Неточные совпадения
Раз
сидел в лавке, потом совсем
было уехал на пароходе с товаром, приказчичьим помощником, но заболел пред самою отправкой.
Nicolas смотрел очень нелюбезно, совсем не по-родственному,
был бледен,
сидел потупившись и слушал сдвинув брови, как будто преодолевая сильную боль.
— Пятью. Мать ее в Москве хвост обшлепала у меня на пороге; на балы ко мне, при Всеволоде Николаевиче, как из милости напрашивалась. А эта, бывало, всю ночь одна в углу
сидит без танцев, со своею бирюзовою мухой на лбу, так что я уж в третьем часу, только из жалости, ей первого кавалера посылаю. Ей тогда двадцать пять лет уже
было, а ее всё как девчонку в коротеньком платьице вывозили. Их пускать к себе стало неприлично.
Бедный Степан Трофимович
сидел один и ничего не предчувствовал. В грустном раздумье давно уже поглядывал он в окно, не подойдет ли кто из знакомых. Но никто не хотел подходить. На дворе моросило, становилось холодно; надо
было протопить печку; он вздохнул. Вдруг страшное видение предстало его очам: Варвара Петровна в такую погоду и в такой неурочный час к нему! И пешком! Он до того
был поражен, что забыл переменить костюм и принял ее как
был, в своей всегдашней розовой ватной фуфайке.
— Но к завтраму вы отдохнете и обдумаете.
Сидите дома, если что случится, дайте знать, хотя бы ночью. Писем не пишите, и читать не
буду. Завтра же в это время приду сама, одна, за окончательным ответом, и надеюсь, что он
будет удовлетворителен. Постарайтесь, чтобы никого не
было и чтобы сору не
было, а это на что похоже? Настасья, Настасья!
— Может
быть, вам скучно со мной, Г—в (это моя фамилия), и вы бы желали… не приходить ко мне вовсе? — проговорил он тем тоном бледного спокойствия, который обыкновенно предшествует какому-нибудь необычайному взрыву. Я вскочил в испуге; в то же мгновение вошла Настасья и молча протянула Степану Трофимовичу бумажку, на которой написано
было что-то карандашом. Он взглянул и перебросил мне. На бумажке рукой Варвары Петровны написаны
были всего только два слова: «
Сидите дома».
Инженер
сидел, как будто нахохлившись, и прислушивался с неловким нетерпением. Мне показалось, что он
был на что-то сердит.
Они все, то
есть Лиза, мама и Маврикий Николаевич,
сидели в большой зале и спорили.
Я нашел Лизу уже не в той большой зале, где мы
сидели, а в ближайшей приемной комнате. В ту залу, в которой остался теперь Маврикий Николаевич один, дверь
была притворена наглухо.
А Лизавета эта блаженная в ограде у нас вделана в стену, в клетку в сажень длины и в два аршина высоты, и
сидит она там за железною решеткой семнадцатый год, зиму и лето в одной посконной рубахе и всё аль соломинкой, али прутиком каким ни на
есть в рубашку свою, в холстину тычет, и ничего не говорит, и не чешется, и не моется семнадцать лет.
Ну, а монашек стал мне тут же говорить поучение, да так это ласково и смиренно говорил и с таким, надо
быть, умом;
сижу я и слушаю.
И вот во время уже проповеди подкатила к собору одна дама на легковых извозчичьих дрожках прежнего фасона, то
есть на которых дамы могли
сидеть только сбоку, придерживаясь за кушак извозчика и колыхаясь от толчков экипажа, как полевая былинка от ветра. Эти ваньки в нашем городе до сих пор еще разъезжают. Остановясь у угла собора, — ибо у врат стояло множество экипажей и даже жандармы, — дама соскочила с дрожек и подала ваньке четыре копейки серебром.
— Знаю-с, — пробормотал Шатов, тронулся
было на стуле, но остался
сидеть.
