Неточные совпадения
Несколько
лет уже русская
литература льстила обществу, уверяя, что в нем теперь пробудилось самосознание, раскаяние в своих пороках, стремление к совершенствованию; а русское общество похваливало
литературу за то, что она так старается вызолотить горькие пилюли, которые наконец заставила его принимать прошедшая его жизнь.
Известно всем и каждому, что сатирико-полицейская и поздравительно-экономическая
литература наша страшно уже надоела публике в прошедшем
году.
В прежнее время целыми
годами ожесточенных битв нужно было критике Белинского отстаивать право
литературы обличать жизненные пошлости. Ныне никто относительно этого права не имеет ни малейшего сомнения; а деятели прошедшей эпохи опять выступают с трескучими фразами q пользе и правах обличительной
литературы.
Колоссальная фраза, выработанная в последние
годы нашими публицистами и приведенная нами в конце прошедшей статьи, составляет еще не самую темную сторону современной
литературы. Оттого наша первая статья имела еще характер довольно веселый. Но теперь, возобновляя свои воспоминания о прошлом
годе, чтобы выставить на вид несколько литературных мелочей, мы уже не чувствуем прежней веселости: нам приходится говорить о фактах довольно мрачных.
Просматривая журналы наши за последние
годы, вы ясно увидите, что все наши общественные потребности и стремления прежде находили себе выражение в административной и частной экономической деятельности, а потом уже (и нередко — долго спустя) переходили в
литературу.
В ноябре 1855
года разрешен был прием неограниченного числа студентов в университет; вследствие этого в 1856
году увеличилось количество университетских студентов, и когда обнародован был отчет министерства просвещения за этот
год, то в
литературе появилось несколько заметок о пользе возможно большего расширения университетского образования…
Первая статья г. Бунге об университетах, после которой
литература приняла в вопросе несколько живое участие, напечатана в «Русском вестнике» в апреле прошлого
года; а правительственное определение о необходимости преобразований в университетах и гимназиях составилось еще в 1856
году!
При таких поощрениях даже совестно было бы, кажется,
литературе не подняться тотчас же на злоупотребления; но она и тут еще ждала целый
год…
Да и, кроме того, в отчете министра внутренних дел за 1855
год, в то время, когда в
литературе никто не смел заикнуться о полиции, прямо выводилось следующее заключение из фактов полицейского управления за тот
год: «Настоящая картина указывает на необходимость некоторых преобразований в полицейской части, тем более что бывают случаи, когда полиция затрудняется в своих действиях по причине невозможности применить к действительности некоторые предписываемые ей правила.
Но
литература наша взялась за эти вопросы не ранее 1857
года.
Был еще общественный вопрос, поднятый
литературою в прошлом
году, — вопрос об откупах.
Автор ее изумляется, с какой стати вдруг
литература набросилась на откупа, которых прежде не трогала, хотя зло от них было не менее сильно; а дело объясняется просто: в начале прошлого
года уже решено было падение нынешней откупной системы, — вот литераторы и принялись за нее…
А
литература во все продолжение 1857
года ограничивалась слабыми намеками да кое-какими поучительными указаниями на другие страны…
Только с февраля прошлого
года, после того как уже шесть губерний изъявили свое желание об улучшении быта крепостных крестьян, —
литература деятельно принялась за крестьянский вопрос — да и то с какими колебаниями!..
Нет, мы предлагаем человеку, истинно любящему народ наш, перебрать все, что было в прошлом
году писано у нас по крестьянскому вопросу, и, положа руку на сердце, сказать: так ли и о том ли следовало бы толковать
литературе?..
В таком роде целый
год подвизалась наша
литература относительно вопросов об освобождении крестьян.
Теперь заметим только одно:
литература наша только с нынешнего
года занялась вопросом о мерах к выкупу земли; в прошедшем
году почти не тронут был этот вопрос.
С тяжелым чувством оставляем мы прошлогоднюю
литературу крестьянского вопроса и обращаемся к другим близким к нему предметам, занимавшим в прошлом
году нашу журналистику. Эти предметы — общинное владение, грамотность народа и телесное наказание. К сожалению, и здесь мало отрадного.
Первый вопрос, впрочем, в прошедшем
году потерял уже свою самостоятельность (в этом действительно можно видеть прогресс
литературы) и примкнул к вопросу о гласности, которая рассматривалась у нас преимущественно в применении к судопроизводству.
Мы сначала хотели посмешить читателей подбором множества забавных анекдотов, совершившихся в прошлом
году в
литературе.
Если бы общественное мнение у нас было сильно и твердо, оно на
лету подхватывало бы всякое слово, всякий намек
литературы, ободряло бы и вызывало на дальнейшие словесные подвиги.
Неточные совпадения
И мало того:
лет двадцать тому назад он нашел бы в этой
литературе признаки борьбы с авторитетами, с вековыми воззрениями, он бы из этой борьбы понял, что было что-то другое; но теперь он прямо попадает на такую, в которой даже не удостоивают спором старинные воззрения, а прямо говорят: ничего нет, évolution, подбор, борьба за существование, — и всё.
— Еду мимо, вижу — ты подъехал. Вот что: как думаешь — если выпустить сборник о Толстом, а? У меня есть кое-какие знакомства в
литературе. Может — и ты попробуешь написать что-нибудь? Почти шесть десятков
лет работал человек, приобрел всемирную славу, а — покоя душе не мог заработать. Тема! Проповедовал: не противьтесь злому насилием, закричал: «Не могу молчать», — что это значит, а? Хотел молчать, но — не мог? Но — почему не мог?
— Замечательная газета. Небывалая. Привлечем все светила науки,
литературы, Леонида Андреева, объявим войну реалистам «Знания», — к черту реализм! И — политику вместе с ним. Сто
лет политиканили — устали, надоело. Все хотят романтики, лирики, метафизики, углубления в недра тайн, в кишки дьявола. Властители умов — Достоевский, Андреев, Конан-Дойль.
— Правду говорю, Григорий, — огрызнулся толстяк, толкая зятя ногой в мягком замшевом ботинке. — Здесь иная женщина потребляет в
год товаров на сумму не меньшую, чем у нас население целого уезда за тот же срок. Это надо понять! А у нас дама, порченная
литературой, старается жить, одеваясь в ризы мечты, то воображает себя Анной Карениной, то сумасшедшей из Достоевского или мадам Роллан, а то — Софьей Перовской. Скушная у нас дама!
В трехнедельный переезд до Англии я, конечно, слышал часть этих выражений, но пропускал мимо ушей, не предвидя, что они, в течение двух-трех
лет, будут моей почти единственной
литературой.