— Его нет, но он есть. В камне боли нет, но в страхе от
камня есть боль. Бог есть боль страха смерти. Кто победит боль и страх, тот сам станет бог. Тогда новая жизнь, тогда новый человек, всё новое… Тогда историю будут делить на две части: от гориллы до уничтожения бога и от уничтожения бога до…
Неточные совпадения
— Представьте, — остановился он предо мною, — представьте
камень такой величины, как с большой дом; он висит, а вы под ним; если он упадет на вас, на голову —
будет вам больно?
Дяденька тоже наш на прошлой неделе в остроге здешнем по фальшивым деньгам скончались, так я, по нем поминки справляя, два десятка
камней собакам раскидал, — вот только и дела нашего
было пока.
И вот икона
была в одну ночь ограблена, стекло киота выбито, решетка изломана и из венца и ризы
было вынуто несколько
камней и жемчужин, не знаю, очень ли драгоценных.
Не слыша под собою ног, добежал он к себе в кабинет, как
был, одетый, бросился ничком на постланную ему постель, судорожно закутался весь с головой в простыню и так пролежал часа два, — без сна, без размышлений, с
камнем на сердце и с тупым, неподвижным отчаянием в душе.
Толчок
был дан; точно
камень упал на него и придавил навсегда.
Неизвестно для чего и когда, в незапамятное время, устроен
был тут из диких нетесаных
камней какой-то довольно смешной грот.
Толкаченко и Эркель, опомнившись, побежали и мигом принесли из грота еще с утра запасенные ими там два
камня, каждый фунтов по двадцати весу, уже приготовленные, то
есть крепко и прочно обвязанные веревками.
Так как труп предназначено
было снести в ближайший (третий) пруд и в нем погрузить его, то и стали привязывать к нему эти
камни, к ногам и к шее.
С двумя
камнями ноша
была тяжела, а расстояние более двухсот шагов.
Петр Степанович поднял фонарь, за ним выставились и все, с любопытством высматривая, как погрузился мертвец; но ничего уже не
было видно: тело с двумя
камнями тотчас же потонуло.
— Друг мой, — произнес Степан Трофимович в большом волнении, — savez-vous, это чудесное и… необыкновенное место
было мне всю жизнь
камнем преткновения… dans ce livre [вы знаете… в этой книге (фр.).]… так что я это место еще с детства упомнил.
Трещины и углубления в
камнях были заняты топорками — странными птицами величиной с утку, с темной общей окраской, белесоватой головой и уродливыми оранжево-зелеными клювами, за которые они получили название морских попугаев.
Камень был пущен прямо в мой огород. И, однако ж, не было сомнения, что Фома Фомич, не обращавший на меня никакого внимания, завел весь этот разговор о литературе единственно для меня, чтоб ослепить, уничтожить, раздавить с первого шага петербургского ученого, умника. Я, по крайней мере, не сомневался в этом.
Покуда Корела верит в страшные слова, покуда ее можно ошеломлять упоминовением о"потрясенных основах", надо пользоваться ее простодушием. Надо, чтоб она постоянно видела впереди благополучные перспективы, всеминутно верила, надеялась и ждала, но под одним непременным условием: что все сие лишь тогда совершится, когда краеугольные
камни будут утверждены.
Неточные совпадения
Глеб — он жаден
был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с
камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Пришел дьячок уволенный, // Тощой, как спичка серная, // И лясы распустил, // Что счастие не в пажитях, // Не в соболях, не в золоте, // Не в дорогих
камнях. // «А в чем же?» // — В благодушестве! // Пределы
есть владениям // Господ, вельмож, царей земных, // А мудрого владение — // Весь вертоград Христов! // Коль обогреет солнышко // Да пропущу косушечку, // Так вот и счастлив я! — // «А где возьмешь косушечку?» // — Да вы же дать сулилися…
Он спал на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́
камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее;
ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как
камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее
было невозможно; травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но
была так редка, и зерно
было такое тощее, что не чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя в поле пищи, она бежала в город и наполняла улицы.
Когда же Помпадурша
была,"за слабое держание некоторой тайности", сослана в монастырь и пострижена под именем инокини Нимфодоры, то он первый бросил в нее
камнем и написал"Повесть о некоторой многолюбивой жене", в которой делал очень ясные намеки на прежнюю свою благодетельницу.