Неточные совпадения
С другой стороны — навязывать
автору свой собственный образ мыслей тоже не нужно, да и неудобно (разве при такой отваге, какую выказал критик «Атенея», г. Н. П. Некрасов, из Москвы): теперь уже для всякого читателя ясно, что Островский не обскурант, не проповедник плетки как основания семейной нравственности, не поборник гнусной морали, предписывающей терпение без конца и отречение от прав собственной личности, — равно как и не слепой, ожесточенный пасквилянт, старающийся во что бы то ни стало выставить на позор грязные пятна русской
жизни.
Где же взять разумности, когда ее нет в самой
жизни, изображаемой
автором?
Это самое уменье видим мы и в обработке характера Большова и находим, что результатом психических наблюдений
автора оказалось чрезвычайно гуманное воззрение на самые, по-видимому, мрачные явления
жизни и глубокое чувство уважения к нравственному достоинству человеческой натуры, — чувство, которое сообщает он и своим читателям.
Но
автор комедии вводит нас в самый домашний быт этих людей, раскрывает перед нами их душу, передает их логику, их взгляд на вещи, и мы невольно убеждаемся, что тут нет ни злодеев, ни извергов, а всё люди очень обыкновенные, как все люди, и что преступления, поразившие нас, суть вовсе не следствия исключительных натур, по своей сущности наклонных к злодейству, а просто неизбежные результаты тех обстоятельств, посреди которых начинается и проходит
жизнь людей, обвиняемых нами.
Критика должна сказать: «Вот лица и явления, выводимые
автором; вот сюжет пьесы; а вот смысл, какой, по нашему мнению, имеют жизненные факты, изображаемые художником, и вот степень их значения в общественной
жизни».
Тут критика может рассмотреть только: точно ли человек, выставляемый
автором как благородный дурак действительно таков по понятиям критики об уме и благородстве, — и затем: такое ли значение придает
автор своим лицам, какое имеют они в действительной
жизни?
Если эти черты не так ярки, чтобы бросаться в глаза каждому, если впечатление пьесы раздвояется, — это доказывает только (как мы уже замечали в первой статье), что общие теоретические убеждения
автора, при создании пьесы, не находились в совершенной гармонии с тем, что выработала его художническая натура из впечатлений действительной
жизни.
Об Островском даже сами противники его говорят, что он всегда верно рисует картины действительной
жизни; следовательно, мы можем даже оставить в стороне, как вопрос частный и личный, то, какие намерения имел
автор при создании своей пьесы.
Говоря о лицах Островского, мы, разумеется, хотели показать их значение в действительной
жизни; но мы все-таки должны были относиться, главным образом, к произведениям фантазии
автора, а не непосредственно к явлениям настоящей
жизни.
Товарищ и друг В. В. Пукирева с юных дней, он знал историю картины «Неравный брак» и всю трагедию
жизни автора: этот старый важный чиновник — живое лицо. Невеста рядом с ним — портрет невесты В. В. Пукирева, а стоящий со скрещенными руками — это сам В. В. Пукирев, как живой.
Впервые опубликован в журнале «Время», январь-июль 1861 г. под заглавием «Униженные и оскорбленные. Из записок неудавшегося литератора» с посвящением М.М.Достоевскому. Текст был переработан для отдельного издания этого же года, при последующих изданиях проводилась только стилистическая правка. Воспроизводится по изданию 1879 г. (последнее при
жизни автора) с исправлением опечаток по предыдущим изданиям. 1859 г.
Неточные совпадения
Неприлично
автору, будучи давно уже мужем, воспитанному суровой внутренней
жизнью и свежительной трезвостью уединения, забываться подобно юноше.
Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной пыли, словно прокопченными бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, [Гуфеланд Христофор (1762–1836) — немецкий врач,
автор широко в свое время популярной книги «Искусство продления человеческой
жизни».] вензель из волос в черной рамке и диплом под стеклом; кожаный, кое-где продавленный и разорванный, диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы; на полках в беспорядке теснились книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки; в одном углу стояла сломанная электрическая машина.
—
Автора этой затеи я знал как серьезного юношу, но, очевидно,
жизнь за границей…
Был еще писатель,
автор пресных рассказов о
жизни мелких людей, страдающих от маленьких несчастий.
Она ехала и во французский спектакль, но содержание пьесы получало какую-то связь с ее
жизнью; читала книгу, и в книге непременно были строки с искрами ее ума, кое-где мелькал огонь ее чувств, записаны были сказанные вчера слова, как будто
автор подслушивал, как теперь бьется у ней сердце.