Неточные совпадения
Посещал он также и архиепископа архангельского Афанасия, с которым, по свидетельству «Двинских записок», рассуждал также «
о плавании по морям и рекам,
кораблями и другими судами, со многим искусством».
Петр не внимал мольбам скорбящей матери, непременно хотел дождаться
кораблей и отвечал ей успокоениями вроде следующего: «
О едином милости прошу: чего для изволишь печалиться обо мне?
Так, в 1694 году в Архангельске, получивши от Виниуса известие
о том, что в Москве много было пожаров в отсутствие царя, Петр ответное письмо свое начинает известием
о новом
корабле, который спущен и «Марсовым ладаном окурен; в том же курении и Бахус припочтен был довольно».
— Не довольствуется вами, на суше пребывающими, но и здесь, на Нептунусову державу дерзнул, и едва не все суда, в Кончукорье лежащие, к ярмонке с товары все пожег; обаче чрез наши труды весьма разорен…» Шутливый тон письма показывает, что, под влиянием радостного впечатления от спуска
корабля, Петр вовсе не принял к сердцу известия
о московских пожарах.
После того, насмотревшись на голландские и английские
корабли, Петр, по собственным словам его, всю мысль свою уклонил для строения флота, и «когда за обиды татарские учинилась осада Азова, и потом оный счистливо взят, по неизменному своему желанию не стерпел долго думать
о том, — скоро за дело принялся» (Устрялов, том II, приложение I, стр. 400).
Ясно, что первая мысль
о флоте мелькнула у Петра только при виде иностранных
кораблей в Белом море, то есть в сентябре 1693 года.
Г-н Устрялов свидетельствует, что и в это время Петр «еще не думал
о постройке фрегатов и линейных
кораблей, вопреки рассказам позднейших историков.
Окольничий Протасьев отвечал на это, между прочим, следующим известием, выражающим довольно ясно его наивное изумление при получении неожиданного приказа Петра: «А я заложил было в недавнем времени казенный
корабль тем же голландским размером, и ныне, слыша
о такой их глупости, что они, голландцы, в размере силы не знают, велел им то судно покинуть до приезда от вашей милости мастеров» (Устрялов, том III, стр. 91).
Так, Алексей Михайлович перестал думать
о флоте, когда сожжен был Разиным первый
корабль, им построенный.
Неточные совпадения
Он чувствовал, что, не ответив на письмо Дарьи Александровны, своею невежливостью,
о которой он без краски стыда не мог вспомнить, он сжег свои
корабли и никогда уж не поедет к ним.
Придет ли час моей свободы? // Пора, пора! — взываю к ней; // Брожу над морем, жду погоды, // Маню ветрила
кораблей. // Под ризой бурь, с волнами споря, // По вольному распутью моря // Когда ж начну я вольный бег? // Пора покинуть скучный брег // Мне неприязненной стихии, // И средь полуденных зыбей, // Под небом Африки моей, // Вздыхать
о сумрачной России, // Где я страдал, где я любил, // Где сердце я похоронил.
Не
о корысти и военном прибытке теперь думали они, не
о том, кому посчастливится набрать червонцев, дорогого оружия, шитых кафтанов и черкесских коней; но загадалися они — как орлы, севшие на вершинах обрывистых, высоких гор, с которых далеко видно расстилающееся беспредельно море, усыпанное, как мелкими птицами, галерами,
кораблями и всякими судами, огражденное по сторонам чуть видными тонкими поморьями, с прибрежными, как мошки, городами и склонившимися, как мелкая травка, лесами.
Когда на другой день стало светать,
корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая вином Грэя; держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал
о счастье…
Другие, схваченные бурунами, бились
о рифы; утихающее волнение грозно шатало корпус; обезлюдевший
корабль с порванными снастями переживал долгую агонию, пока новый шторм не разносил его в щепки.