И Подхалюзин, вынося сам всякие истязания и находя, наконец, что это в порядке вещей, глубоко затаивает свои личные, живые стремления
в надежде, что будет же когда-нибудь и на его улице праздник.
Неточные совпадения
Если свести
в одно все упреки, которые делались Островскому со всех сторон
в продолжение целых десяти лет и делаются еще доселе, то решительно нужно будет отказаться от всякой
надежды понять, чего хотели от него и как на него смотрели его критики.
Критика, состоящая
в показании того, что должен был сделать писатель и насколько хорошо выполнил он свою должность, бывает еще уместна изредка,
в приложении к автору начинающему, подающему некоторые
надежды, но идущему решительно ложным путем и потому нуждающемуся
в указаниях и советах.
Но Пузатов сам не любит собственно обмана, обмана без нужды, без
надежды на выгоду; не любит, между прочим, и потому, что
в таком обмане выражается не солидный ум, занятый существенными интересами, а просто легкомыслие, лишенное всякой основательности.
И все это
в той
надежде, что Лазарь будет славно мошенничать и наживать деньги от всех, кроме, разумеется, самого Большова.
Там еще кое-где пробивается жизнь, самобытность, мерцает минутами луч какой-то
надежды, здесь — тишь невозмутимая, мрак непроглядный, здесь перед вами стоит мертвая красавица
в безлюдной степи, и общее гробовое молчание нарушается лишь движением степного коршуна, терзающего
в воздухе добычу…
Какое жалкое положение: не иметь даже ни малейшего помышления о возможности сделать что-нибудь самому, полагать всю
надежду на чужое решение, на чужую милость,
в то время как нам грозит кровная беда…
Но я не поступаю
в военную службу или выхожу из нее и, отказываясь таким образом от военной формы и от
надежды быть генералом, считаю себя свободным от обязательства — прикладывать руку к козырьку при встрече со всяким офицером.
Мадера, точно, даже горела во рту, ибо купцы, зная уже вкус помещиков, любивших добрую мадеру, заправляли ее беспощадно ромом, а иной раз вливали туда и царской водки,
в надежде, что всё вынесут русские желудки.
— Если б у них были факты, то есть настоящие факты, или хоть сколько-нибудь основательные подозрения, тогда бы они действительно постарались скрыть игру:
в надежде еще более выиграть (а впрочем, давно бы уж обыск сделали!).
Вода сбыла, и мостовая // Открылась, и Евгений мой // Спешит, душою замирая, //
В надежде, страхе и тоске // К едва смирившейся реке. // Но, торжеством победы полны, // Еще кипели злобно волны, // Как бы под ними тлел огонь, // Еще их пена покрывала, // И тяжело Нева дышала, // Как с битвы прибежавший конь. // Евгений смотрит: видит лодку; // Он к ней бежит, как на находку; // Он перевозчика зовет — // И перевозчик беззаботный // Его за гривенник охотно // Чрез волны страшные везет.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и
в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же
в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная
в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „
Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся
надежда, который у нас один, как порох
в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как
в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Слобода смолкла, но никто не выходил."Чаяли стрельцы, — говорит летописец, — что новое сие изобретение (то есть усмирение посредством ломки домов), подобно всем прочим, одно мечтание представляет, но недолго пришлось им
в сей сладкой
надежде себя утешать".
Догадку эту отчасти оправдывает то обстоятельство, что
в глуповском архиве до сих пор существует листок, очевидно принадлежавший к полной биографии Двоекурова и до такой степени перемаранный, что, несмотря на все усилия, издатель «Летописи» мог разобрать лишь следующее: «Имея немалый рост… подавал твердую
надежду, что…
Щепки, навоз, солома, мусор — все уносилось быстриной
в неведомую даль, и Угрюм-Бурчеев с удивлением, доходящим до испуга, следил"непонятливым"оком за этим почти волшебным исчезновением его
надежд и намерений.