Неточные совпадения
Нет сомнения, что образованному
человеку полезно знать, например, в 855 или в 857 году изобретена славянская азбука; полезно иметь сведение о
том, читал ли Кирилл Туровский Библию и были ли в древней Руси
люди, знавшие по-испански; полезно знать и
то, как следует перевести сомнительный аорист в Фукидидовой истории; — все это очень полезно…
Но отсюда все-таки никак не следует, чтобы образованному
человеку необходимо было читать толстые книги для разрешения важных и занимательных вопросов, подобных
тем, которые мы сейчас придумали для примера.
Следовательно, главная задача истории великого
человека состоит в
том, чтобы показать, как умел он воспользоваться
теми средствами, какие представлялись ему в его время; как выразились в нем
те элементы живого развития, какие мог он найти в своем народе.
Известно всем и каждому, что
человек не творит ничего нового, а только переработывает существующее, значит, история приписывает
человеку невозможное, как скоро намеренно уклоняется от своей прямой задачи: рассмотреть деятельность исторического лица как результат взаимного отношения между ним и
тем живым материалом (если можно так выразиться о народе), который подвергался его влиянию.
Рассмотрение этой темной стороны приводит его к заключению, что «нигде положение дел не представляло столь грустной и печальной картины, как в нашем отечестве» (стр. XXII), и что «Россия, невзирая на благотворное развитие основных элементов своих, далеко не достигла
той цели, к которой стремились все государства европейские и которая состоит в надежной безопасности извне и внутри, в деятельном развитии нравственных, умственных и промышленных сил, в знании, искусстве, в смягчении дикой животной природы, одним словом — в
том, что украшает и облагороживает
человека» (стр. XXV).
Так, со времен Бориса Годунова у нас постоянно увеличивалось число иностранных офицеров при войске; при Михаиле Феодо-ровиче наняты были иноземные полки и сделана попытка устройства русских полков по иноземному образцу; при Алексее Михайловиче число иноземцев особенно увеличилось: в одном 1661 году, по разысканиям г. Устрялова (
том I, стр. 181), выехало в Россию до 400
человек.
В «Уложении» (глава XXII, ст. 24) есть статья, в которой говорится, что если бусурман обратит русского
человека в свою веру,
то бусурмана
того «по сыску казнить: сжечь огнем без всякого милосердия».
Из
того же опасения происходило, по свидетельству Кошихина, затруднение в поездке за границу, если бы кто захотел из русских
людей.
Да и за
тех, которые ездят для торговли, собирали, по словам Кошихина, «по знатных нарочитых
людях поручные записи, за крепкими поруками» (Кошихин, стр. 41).
Ясно, что вообще за границу отпускали неохотно, а между
тем были
люди, понимавшие, что нам необходимо учиться у немцев: один голос Кошихина сам по себе уже может служить доказательством.
Само собою разумеется, что важность истинного образования не сразу была понята русскими и что с первого раза им бросились в глаза внешние формы европейской жизни, а не
то, что было там выработано в продолжение веков, для истинного образования и облагорожения
человека.
Мало
того: Артамон Сергеевич Матвеев заставил дворовых
людей своих учиться потешному искусству у заморских комедиантов; а не заставил же учиться чему-нибудь другому у других иноземцев, бывших в Москве, — медицине, например, или хоть бы инженерному искусству…
А будет кто впредь учнет волосы подстригать и платье носить с иноземского образца, или такое ж платье объявится на
людях их: и
тем от великого государя быть в опале и из вышних чинов написаны будут в нижние чины».
А кто русские
люди и иноземцы табак учнут держати или табаком учнут торговати, и
тех продавцов и купцов велено имати, и присылати в Новую Четверть, и за
то тем людям чинити наказанье большое без пощады, под смертною казнью, и дворы их и животы имая продавать, а деньги имати в государеву казну».
«А которые стрельцы, и гулящие, и всякие
люди с табаком будут в приводе дважды или трожды, и
тех людей пытати, и не одинова, и бити кнутом на козле или по торгом; а за многие приводы у таких
людей пороти ноздри и носы резати, а после пыток и наказанья ссылати в дальние городы, где государь укажет, чтоб на
то смотря иным так неповадно было делати» (ст. 16...
