Неточные совпадения
Поэта образы живые
Высокий комик в плоть облек…
Вот отчего теперь впервые
По всем бежит единый ток.
Вот отчего театра зала
От верху до низу одним
Душевным, искренним, родным
Восторгом вся затрепетала.
Любим Торцов пред ней живой
Стоит с поднятой головой,
Бурнус напялив обветшалый,
С растрепанною бородой,
Несчастный, пьяный, исхудалый,
Но с русской, чистою душой.
Любим Торцов душе так прямо кажет путь! (куда?)
Пусть будет фальшь мила
Европе старой,
Или Америке беззубо-молодой,
Собачьей старостью больной…
Но наша Русь крепка!
В ней много силы, жара;
И правду
любит Русь; и правду понимать
Дана ей господом святая благодать;
И в ней одной теперь приют находит
Все то, что человека благородит!..
Мы читаем и
любим Островского, и от критики мы хотим, чтобы она осмыслила перед нами то, чем мы увлекаемся часто безотчетно, чтобы она привела в некоторую систему и объяснила нам наши собственные впечатления.
Уж и любить-то есть кого; не то что стрикулист чахлый…» Впрочем, в этом он, может быть, и прав: недаром же у нас рисуются карикатуры пышных камелий во фраках, господ, живущих на счет чужих жен!..
«Мой покойник, — говорит, — как меня ни
любил, как ни голубил, а в спальне на гвоздике плетка висела про всякий случай».
Подумаешь, что Пузатов уважает честность и не
любит мошенничества.
Но Пузатов сам не
любит собственно обмана, обмана без нужды, без надежды на выгоду; не
любит, между прочим, и потому, что в таком обмане выражается не солидный ум, занятый существенными интересами, а просто легкомыслие, лишенное всякой основательности.
Сила его характера выражается не только в проклятиях дочерям, но и в сознании своей вины пред Корделиею, и в сожалении о своем крутом нраве, и в раскаянии, что он так мало думал о несчастных бедняках, так мало
любил истинную честность.
Он, как и все прочие, сбит с толку военным положением всего «темного царства»; обман свой он обдумывает не как обман, а как ловкую и, в сущности, справедливую, хотя юридически и незаконную штуку; прямой же неправды он не
любит: свахе он обещал две тысячи и дает ей сто целковых, упираясь на то, что ей не за что давать более.
Но ведь тут он подмазывается к Самсону Силычу не столько из корысти, сколько для того, чтобы выманить у старика обещание выдать за него Липочку, которую, — надо заметить, — Подхалюзин
любит сильно и искренне.
Мы видели, что Большов вовсе не сильная натура, что он не способен к продолжительной борьбе, да и вообще не
любит хлопот; видели мы также, что Подхалюзин — человек сметливый и вовсе не привязанный к своему хозяину; видели, что и все домашние не очень-то расположены к Самсону Силычу, кроме разве жены его, совершенно ничтожной и глупой старухи.
Она возвращается домой; отец ругает и хочет запереть ее на замок, чтоб света божьего не видела и его перед людьми не срамила; но ее решается взять за себя молодой купчик, который давно в нее влюблен и которого сама она
любила до встречи с Вихоревым.
Самая лучшая похвала ей из уст самого отца — какая же? — та, что «в глазах у нее только любовь да кротость: она будет
любить всякого мужа, надо найти ей такого, чтобы ее-то
любил».
Не мудрено рассудить, что если человек со всеми соглашается, то у него значит, нет своих убеждений; если он всех
любит и всем друг, то, значит, — все для него безразличны; если девушка всякого мужа
любить будет, — то ясно, что сердце у ней составляет даже не кусок мяса, а просто какое-то расплывающееся тесто, в которое можно воткнуть что угодно…
«У него такой отличный характер, что он вынесет безропотно всякое оскорбление, будет
любить самого недостойного человека», — вот похвала, выше которой самодур ничего не знает.
Отца она
любит, но в то же время и боится, и даже как-то не совсем доверяет ему.
К довершению горя оказывается, что она еще и Бородкина-то
любит, что она с ним, бывало, встретится, так не наговорится: у калиточки, его поджидает, осенние темные вечера с ним просиживает, — да и теперь его жалеет, но в то же время не может никак оторваться от мысли о необычайной красоте Вихорева.
Она приступает к этому с какой-то особенной торжественностью, заставляет Вихорева сначала поклясться, что он ее, точно,
любит, потом объявляет ему, что для доказательства своей любви она решается сама просить отца…
Кажется, чего естественнее и легче для дочери — объявить свои желания отцу, который ее нежно
любит?
Но Авдотья Максимовна, твердя о том, что отец ее
любит, знает, однако же, какого рода сцена может быть следствием подобной откровенности с отцом, и ее добрая, забитая натура заранее трепещет и страдает.
Напротив, — по его убеждению, то-то и хорошо, что она всякого
любить будет, кто ни попадись.
Право выбирать людей по своему вкусу,
любить одних и не
любить других может принадлежать, во всей своей обширности, только ему, Русакову, все же остальные должны украшаться кротостью и покорностию: таков уж устав самодурства.
Читатель помнит, конечно, что Торцов хочет выдать за Африкана Савича дочь свою, которая
любит приказчика Митю и сама им любима…
А уж как она
любит Митю — этого и сказать нельзя: кажется, душу за него отдала с радостью…
Но вот
Любим Торцов начинает обижать нареченного зятя, зять обижен и дает это заметить Гордею Карпычу довольна грубо, заключая свою речь словами; «Нет, теперь ты приди ко мне да покланяйся, чтоб я дочь-то твою взял».
Но тут-то является им на помощь
Любим Торцов, — озорник, с которым Гордей Карпыч уж достаточно повозился и никакого ладу не нашел.
Любим говорит ему то же, что и Коршунов: «Да ты поклонись в ноги Любиму Торцову, что он тебя оконфузил-то», — и Пелагея Егоровна прибавляет: «Именно, Любимушка, надо тебе в ноги поклониться»…
Но
Любим не придает особенной важности такому возражению и продолжает свои настояния.
Парню уж давно за двадцать, смыслом его природа не обидела: по фабрике отцовской он лучше всех дело понимает, вперед знает, что требуется, кроме того и к наукам имеет наклонность, и искусства
любит, «к скрипке оченно пристрастие имеет», словом сказать — парень совершеннолетний, добрый и неглупый; возрос он до того, что уж и жениться собирается…
Он обращается к Еремке, у которого есть знакомый колдун, и спрашивает: «Может он приворожить девку, чтоб
любила, чтоб не она надо мной, а я над ней куражился, как душе угодно?» Вот предмет его стремлений, вот любовь его: возможность куражиться над любимой женщиной, как душе угодно!..
Если они осмелятся раскрыть рот, то она говорит им вот что: «Я не
люблю, когда рассуждают, просто не
люблю да и все тут.
Ты только повесничать
любишь, а мать позабыла, для матери ничего не хочешь сделать…
Когда у меня не будет денег, — я кого полюблю, а меня, напротив того, не будут
любить.
А когда у меня будут деньги, — я кого полюблю, и меня будут
любить, и мы будем счастливы»…
Действительно, все эти господа красивы и глупы так, что о них вспоминать тошно: большею частию они или служили, или желают служить в военной службе, имеют наклонности к самодурству и очень
любят, когда их считают образованными людьми.
Юсов простодушно признает, что он гордости ни с кем не имеет, только вот верхоглядов не
любит, нынешних образованных-то.
Прося брата, чтоб выдал дочь за Митю,
Любим Торцов прибавляет: «Он мне угол даст; назябся уж я, наголодался.