Неточные совпадения
Тут всё могло
быть делом привычки, или, лучше
сказать, беспрерывной и благородной склонности, с детских лет, к приятной мечте о красивой гражданской своей постановке.
А между тем это
был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так
сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке… ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего.
Только два раза во всю свою жизнь
сказала она ему: «Я вам этого никогда не забуду!» Случай с бароном
был уже второй случай; но и первый случай в свою очередь так характерен и, кажется, так много означал в судьбе Степана Трофимовича, что я решаюсь и о нем упомянуть.
Но, несмотря на мечту о галлюцинации, он каждый день, всю свою жизнь, как бы ждал продолжения и, так
сказать, развязки этого события. Он не верил, что оно так и кончилось! А если так, то странно же он должен
был иногда поглядывать на своего друга.
Уверяли, что Виргинский, при объявлении ему женой отставки,
сказал ей: «Друг мой, до сих пор я только любил тебя, теперь уважаю», но вряд ли в самом деле произнесено
было такое древнеримское изречение; напротив, говорят, навзрыд плакал.
Но, откинув смешное, и так как я все-таки с сущностию дела согласен, то
скажу и укажу: вот
были люди!
— Так я и знала! Я в Швейцарии еще это предчувствовала! — раздражительно вскричала она. — Теперь вы
будете не по шести, а по десяти верст ходить! Вы ужасно опустились, ужасно, уж-жасно! Вы не то что постарели, вы одряхлели… вы поразили меня, когда я вас увидела давеча, несмотря на ваш красный галстук… quelle idée rouge! [что за дикая выдумка! (фр.)] Продолжайте о фон Лембке, если в самом деле
есть что
сказать, и кончите когда-нибудь, прошу вас; я устала.
— En un mot, я только ведь хотел
сказать, что это один из тех начинающих в сорок лет администраторов, которые до сорока лет прозябают в ничтожестве и потом вдруг выходят в люди посредством внезапно приобретенной супруги или каким-нибудь другим, не менее отчаянным средством… То
есть он теперь уехал… то
есть я хочу
сказать, что про меня тотчас же нашептали в оба уха, что я развратитель молодежи и рассадник губернского атеизма… Он тотчас же начал справляться.
Я ведь не неволю; всё в твоей воле, как
скажешь, так и
будет.
«В этой жизни не
будет ошибок», —
сказала Варвара Петровна, когда девочке
было еще двенадцать лет, и так как она имела свойство привязываться упрямо и страстно к каждой пленившей ее мечте, к каждому своему новому предначертанию, к каждой мысли своей, показавшейся ей светлою, то тотчас же и решила воспитывать Дашу как родную дочь.
Конечно, поплакал, много и хорошо говорил, много и сильно сбивался,
сказал случайно каламбур и остался им доволен, потом
была легкая холерина, — одним словом, всё произошло в порядке.
— Так. Я еще посмотрю… А впрочем, всё так
будет, как я
сказала, и не беспокойтесь, я сама ее приготовлю. Вам совсем незачем. Всё нужное
будет сказано и сделано, а вам туда незачем. Для чего? Для какой роли? И сами не ходите и писем не пишите. И ни слуху ни духу, прошу вас. Я тоже
буду молчать.
То
есть я, собственно, хочу
сказать, что, оставляя его тогда в Петербурге, я… одним словом, я считал его за ничто, quelque chose dans ce genre. [что-то в этом роде (фр.).]
— Всё это глупо, Липутин, — проговорил наконец господин Кириллов с некоторым достоинством. — Если я нечаянно
сказал вам несколько пунктов, а вы подхватили, то как хотите. Но вы не имеете права, потому что я никогда никому не говорю. Я презираю чтобы говорить… Если
есть убеждения, то для меня ясно… а это вы глупо сделали. Я не рассуждаю об тех пунктах, где совсем кончено. Я терпеть не могу рассуждать. Я никогда не хочу рассуждать…
Умоляю вас, наконец (так и
было выговорено: умоляю),
сказать мне всю правду, безо всяких ужимок, и если вы при этом дадите мне обещание не забыть потом никогда, что я говорила с вами конфиденциально, то можете ожидать моей совершенной и впредь всегдашней готовности отблагодарить вас при всякой возможности».
А вы вот не поверите, Степан Трофимович, чего уж, кажется-с, капитан Лебядкин, ведь уж, кажется, глуп как… то
есть стыдно только
сказать как глуп;
есть такое одно русское сравнение, означающее степень; а ведь и он себя от Николая Всеволодовича обиженным почитает, хотя и преклоняется пред его остроумием: «Поражен, говорит, этим человеком: премудрый змий» (собственные слова).
— Я ничего не знаю, или мало, — с тем же раздражением отвечал инженер, — вы Лебядкина пьяным
поите, чтоб узнавать. Вы и меня сюда привели, чтоб узнать и чтоб я
сказал. Стало
быть, вы шпион!