В этом отношении весьма любопытно было бы проследить
те влияния, которым подвергался Петр в своем семействе и в обществе приближенных
людей во время своего детства и первой юности.
Разумеется, в историческом отношении неважны сами по себе мелочи домашней жизни государственного
человека; но в иных случаях эти мелочи являются нам как ближайшие поводы важных событий исторических,
то есть, по общественной пословице, как «малые причины великих следствий».
В прошедшем столетии все ему верили безусловно; в нынешнем возникли уже глубокомысленные сомнения в
том, чтобы Симеон и Димитрий могли действительно угадывать по звездам судьбу
человека.
Все это большею частию баснословие Крекшина; в самом же деле, по признанию г. Устрялова, «до пятнадцатилетнего возраста Петра мы не имеем никаких средств следить за постепенным развитием его душевных способностей и можем только догадываться, какое влияние на его юность могли иметь
люди и события» (
том I, стр. 10).
А как приспеет время учити
того царевича грамоте, и в учители выбирают учительных
людей, тихих и не бражников; а писать учить выбирают из посольских подьячих; а иным языком, латинскому, греческого, немецкого, и никоторых, кроме русского, научения в российском государстве не бывает…
А до 15 лет и больши царевича, кроме
тех людей, которые к нему уставлены, и кроме бояр и ближних
людей, видети никто не может (таковый бо есть обычай), а по 15 летех укажут его всем
людям, как ходит со отцом своим в церковь и на потехи; а как уведают
люди, что уж его объявили, и изо многих городов
люди на дивовище ездят смотрити его нарочно» (Кошихин, I, 28).
Вспомним, что и такого
человека, как Тиммерман, с трудом могли отыскать для Петра; вспомним, что первый учитель Петра, Зотов, избранный к нему из подьячих, вероятно, как лучший
человек, едва мог научить его грамоте и не мог приучить к орфографии, какая тогда была принята; примем в соображение, что и Карштен Брант был выписан в Россию при Алексее Михайловиче для участия в постройке корабля как для такого дела, к которому способных
людей у нас в
то время не находилось.
Очевидно, что для всякой другой натуры общество
людей, подобных
тем, которые окружали Петра, мало принесло бы пользы.
Таковы были понятия о высших силах у
тех людей, от которых так счастливо удален был Петр во время своего детства.
Мало
того, при самом Петре, в первые годы его правления, известны родовые перебранки самых приближенных к нему
людей.
В 1677 году, созывая воинов и посылая их в поход, Феодор Алексеевич писал: «Ведомо нам учинилось, что из вас многие сами, и
люди ваши, идучи дорогою, в селах, и деревнях, и на полях, и на сенокосах уездных
людей били и грабили, и что кому надобно,
то у них отнималось безденежно, и во многих местах луга лошадьми вытомчили и хлеб потравили».
После исчисления всяких обид, чинимых жителям от ратных
людей, дается им совет впредь
того не делать, под страхом наказания (см. Берха, «Царствование Феодора Алексеевича», приложение XIX).
Бутырском было 894
человека; а в Ахтырку пришло только 789 (Устрялов,
том I, стр. 195).
У нас
люди есть и
того дела не покинут».
Г-н Устрялов говорит о них: «Среди смут и неустройств XVII века московские стрельцы содействовали правительству к восстановлению порядка: они смирили бунтующую чернь в селе Коломенском, подавили мятеж войска на берегах Семи и вместе с другими ратными
людьми нанесли решительное поражение Разину под Симбирском; а два полка московских стрельцов, бывшие в Астрахани, при разгроме ее злодеем, хотели лучше погибнуть, чем пристать к его сообщникам, и погибли» (
том I, стр. 21).
А из государского жалованья вычитали у них многие деньги и хлеб, и с стенных и прибылых караулов по 40 и по 50
человек спускали и имали за
то с
человека по 4 и по 5 алтын, и по 2 гривны, и больше, а с недельных по 10 алтын, и по 4 гривны, и по полтине; жалованье же, какое на
те караулы шло, себе брали; а к себе на двор, кроме денщиков, многих брали в караул и работу работать».
