Неточные совпадения
— Вам, excellente amie, [добрейший
друг (фр.).] без всякого сомнения известно, — говорил он, кокетничая и щегольски растягивая
слова, — что такое значит русский администратор, говоря вообще, и что значит русский администратор внове, то есть нововыпеченный, новопоставленный… Ces interminables mots russes!.. [Эти нескончаемые русские
слова!.. (фр.)] Но вряд ли могли вы узнать практически, что такое значит административный восторг и какая именно это штука?
Мы, впрочем, тогда почти ни
слова и не сказали, а только пожали
друг другу руки с видом двух заговорщиков.
— Матушка! — продолжала Прасковья Ивановна, капельку успокоившись, —
друг вы мой, Варвара Петровна, я хоть и виновата в неосторожных
словах, да уж раздражили меня пуще всего безыменные письма эти, которыми меня какие-то людишки бомбардируют; ну и писали бы к вам, коли про вас же пишут, а у меня, матушка, дочь!
— Это, положим, не совсем так, но скажите, неужели Nicolas, чтобы погасить эту мечту в этом несчастном организме (для чего Варвара Петровна тут употребила
слово «организм», я не мог понять), неужели он должен был сам над нею смеяться и с нею обращаться, как
другие чиновники? Неужели вы отвергаете то высокое сострадание, ту благородную дрожь всего организма, с которою Nicolas вдруг строго отвечает Кириллову: «Я не смеюсь над нею». Высокий, святой ответ!
— Я уважения прошу к себе, требую! — кричал Шатов, — не к моей личности, — к черту ее, — а к
другому, на это только время, для нескольких
слов…
— Не смейте меня спрашивать такими
словами, спрашивайте
другими,
другими! — весь вдруг задрожал Шатов.
Со
словом трипротивники направились
друг на
друга.
— Даю
слово, что я вовсе не хотел вас оскорблять, — с нетерпением проговорил Николай Всеволодович, — я выстрелил вверх потому, что не хочу более никого убивать, вас ли,
другого ли, лично до вас не касается. Правда, себя я не считаю обиженным, и мне жаль, что вас это сердит. Но не позволю никому вмешиваться в мое право.
И, уж разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в целом племени сам по себе, без
слов и без договору, как нечто нравственно обязательное, и состоящий во взаимной поддержке всех членов этого племени одного
другим всегда, везде и при каких бы то ни было обстоятельствах.
Но на
другой же день всем простила, вследствие увещаний Петра Степановича и нескольких
слов Кармазинова.
— Вы ужасно любите восклицать, Степан Трофимович. Нынче это совсем не в моде. Они говорят грубо, но просто. Дались вам наши двадцать лет! Двадцать лет обоюдного самолюбия, и больше ничего. Каждое письмо ваше ко мне писано не ко мне, а для потомства. Вы стилист, а не
друг, а дружба — это только прославленное
слово, в сущности: взаимное излияние помой…
— Да, но вспомните, что вы обязались, когда будете сочинять предсмертное письмо, то не иначе как вместе со мной, и, прибыв в Россию, будете в моем… ну, одним
словом, в моем распоряжении, то есть на один только этот случай, разумеется, а во всех
других вы, конечно, свободны, — почти с любезностию прибавил Петр Степанович.
— Но вас могут
другие не пощадить, неужто не понимаете? Слушайте, Ставрогин, это только игра на
словах. Неужто вам денег жалко?
— И вас. Знаете ли, я думал отдать мир папе. Пусть он выйдет пеш и бос и покажется черни: «Вот, дескать, до чего меня довели!» — и всё повалит за ним, даже войско. Папа вверху, мы кругом, а под нами шигалевщина. Надо только, чтобы с папой Internationale согласилась; так и будет. А старикашка согласится мигом. Да
другого ему и выхода нет, вот помяните мое
слово, ха-ха-ха, глупо? Говорите, глупо или нет?
— Messieurs, последнее
слово этого дела — есть всепрощение. Я, отживший старик, я объявляю торжественно, что дух жизни веет по-прежнему и живая сила не иссякла в молодом поколении. Энтузиазм современной юности так же чист и светел, как и наших времен. Произошло лишь одно: перемещение целей, замещение одной красоты
другою! Все недоумение лишь в том, что прекраснее: Шекспир или сапоги, Рафаэль или петролей?
Петр Степанович не торопился, ел со вкусом, звонил, требовал
другой горчицы, потом пива, и всё не говорил ни
слова.
— Если вы вздумаете завтра убежать, как подлец Ставрогин, — исступленно накинулся он на Кириллова, весь бледный, заикаясь и неточно выговаривая
слова, — то я вас на
другом конце шара… повешу как муху… раздавлю… понимаете!
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни
слова поговорить о деле. Ну что,
друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Городничий. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого
слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того ни из
другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
Ты дай нам
слово верное // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По совести, по разуму, // По правде отвечать, // Не то с своей заботушкой // К
другому мы пойдем…»
— Уж будто вы не знаете, // Как ссоры деревенские // Выходят? К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я не вдруг ответила. // Корчагу подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я
слова не могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила //
Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
Удары градом сыпались: // — Убью! пиши к родителям! — // «Убью! зови попа!» // Тем кончилось, что прасола // Клим сжал рукой, как обручем, //
Другой вцепился в волосы // И гнул со
словом «кланяйся» // Купца к своим ногам.