Неточные совпадения
Пусть будет фальшь мила
Европе старой,
Или Америке беззубо-молодой,
Собачьей старостью больной…
Но наша Русь крепка!
В ней много силы, жара;
И правду любит Русь; и правду понимать
Дана ей господом святая благодать;
И
в ней одной теперь приют
находитВсе то, что человека благородит!..
Весьма бесцеремонно
нашел он, что нынешней критике пришелся не по плечу талант Островского, и потому она стала к нему
в положение очень комическое; он объявил даже, что и «Свои люди» не были разобраны потому только, что и
в них уже высказалось новое слово, которое критика хоть и видит, да зубом неймет…
Затем, предлагая программу своих воззрений на Островского, критик говорит,
в чем, по его мнению, выражалась самобытность таланта, которую он
находит в Островском, — и вот его определения.
В этих двух противоположных отрывках можно
найти ключ к тому, отчего критика до сих пор не могла прямо и просто взглянуть на Островского как на писателя, изображающего жизнь известной части русского общества, а все усмотрели на него как на проповедника морали, сообразной с понятиями той или другой партии.
Конечно, мы не отвергаем того, что лучше было бы, если бы Островский соединил
в себе Аристофана, Мольера и Шекспира; но мы знаем, что этого нет, что это невозможно, и все-таки признаем Островского замечательным писателем
в нашей литературе,
находя, что он и сам по себе, как есть, очень недурен и заслуживает нашего внимания и изучения…
В-третьих, по согласию всех критиков, почти все характеры
в пьесах Островского совершенно обыденны и не выдаются ничем особенным, не возвышаются над пошлой средою,
в которой они поставлены. Это ставится многими
в вину автору на том основании, что такие лица, дескать, необходимо должны быть бесцветными. Но другие справедливо
находят и
в этих будничных лицах очень яркие типические черты.
Таково общее впечатление комедий Островского, как мы их понимаем. Чтобы несколько рельефнее выставить некоторые черты этого бледного очерка, напомним несколько частностей, долженствующих служить подтверждением и пояснением наших слов.
В настоящей статье мы ограничимся представлением того нравственного растления, тех бессовестно неестественных людских отношений, которые мы
находим в комедиях Островского как прямое следствие тяготеющего над всеми самодурства.
Тут все
в войне: жена с мужем — за его самовольство, муж с женой — за ее непослушание или неугождение; родители с детьми — за то, что дети хотят жить своим умом; дети с родителями — за то, что им не дают жить своим умом; хозяева с приказчиками, начальники с подчиненными воюют за то, что одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не
находят простора для самых законных своих стремлений; деловые люди воюют из-за того, чтобы другой не перебил у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной на эксплуатацию других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Таким образом, мы
находим глубоко верную, характеристически русскую черту
в том, что Большов
в своем злостном банкротстве не следует никаким особенным убеждениям и не испытывает глубокой душевной борьбы, кроме страха, как бы не попасться под уголовный…
Но если мы вздумаем сравнивать Лира с Большовым, то
найдем, что один из них с ног до головы король британский, а другой — русский купец;
в одном все грандиозно и роскошно,
в другом все хило, мелко, все рассчитано на медные деньги.
Олимпиада Самсоновна говорит ему: «Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила, — свету не видала, что же, мне прикажете отдать вам деньги, а самой опять
в ситцевых платьях ходить?» Большов не
находит ничего лучшего сказать на это, как только попрекнуть дочь и зятя невольным благодеянием, которое он им сделал, передавши
в их руки свое имение.
Человек, потерпевший от собственного злостного банкротства, не
находит в этом обстоятельстве другого нравственного урока, кроме сентенции, что «не нужно гнаться за большим, чтобы своего не потерять!» И через минуту к этой сентенции он прибавляет сожаление, что не умел ловко обделать дельце, приводит пословицу: «Сама себя раба бьет, коль не чисто жнет».
Это самое уменье видим мы и
в обработке характера Большова и
находим, что результатом психических наблюдений автора оказалось чрезвычайно гуманное воззрение на самые, по-видимому, мрачные явления жизни и глубокое чувство уважения к нравственному достоинству человеческой натуры, — чувство, которое сообщает он и своим читателям.