Одна стрелецкая челобитная, по простоте своей понятная малому ребенку и
тем не менее заключающая в себе факты, возмутительные для
человека даже очень бывалого, — одна эта челобитная многому могла научить Петра и не могла не подействовать на его деятельную, страстную натуру.
Много вытерпело это сердце, многих ужасов и гадостей насмотрелся он в раннюю пору жизни; но зато закалился этот характер, окрепло это сердце и проницательнее сделался этот взгляд, нежели взгляд
людей, принадлежавших допетровской Руси и во всю жизнь не переживших
того, что пришлось пережить Петру до 17-летнего возраста.
Мало
того — это значит, детски повергаясь ниц пред великими
людьми, совершенно забывать, что они — все-таки
люди и, следовательно, подвержены общей всем
людям ограниченности сил и знаний.
Мы забываем это, когда приписываем
человеку основательное соображение и знание
того, о чем он мог разве только смутно догадываться.
Так фантастические сказания о богатырских подвигах разных героев, возвышая их над обыкновенными
людьми, чрез
то самое уничтожают истинную, человеческую сторону их доблести.
Только тогда
человек может заставить
людей сделать что-нибудь, когда он является как бы воплощением общей мысли, олицетворением
той потребности, какая выработалась уже предшествующими событиями.
Ничего нет легче для биографа, как увлечься страстностью натуры необыкновенного
человека и приписать вдохновению высокой мысли, глубоким соображениям и т. п.
то, что было простым следствием этой страстности.
Это началось с 1696 года, и в
том же году назначены были русские молодые
люди за границу и решена поездка самого царя.
«Бревна, доски, каменья взлетели на воздух и всею тяжестью обрушились на наши траншеи, где перебили 30
человек, в
том числе двух полковников и одного подполковника, да
человек сотню изувечили.
«Для исполнения полезных таких намерений мы паче всего старались о
том, чтобы военный наш штат, яко подпору и ограду государства нашего, как возможно наилучше учредить, дабы армии наши составлялись из
людей, знающих воинские дела и хранящих добрый порядок и дисциплин…» (см. Туманского, Записки, ч. II, стр. 186–190).
В этом письме особенно замечательна серьезная, обдуманная заботливость Петра о
том, чтобы
людям, которых вызывал он, было удобно и выгодно отправиться в Воронеж.
В
том же месяце «многое число
людей благородных послал Петр в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управления корабельного» (Устрялов,
том II, стр. 310»).
Вот эти слова, писанные в рукописи не самим Петром, но его рукою поправленные и дополненные: «Дабы
то (
то есть строение кораблей) вечно утвердилось в России, умыслил искусство дела
того ввесть в народ свой и
того ради многое число
людей благородных послал в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управления корабельного.
Да и вообще, если мы допускаем во всех великих
людях истории особенные, личные страсти, если мы понимаем в Августе охоту к стихотворству, в Фридрихе — к игре на флейте, в Наполеоне — к шахматам,
то отчего же не допустим мы в Петре пристрастия к токарной и плотничьей работе, особенно корабельной, как отчасти удовлетворявшей собою и его страсть к морю?
Необходимость распространить в народе просвещение, и именно на европейский манер, чувствовали у нас начиная с Иоанна Грозного, посылавшего русских учиться за границу, и особенно со времени Бориса Годунова, снарядившего за границу целую экспедицию молодых
людей для наученья, думавшего основать университет и для
того вызывавшего ученых из-за границы.
Эти
люди многое представляли доброму Алексею не в
том виде, как бы следовало, и умели отклонять его от многих прекрасных намерений, клонившихся в пользу народа.
Что было Петру делать с такими
людьми, кроме
того, чем заключил он письмо свое?
И вслед за
тем он посылает грамоты в разные государства, чтобы ему прислали искусных
людей…
В ноябре 1696 года Петр приказал, чтобы владельцы и вотчинники, духовные с 8000 крестьянских дворов, а светские — с 10 000, выстроили по кораблю к апрелю 1698 года, а
люди торговые, все вместе, к
тому же сроку, чтобы изготовили 12 бомбардирских судов.
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого
человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы,
люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так,
то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого
человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из
того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши,
человек все несет наружу: что на сердце,
то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков, молодой
человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из
тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты,
тем более он выиграет. Одет по моде.