Неточные совпадения
Хорошему всегда веришь охотнее, а писатели екатерининского времени так увлечены были
мечтою о златом веке, так доверяли мудрости российской Минервы, так привыкли ждать всего
прекрасного от царствующей над ними Астреи, что готовы были не только поверить первому слуху об освобождении ею крестьян, но даже и сочинить на этот слух восторженную оду.
Прекрасные мечты! // Но их достанет на пять дней. // Не век же вам грустить? // Поверьте совести моей, // Захочется вам жить. // Здесь черствый хлеб, тюрьма, позор, // Нужда и вечный гнет, // А там балы, блестящий двор, // Свобода и почет. // Как знать? Быть может, бог судил… // Понравится другой, // Закон вас права не лишил…
Узнав рядом горьких опытов, что все
прекрасные мечты, великие слова остаются до поры до времени мечтами и словами, он поселился на веки веков в NN и мало-помалу научился говорить с расстановкой, носить два платка в кармане, один красный, другой белый.
Несколько раз уже, с некоторой печальной торжественностью, но не без тайного злорадства, объявляли они, что «Современник» ниспал с пьедестала, на котором будто бы стоял прежде, что он потерял благородное благоговение к науке, зовет
прекрасное мечтою, презирает вдохновенье, не верит любви, свободе, на жизнь насмешливо глядит, словом — не имеет никаких убеждений и способен только к глумлению.
Неточные совпадения
He мысля гордый свет забавить, // Вниманье дружбы возлюбя, // Хотел бы я тебе представить // Залог достойнее тебя, // Достойнее души
прекрасной, // Святой исполненной
мечты, // Поэзии живой и ясной, // Высоких дум и простоты; // Но так и быть — рукой пристрастной // Прими собранье пестрых глав, // Полусмешных, полупечальных, // Простонародных, идеальных, // Небрежный плод моих забав, // Бессонниц, легких вдохновений, // Незрелых и увядших лет, // Ума холодных наблюдений // И сердца горестных замет.
Пред ним беспрерывно мелькали ее сверкающие, упругие перси, нежная,
прекрасная, вся обнаженная рука; самое платье, облипавшее вокруг ее девственных и вместе мощных членов, дышало в
мечтах его каким-то невыразимым сладострастием.
— Ну-с, признаюсь, вы меня теперь несколько ободрили, — усмехнулся Миусов, переложив опять ногу на ногу. — Сколько я понимаю, это, стало быть, осуществление какого-то идеала, бесконечно далекого, во втором пришествии. Это как угодно.
Прекрасная утопическая
мечта об исчезновении войн, дипломатов, банков и проч. Что-то даже похожее на социализм. А то я думал, что все это серьезно и что церковь теперь, например, будет судить уголовщину и приговаривать розги и каторгу, а пожалуй, так и смертную казнь.
Всем этим, надобно сказать, герой мой маскировал глубоко затаенную и никем не подозреваемую
мечту о
прекрасной княжне, видеть которую пожирало его нестерпимое желание; он даже решался несколько раз, хоть и не получал на то приглашения, ехать к князю в деревню и, вероятно, исполнил бы это, но обстоятельства сами собой расположились совершенно в его пользу.
Всё, что он видел и слышал, было так мало сообразно с его прошедшими, недавними впечатлениями: паркетная светлая, большая зала экзамена, веселые, добрые голоса и смех товарищей, новый мундир, любимый царь, которого он семь лет привык видеть, и который, прощаясь с ними со слезами, называет их детьми своими, — и так мало всё, что он видел, похоже на его
прекрасные, радужные, великодушные
мечты.