Неточные совпадения
Вчера вечером, под влиянием разговора у Варвары Петровны (сами можете представить,
какое впечатление на меня произвело), обратился я к Алексею Нилычу с отдаленным вопросом: вы, говорю, и за границей и в Петербурге еще
прежде знали Николая Всеволодовича;
как вы, говорю, его находите относительно ума и способностей?
— Да вы не извиняйтесь, я вас не боюсь. Тогда я только от лакея родился, а теперь и сам стал лакеем, таким же,
как и вы. Наш русский либерал
прежде всего лакей и только и смотрит,
как бы кому-нибудь сапоги вычистить.
Я нимало не забыл его; но, кажется, есть такие физиономии, которые всегда, каждый раз, когда появляются,
как бы приносят с собой нечто новое, еще не примеченное в них вами, хотя бы вы сто раз
прежде встречались.
Но одно поразило меня:
прежде хоть и считали его красавцем, но лицо его действительно «походило на маску»,
как выражались некоторые из злоязычных дам нашего общества.
Затем,
прежде всех криков, раздался один страшный крик. Я видел,
как Лизавета Николаевна схватила было свою мама за плечо, а Маврикия Николаевича за руку и раза два-три рванула их за собой, увлекая из комнаты, но вдруг вскрикнула и со всего росту упала на пол в обмороке. До сих пор я
как будто еще слышу,
как стукнулась она о ковер затылком.
Все-таки он слыл же когда-то заграничным революционером, правда ли, нет ли, участвовал в каких-то заграничных изданиях и конгрессах, «что можно даже из газет доказать»,
как злобно выразился мне при встрече Алеша Телятников, теперь, увы, отставной чиновничек, а
прежде тоже обласканный молодой человек в доме старого губернатора.
Он держал себя
как никогда
прежде, стал удивительно молчалив, даже не написал ни одного письма Варваре Петровне с самого воскресенья, что я счел бы чудом, а главное, стал спокоен.
— То есть если б и подслушивала! — мигом подхватил, весело возвышая голос и усаживаясь в кресло, Петр Степанович. — Я ничего против этого, я только теперь бежал поговорить наедине… Ну, наконец-то я к вам добился!
Прежде всего,
как здоровье? Вижу, что прекрасно, и завтра, может быть, вы явитесь, — а?
Вот вы теперь разрешите судьбу мою и… той несчастной, а там… там,
как бывало
прежде, в старину, изолью пред вами всё,
как четыре года назад!
— Это вы, впрочем, хорошо сказали, — еще равнодушнее, чем
прежде, даже
как бы со скукой промямлил Верховенский.
Я слишком понимаю, что я, прибыв сюда и собрав вас сам вместе, обязан вам объяснениями (опять неожиданное раскрытие), но я не могу дать никаких,
прежде чем не узнаю,
какого образа мыслей вы держитесь.
Я поник головой при таком безумии. Очевидно, ни арестовать, ни обыскивать так нельзя было,
как он передавал, и, уж конечно, он сбивался. Правда, всё это случилось тогда, еще до теперешних последних законов. Правда и то, что ему предлагали (по его же словам) более правильную процедуру, но он перехитрили отказался… Конечно,
прежде, то есть еще так недавно, губернатор и мог в крайних случаях… Но
какой же опять тут мог быть такой крайний случай? Вот что сбивало меня с толку.
— Я предупреждаю, то есть имею честь предупредить, что это все-таки не то чтоб ода,
как писались
прежде на праздники, а это почти, так сказать, шутка, но при несомненном чувстве, соединенном с игривою веселостью и, так сказать, при самореальнейшей правде.
Ну не лучше ли было бы прочитать маленькую повесть, крошечный рассказик в том роде,
как он
прежде писывал, — то есть хоть обточенно и жеманно, но иногда с остроумием?
Обнаружился один странный факт: совсем на краю квартала, на пустыре, за огородами, не менее
как в пятидесяти шагах от других строений, стоял один только что отстроенный небольшой деревянный дом, и этот-то уединенный дом загорелся чуть не
прежде всех, при самом начале пожара.
— Вознесенская, Богоявленская — все эти глупые названия вам больше моего должны быть известны, так
как вы здешний обыватель, и к тому же вы несправедливы: я вам
прежде всего заявила про дом Филиппова, а вы именно подтвердили, что его знаете. Во всяком случае можете искать на мне завтра в мировом суде, а теперь прошу вас оставить меня в покое.
Правда, она всё еще была хороша собой — в его глазах,
как и
прежде, красавица.
Marie лежала
как без чувств, но через минуту открыла глаза и странно, странно поглядела на Шатова: совсем какой-то новый был этот взгляд,
какой именно, он еще понять был не в силах, но никогда
прежде он не знал и не помнил у ней такого взгляда.
Они сгруппировались кругом и,
прежде всякого беспокойства и тревоги, ощущали
как бы лишь одно удивление, Липутин стоял впереди, у самого трупа.
И он опять навел свой револьвер на Петра Степановича,
как бы примериваясь,
как бы не в силах отказаться от наслаждения представить себе,
как бы он застрелил его. Петр Степанович, всё в позиции, выжидал, выжидал до последнего мгновения, не спуская курка, рискуя сам
прежде получить пулю в лоб: от «маньяка» могло статься. Но «маньяк» наконец опустил руку, задыхаясь и дрожа и не в силах будучи говорить.
Потом он клялся, что «не изменит»», что он к нейворотится (то есть к Варваре Петровне). «Мы будем подходить к ее крыльцу (то есть всё с Софьей Матвеевной) каждый день, когда она садится в карету для утренней прогулки, и будем тихонько смотреть… О, я хочу, чтоб она ударила меня в другую щеку; с наслаждением хочу! Я подставлю ей мою другую щеку comme dans votre livre! [
как в вашей книге (фр.).] Я теперь, теперь только понял, что значит подставить другую… “„ланиту”. Я никогда не понимал
прежде!»
Лишь только он остался один (Эркель, надеясь на Толкаченку, еще
прежде ушел к себе),
как тотчас же выбежал из дому и, разумеется, очень скоро узнал о положении дел.