия // Я видеть не могла.
— // «Ну,
кто же?
говори!» // — Известно
кто: разбойники!