Купец ограничивает свое самодурство упражнением над домашними да над близкими людьми; но
в обществе он не может дурить, потому что, как мы видели, он, в качестве самодура, труслив и слабодушен пред всяким независимым человеком.
Или также — разговор Вихорева с Баранчевским о промышленности и политической экономии, или разговоры Прежнева с матерью о роли
в обществе, или Недопекина с Лисавским (в «Утре молодого человека») о красоте и образовании, или Капочки с Устенькой об учтивости и общежитии (в «Праздничном сне»).
Неточные совпадения
В этих двух противоположных отрывках можно найти ключ к тому, отчего критика до сих пор не могла прямо и просто взглянуть на Островского как на писателя, изображающего жизнь известной части русского
общества, а все усмотрели на него как на проповедника морали, сообразной с понятиями той или другой партии.
Комедия Островского не проникает
в высшие слои нашего
общества, а ограничивается только средними, и потому не может дать ключа к объяснению многих горьких явлений,
в ней изображаемых. Но тем не менее она легко может наводить на многие аналогические соображения, относящиеся и к тому быту, которого прямо не касается; это оттого, что типы комедий Островского нередко заключают
в себе не только исключительно купеческие или чиновничьи, но и общенародные черты.
Это странное явление (столь частое, однако же,
в нашем
обществе), происходит оттого, что Большов не понимает истинных начал общественного союза, не признает круговой поруки прав и обязанностей человека
в отношении и другим и, подобно Пузатову, смотрит на
общество, как на вражеский стан.
Одно только убеждение процветает
в нашем
обществе — это убеждение
в том, что не нужно иметь (или по крайней мере обнаруживать) нравственных убеждений.
Оттого, что всякое преступление есть не следствие натуры человека, а следствие ненормального отношения,
в какое он поставлен к
обществу.
Эта черта, чрезвычайно распространенная
в нашем
обществе, и у Островского она подмечена весьма тонко и верно.
Чувство художника, возмущаясь таким порядком вещей, преследует его
в самых разнообразных видоизменениях и передает на позор того самого
общества, которое живет
в этом порядке.
Таким образом, мы можем повторить наше заключение: комедиею «Не
в свои сани не садись» Островский намеренно, или ненамеренно, или даже против воли показал нам, что пока существуют самодурные условия
в самой основе жизни, до тех пор самые добрые и благородные личности ничего хорошего не
в состоянии сделать, до тех пор благосостояние семейства и даже целого
общества непрочно и ничем не обеспечено даже от самых пустых случайностей.
Отчего целое
общество терпит
в своих нравах такое множество самодуров, мешающих развитию всякого порядка и правды?
За это пользование я и сам обязываюсь платить тем, что буду стараться об увеличении общей суммы благ, находящихся
в распоряжении этого
общества.
По праву справедливого возмездия,
общество может лишить меня участия и
в другой, выгодной для меня половине условия, да еще и взыскать за то, чем я успел воспользоваться не по праву.
Напротив,
в мой естественный договор с
обществом входит, по самой его сущности, и обязательство стараться об изыскании возможно лучших законов.
Это падение одинаково может постигнуть и мужчину, как женщину; но
в любящей женской натуре есть к нему путь, который каждую минуту может увлечь ее и по которому один шаг может уже сделать ее преступною и погибшею
в глазах
общества.
Она унижена, опозорена, отвержена, пред нею все двери заперты — по крайней мере до тех пор, пока она прямо
в лицо
обществу надменно не бросит своего позора, украшенного золотом какого-нибудь самодура.
По устройству нашего
общества женщина почти везде имеет совершенно то же значение, какое имели паразиты
в древности: она вечно должна жить на чужой счет.
Но что же она такое
в нашем
обществе?
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как
в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Но прошла неделя, другая, третья, и
в обществе не было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученого содержания, вовсе не говорили с ним о ней. И в обществе, в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о книге.
— Вы ошибаетесь опять: я вовсе не гастроном: у меня прескверный желудок. Но музыка после обеда усыпляет, а спать после обеда здорово: следовательно, я люблю музыку в медицинском отношении. Вечером же она, напротив, слишком раздражает мои нервы: мне делается или слишком грустно, или слишком весело. То и другое утомительно, когда нет положительной причины грустить или радоваться, и притом грусть
в обществе смешна, а слишком большая веселость неприлична…
Как ни велик был
в обществе вес Чичикова, хотя он и миллионщик, и в лице его выражалось величие и даже что-то марсовское и военное, но есть вещи, которых дамы не простят никому, будь он кто бы ни было, и тогда прямо пиши пропало!
Тогда — не правда ли? — в пустыне, // Вдали от суетной молвы, // Я вам не нравилась… Что ж ныне // Меня преследуете вы? // Зачем у вас я на примете? // Не потому ль, что в высшем свете // Теперь являться я должна; // Что я богата и знатна, // Что муж в сраженьях изувечен, // Что нас за то ласкает двор? // Не потому ль, что мой позор // Теперь бы всеми был замечен // И мог бы
в обществе принесть // Вам соблазнительную честь?
Неточные совпадения
Хлестаков. Скажите, пожалуйста, нет ли у вас каких-нибудь развлечений,
обществ, где бы можно было, например, поиграть
в карты?
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого
в хорошем
обществе никогда не услышишь.
Страстный по природе, он с увлечением предавался дамскому
обществу и
в этой страсти нашел себе преждевременную гибель.
[Фаланстер (франц.) — дом-дворец,
в котором, по идее французского социалиста-утописта Фурье (1772–1837), живет «фаланга», то есть ячейка коммунистического
общества будущего.]
И хотя очевидно, что материализм столь грубый не мог продолжительное время питать
общество, но
в качестве новинки он нравился и даже опьянял.