— Лучше всего, когда он к вам придет, — подхватила вдруг Марья Тимофеевна, высовываясь из своего кресла, — то пошлите его в лакейскую. Пусть он там на залавке в свои козыри с ними поиграет, а мы
будем здесь
сидеть кофей
пить. Чашку-то кофею еще можно ему послать, но я глубоко его презираю.
Правда, едва ли он
был совсем трезв; тут
сидела тоже Лизавета Николаевна, на которую он не взглянул ни разу, но присутствие которой, кажется, страшно кружило его.
У Лебядкина этого
была сестра, — вот эта самая, что сейчас здесь
сидела.
Было семь часов вечера, Николай Всеволодович
сидел один в своем кабинете — комнате, им еще прежде излюбленной, высокой, устланной коврами, уставленной несколько тяжелою, старинного фасона мебелью.
Ее как бы поразило, что он так скоро заснул и что может так спать, так прямо
сидя и так неподвижно; даже дыхания почти нельзя
было заметить.
— Я не встал с первого вашего слова, не закрыл разговора, не ушел от вас, а
сижу до сих пор и смирно отвечаю на ваши вопросы и… крики, стало
быть, не нарушил еще к вам уважения.
Должно
быть, все они аттестовали тогда меня с неожиданной стороны; я не сержусь, только
сижу я тогда и думаю: какая я им родня?
— А вы что такое, чтоб я с вами ехала? Сорок лет сряду с ним на горе
сиди — ишь подъехал. И какие, право, люди нынче терпеливые начались! Нет, не может того
быть, чтобы сокол филином стал. Не таков мой князь! — гордо и торжественно подняла она голову.
В комнате
было людно — человек до дюжины одних посетителей, из коих двое
сидели у Семена Яковлевича за решеткой; то
были седенький старичок, богомолец, из «простых», и один маленький, сухенький захожий монашек, сидевший чинно и потупив очи.
«Я
сидел и ждал минут пять, „“сдавив мое сердце”, — рассказывал он мне потом. — Я видел не ту женщину, которую знал двадцать лет. Полнейшее убеждение, что всему конец, придало мне силы, изумившие даже ее. Клянусь, она
была удивлена моею стойкостью в этот последний час».
— Вы начальник, вы сила; я у вас только сбоку
буду, секретарем. Мы, знаете, сядем в ладью, веселки кленовые, паруса шелковые, на корме
сидит красна девица, свет Лизавета Николаевна… или как там у них, черт, поется в этой песне…
— Что до меня, то я на этот счет успокоен и
сижу вот уже седьмой год в Карльсруэ. И когда прошлого года городским советом положено
было проложить новую водосточную трубу, то я почувствовал в своем сердце, что этот карльсруйский водосточный вопрос милее и дороже для меня всех вопросов моего милого отечества… за всё время так называемых здешних реформ.
— Непременно, сзади
сидел, спрятался, всю машинку двигал! Да ведь если б я участвовал в заговоре, — вы хоть это поймите! — так не кончилось бы одним Липутиным! Стало
быть, я, по-вашему, сговорился и с папенькой, чтоб он нарочно такой скандал произвел? Ну-с, кто виноват, что папашу допустили читать? Кто вас вчера останавливал, еще вчера, вчера?
Кто
сидел в карете?» — Петр Степанович отвечал, что ничего не знает; что, уж конечно,
было условие, но что самого Ставрогина в карете не разглядел; могло
быть, что
сидел камердинер, старичок Алексей Егорыч.
Комната, из которой выглянул Петр Степанович,
была большая овальная прихожая. Тут до него
сидел Алексей Егорыч, но он его выслал. Николай Всеволодович притворил за собою дверь в залу и остановился в ожидании. Петр Степанович быстро и пытливо оглядел его.
И представьте, я лечу сюда на беговых дрожках, а Маврикий Николаевич здесь у садовой вашей решетки, на заднем углу сада… в шинели, весь промок, должно
быть всю ночь
сидел!
—
Сидит в кухне,
ест и
пьет.
Он закусывал с прохладой и
был уже вполпьяна, но
сидел в тулупе и, очевидно, совсем готовый в поход.