Претензию кредиторов на 25 коп. он не признает справедливою; напротив, он
находит, что они «зазнались больно; а не хотят ли восемь копеек
в пять лет».
Находят, что ее обращение с матерью и потом сцена с отцом
в последнем акте — переходят пределы комического, как слишком омерзительные.
И Подхалюзин, вынося сам всякие истязания и
находя, наконец, что это
в порядке вещей, глубоко затаивает свои личные, живые стремления
в надежде, что будет же когда-нибудь и на его улице праздник.
Между тем нравственное развитие идет своим путем, логически неизбежным при таком положении: Подхалюзин,
находя, что личные стремления его принимаются всеми враждебно, мало-помалу приходит к убеждению, что действительно личность его, как и личность всякого другого, должна быть
в антагонизме со всем окружающим и что, следовательно, чем более он отнимет от других, тем полнее удовлетворит себя.
Не сравнивая значения Островского с значением Гоголя
в истории нашего развития, мы заметим, однако, что
в комедиях Островского, под влиянием каких бы теорий они ни писались, всегда можно
найти, черты глубоко верные и яркие, доказывающие, что сознание жизненной правды никогда не покидало художника и не допускало его искажать действительность
в угоду теории.
Но нельзя сказать, чтоб эти причины были совершенно забыты автором: простой и естественный смысл факта не укрылся от него, и
в «Не
в своих санях» мы
находим разбросанные черты тех отношений, которые разумеем под общим именем самодурных.
В ответ на сватанье Вихорева он говорит: «Ищите себе барышень, воспитанных, а уж наших-то дур оставьте нам, мы своим-то
найдем женихов каких-нибудь дешевеньких».
Самая лучшая похвала ей из уст самого отца — какая же? — та, что «
в глазах у нее только любовь да кротость: она будет любить всякого мужа, надо
найти ей такого, чтобы ее-то любил».
Сердце у ней доброе,
в характере много доверчивости, как у всех несчастных и угнетенных, не успевших еще ожесточиться; потребность любви пробуждена; но она не
находит для себя ни простора, ни разумной опоры, ни достойного предмета.
Найдите себе жену богатую да такую, чтоб любила вас так, как я; живите с ней
в радости, а я, девушка простая, доживу, как-нибудь, скоротаю свой век,
в четырех стенах сидя, проклинаючи свою жизнь».
В других комедиях Островского мы
находим еще более сильное указание той же истины
в приложении к другой половине «темного царства», — половине зависимой и угнетенной.
Находя, что
в этом-то подражании и состоит образованность, он пристает к жене, чтоб та на старости лет надела чепчик вместо головки, задавала модные вечера с музыкантами, отстала от всех своих старых привычек.
Гордей Карпыч как будто затуманивается; он смотрит вокруг себя и не знает, как ему все это понимать и что делать; он ищет внутри себя — на чем бы опереться
в борьбе, и ничего не
находит, кроме своей самодурной воли.
В литературном отношении пьесу эту признают менее других замечательною, упрекают
в слабости концепции,
находят натяжки
в некоторых сценах и проч.
Нет, совсем другое представляется нам
в этой драме применительно к общей идее, какую
находим мы во всех произведениях Островского.
Умствовать об этом можно очень много; но мы не хотим умствовать, а делаем эти вопросы только затем, что
находим прямой ответ на них
в комедиях Островского.
Так уж, право, молодой барин, лучше…» И
в самом деле — она
в своей «отчаянности», как выражается она,
находит, что ей нравится Леонид, который за ней давно уж ухаживает…
Мы приводим этот разговор, потому что
в нем, кроме подтверждения нашей мысли,
находим один из примеров того мастерства, с каким Островский умеет передавать неуловимейшие черты пошлости и тупоумия, повсюду разлитых
в этом «темном царстве» и служащих, вместе с самодурством, главным основанием его быта.
Мы должны сознаться: выхода из «темного царства» мы не
нашли в произведениях Островского.
Есть еще
в «Бедной невесте» одна девушка, до такой степени симпатичная и высоконравственная, что так бы за ней и бросился, так и не расстался бы с ней,
нашедши ее.