Неточные совпадения
Том говорил медленно, как тихий, рассудительный младенец, и потому
было чрезвычайно противно ждать, когда он договорит до
конца.
Коридор
был в ширину с полметра да еще, пожалуй, и дюйма четыре сверх того; в вышину же достигал четырех метров; таким образом, он представлялся длинной, как тротуар, скважиной, в дальний
конец которой
было так же странно и узко смотреть, как в глубокий колодец. По разным местам этого коридора, слева и справа, виднелись темные вертикальные черты — двери или сторонние проходы, стынущие в немом свете. Далекий
конец звал, и я бросился навстречу скрытым чудодейственным таинствам.
Однако придя в этот
конец, я увидел, что занимаю положение замысловатее прежнего, — ход замыкался в тупик, то
есть был ровно обрезан совершенно глухой стеной.
Этот проход, имея мраморный пол из серых с синими узорами плит,
был значительно шире, но заметно короче; его совершенно гладкие стены
были полны шнуров, тянущихся по фарфоровым скрепам, как струны, из
конца в
конец.
Ганувер поднял
конец цепи так высоко и с такой силой, какую трудно
было предположить в нем, затем опустил.
— Войдите, — повторил нежно тот же спокойный голос, и мы очутились в комнате. Между окном и столом стоял человек в нижней рубашке и полосатых брюках, — человек так себе, среднего роста, не слабый, по-видимому, с темными гладкими волосами, толстой шеей и перебитым носом,
конец которого торчал как сучок. Ему
было лет тридцать. Он заводил карманные часы, а теперь приложил их к уху.
— Но это очень грустно, — все, что вы говорите, — сказал Дюрок. — Однако я без вас не вернусь, Молли, потому, что за этим я и приехал. Медленно, очень медленно, но верно Ганувер умирает. Он окружил свой
конец пьяным туманом, ночной жизнью. Заметьте, что не уверенными, уже дрожащими шагами дошел он к сегодняшнему дню, как и назначил, — дню торжества. И он все сделал для вас, как
было то в ваших мечтах, на берегу. Все это я знаю и очень всем расстроен, потому что люблю этого человека.
Хуже всего
было то, что я не мог отказаться; меня ждал, в случае отказа, моральный
конец, горший смерти.
Мы прошли сквозь ослепительные лучи зал, по которым я следовал вчера за Попом в библиотеку, и застали Ганувера в картинной галерее. С ним
был Дюрок, он ходил наискось от стола к окну и обратно. Ганувер сидел, положив подбородок в сложенные на столе руки, и задумчиво следил, как ходит Дюрок. Две белые статуи в
конце галереи и яркий свет больших окон из целых стекол, доходящих до самого паркета, придавали огромному помещению открытый и веселый характер.
Но мной не считали нужным или интересным заниматься так, как вчера, и я скромно стал сзади. Возникли предположения идти осматривать оранжерею, где помещались редкие тропические бабочки, осмотреть также вновь привезенные картины старых мастеров и статую, раскопанную в Тибете, но после «Ксаверия» не
было ни у кого настоящей охоты ни к каким развлечениям. О нем начали говорить с таким увлечением, что спорам и восклицаниям не предвиделось
конца.
— О! ну, нет, конечно, — ответил тот, и я
был оставлен, — при триумфе и сердечном веселье. Группа перешла к другому
концу зала. Я повернулся, еще, первый раз свободно вздохнув, прошел между всем обществом, как дикий мустанг среди нервных павлинов, и уселся в углу, откуда
был виден весь зал, но где никто не мешал думать.
— А я? Простите меня! Если я помешаюсь, это так и должно
быть. Дюрок! Эстамп! Орсуна! Санди, плут! И ты тоже молчал, — вы все меня подожгли с четырех
концов! Не сердитесь, Молли! Молли, скажите что-нибудь! Кто же мне объяснит все?
У другого
конца кровати сидел, заложив ногу на ногу, Дюрок, дон Эстебан стоял посредине спальни. У стола доктор возился с лекарствами. Капитан Орсуна ходил из угла в угол, заложив за широкую спину обветренные, короткие руки. Молли
была очень нервна, но улыбалась, когда я вошел.
Неточные совпадения
«Но, уповая на милосердие божие, кажется, все
будет к хорошему
концу.
Крестьянское терпение // Выносливо, а временем //
Есть и ему
конец. // Агап раненько выехал, // Без завтрака: крестьянина // Тошнило уж и так, // А тут еще речь барская, // Как муха неотвязная, // Жужжит под ухо самое…
Смекнули наши странники, // Что даром водку тратили, // Да кстати и ведерочку //
Конец. «Ну,
будет с вас! // Эй, счастие мужицкое! // Дырявое с заплатами, // Горбатое с мозолями, // Проваливай домой!»
Покуда оставался прошлогодний запас, многие, по легкомыслию,
пили,
ели и задавали банкеты, как будто и
конца запасу не предвидится.
Дело в том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость
было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу прикасались
концами раскаленных железных прутьев.