А Лебядкин немного спустя получил точнейшее известие, от кого не
скажу, но тоже от наиблагороднейшего лица, а стало
быть достовернейшего, что не триста рублей, а тысяча
была выслана!..
Теперь, вспоминая прошедшее, я уже не
скажу, что она
была красавица, какою казалась мне тогда.
— Ах, простите, пожалуйста, я совсем не то слово
сказала; вовсе не смешное, а так… (Она покраснела и сконфузилась.) Впрочем, что же стыдиться того, что вы прекрасный человек? Ну, пора нам, Маврикий Николаевич! Степан Трофимович, через полчаса чтобы вы у нас
были. Боже, сколько мы
будем говорить! Теперь уж я ваш конфидент, и обо всем, обо всем,понимаете?
— Я чай люблю, —
сказал он, — ночью; много, хожу и
пью; до рассвета. За границей чай ночью неудобно.
— Глупо, глупо! — подхватил он даже с жадностию. — Никогда ничего не
сказали вы умнее, c’était bête, mais que faire, tout est dit. [это
было глупо, но что делать, всё решено (фр.).] Всё равно женюсь, хоть и на «чужих грехах», так к чему же
было и писать? Не правда ли?
Это
была бы, так
сказать, картина духовной, нравственной, внутренней русской жизни за целый год.
—
Скажите ему, что у меня такое желание и что я больше ждать не могу, но что я его сейчас не обманывала. Он, может
быть, ушел потому, что он очень честный и ему не понравилось, что я как будто обманывала. Я не обманывала; я в самом деле хочу издавать и основать типографию…
И вот я тебе
скажу, Шатушка: ничего-то нет в этих слезах дурного; и хотя бы и горя у тебя никакого не
было, всё равно слезы твои от одной радости побегут.
— Трудный ты вопрос задаешь мне, Шатушка, — раздумчиво и безо всякого удивления такому вопросу ответила она, — на этот счет я тебе ничего не
скажу, может, и не
было; по-моему, одно только твое любопытство; я ведь всё равно о нем плакать не перестану, не во сне же я видела?
— Ах, ты всё про лакея моего! — засмеялась вдруг Марья Тимофеевна. — Боишься! Ну, прощайте, добрые гости; а послушай одну минутку, что я
скажу. Давеча пришел это сюда этот Нилыч с Филипповым, с хозяином, рыжая бородища, а мой-то на ту пору на меня налетел. Как хозяин-то схватит его, как дернет по комнате, а мой-то кричит: «Не виноват, за чужую вину терплю!» Так, веришь ли, все мы как
были, так и покатились со смеху…
Бедный друг мой
был так настроен, или, лучше
сказать, так расстроен, что это обстоятельство тотчас же сразило его: почти в бессилии опустился он на кресло в гостиной.
— Милая моя, ты знаешь, я всегда тебе рада, но что
скажет твоя мать? — начала
было осанисто Варвара Петровна, но вдруг смутилась, заметив необычайное волнение Лизы.
— И мне тем более приятно, — почти уже с восторгом продолжала свой лепет Юлия Михайловна, даже вся покраснев от приятного волнения, — что, кроме удовольствия
быть у вас, Лизу увлекает теперь такое прекрасное, такое, могу
сказать, высокое чувство… сострадание… (она взглянула на «несчастную»)… и… на самой паперти храма…
Я без ошибки могу
сказать, что Прасковья Ивановна вошла теперь в наивном убеждении, что Варвара Петровна почему-то должна пред нею струсить; это видно
было уже по выражению лица ее.
— Как ты
сказала? — приготовилась
было опять взвизгнуть мамаша, но вдруг осела пред засверкавшим взглядом дочки.
— Как вы могли, мама,
сказать про скандал? — вспыхнула Лиза. — Я поехала сама, с позволения Юлии Михайловны, потому что хотела узнать историю этой несчастной, чтобы
быть ей полезною.
— Вы хотите
сказать, что вы
были свидетелем какого-то случая, от которого произошло… это недоумение? — спросила Варвара Петровна.
Это
был, так
сказать, бриллиант на грязном фоне ее жизни.
— Это, положим, не совсем так, но
скажите, неужели Nicolas, чтобы погасить эту мечту в этом несчастном организме (для чего Варвара Петровна тут употребила слово «организм», я не мог понять), неужели он должен
был сам над нею смеяться и с нею обращаться, как другие чиновники? Неужели вы отвергаете то высокое сострадание, ту благородную дрожь всего организма, с которою Nicolas вдруг строго отвечает Кириллову: «Я не смеюсь над нею». Высокий, святой ответ!
Капитан поклонился, шагнул два шага к дверям, вдруг остановился, приложил руку к сердцу, хотел
было что-то
сказать, не
сказал и быстро побежал вон. Но в дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем; тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте, не отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его рукой и вошел в гостиную.
— Мама, мама, милая ма, вы не пугайтесь, если я в самом деле обе ноги сломаю; со мной это так может случиться, сами же говорите, что я каждый день скачу верхом сломя голову. Маврикий Николаевич,
будете меня водить хромую? — захохотала она опять. — Если это случится, я никому не дам себя водить, кроме вас, смело рассчитывайте. Ну, положим, что я только одну ногу сломаю… Ну
будьте же любезны,
скажите, что почтете за счастье.
— Боже, да ведь он хотел
сказать каламбур! — почти в ужасе воскликнула Лиза. — Маврикий Николаевич, не смейте никогда пускаться на этот путь! Но только до какой же степени вы эгоист! Я убеждена, к чести вашей, что вы сами на себя теперь клевещете; напротив; вы с утра до ночи
будете меня тогда уверять, что я стала без ноги интереснее! Одно непоправимо — вы безмерно высоки ростом, а без ноги я стану премаленькая, как же вы меня поведете под руку, мы
будем не пара!
— Напротив, — продолжала она, — я вам слишком благодарна, что вы заговорили; без вас я бы так и не узнала. В первый раз в двадцать лет я раскрываю глаза. Николай Всеволодович, вы
сказали сейчас, что и вы
были нарочно извещены: уж не писал ли и к вам Степан Трофимович в этом же роде?
— Не кричи, пожалуйста, — замахал Pierre руками, — поверь, что всё это старые, больные нервы, и кричать ни к чему не послужит.
Скажи ты мне лучше, ведь ты мог бы предположить, что я с первого шага заговорю: как же
было не предуведомить.
У губернатора Петр Степанович
был тоже принят прекрасно, до того, что тотчас же стал в положение близкого или, так
сказать, обласканного молодого человека; обедал у Юлии Михайловны почти ежедневно.
А теперь, описав наше загадочное положение в продолжение этих восьми дней, когда мы еще ничего не знали, приступлю к описанию последующих событий моей хроники и уже, так
сказать, с знанием дела, в том виде, как всё это открылось и объяснилось теперь. Начну именно с восьмого дня после того воскресенья, то
есть с понедельника вечером, потому что, в сущности, с этого вечера и началась «новая история».
— Тактики нет. Теперь во всем ваша полная воля, то
есть хотите
сказать да, а хотите —
скажете нет.Вот моя новая тактика. А о нашемделе не заикнусь до тех самых пор, пока сами не прикажете. Вы смеетесь? На здоровье; я и сам смеюсь. Но я теперь серьезно, серьезно, серьезно, хотя тот, кто так торопится, конечно, бездарен, не правда ли? Всё равно, пусть бездарен, а я серьезно, серьезно.
— Я слишком долго вас ждал, — как-то весь чуть не затрясся Шатов и привстал
было с места, — говорите ваше дело, я тоже
скажу… потом…
— Знаете, вы не кричите, — очень серьезно остановил его Николай Всеволодович, — этот Верховенский такой человечек, что, может
быть, нас теперь подслушивает, своим или чужим ухом, в ваших же сенях, пожалуй. Даже пьяница Лебядкин чуть ли не обязан
был за вами следить, а вы, может
быть, за ним, не так ли?
Скажите лучше: согласился теперь Верховенский на ваши аргументы или нет?
— Длинное, чтобы
быть прочитанным? Согласен; шесть почтовых листов. Молчите, молчите!
Скажите: можете вы уделить мне еще десять минут, но теперь же, сейчас же… Я слишком долго вас ждал!
— Да, и я вам писал о том из Америки; я вам обо всем писал. Да, я не мог тотчас же оторваться с кровью от того, к чему прирос с детства, на что пошли все восторги моих надежд и все слезы моей ненависти… Трудно менять богов. Я не поверил вам тогда, потому что не хотел верить, и уцепился в последний раз за этот помойный клоак… Но семя осталось и возросло. Серьезно,
скажите серьезно, не дочитали письма моего из Америки? Может
быть, не читали вовсе?
— Вы спрашиваете? Вы забыли? А между тем это одно из самых точнейших указаний на одну из главнейших особенностей русского духа, вами угаданную. Не могли вы этого забыть? Я напомню вам больше, — вы
сказали тогда же: «Не православный не может
быть русским».
— Это-с? — повернулся тоже и Лебядкин. — Это от ваших же щедрот, в виде, так
сказать, новоселья, взяв тоже во внимание дальнейший путь и естественную усталость, — умилительно подхихикнул он, затем встал с места и на цыпочках, почтительно и осторожно снял со столика в углу скатерть. Под нею оказалась приготовленная закуска: ветчина, телятина, сардины, сыр, маленький зеленоватый графинчик и длинная бутылка бордо; всё
было улажено чисто, с знанием дела и почти щегольски.