Неточные совпадения
Коротким движением тихо протянутой руки, указывающей,
как поступить, чемоданы были водружены прямо на мостовой, поодаль от парохода, и она села на них,
смотря перед собой разумно и спокойно,
как человек, вполне уверенный, что совершающееся должно совершаться и впредь согласно ее желанию, но без
какого бы то ни было утомительного с ее стороны участия.
Вошла Дэлия, девушка с поблекшим лицом, загорелым и скептическим, такая же белокурая,
как ее брат, и стала
смотреть,
как я с Стерсом, вперив взгляд во лбы друг другу, старались увеличить — выигрыш или проигрыш? — никто не знал, что.
Наконец, настойчиво отведя эти чувства,
как отводят рукой упругую, мешающую
смотреть листву, я стал одной ногой на кормовой канат, чтобы ближе нагнуться к надписи. Она притягивала меня. Я свесился над водой, тронутой отдаленным светом. Надпись находилась от меня на расстоянии шести-семи футов. Прекрасно была озарена она скользившим лучом. Слово «Бегущая» лежало в тени, «по» было на границе тени и света — и заключительное «волнам» сияло так ярко, что заметны были трещины в позолоте.
Он умолк, оставшись с открытым ртом и
смотря на свой стакан в злобном недоумении,
как будто видел там ненавистного капитана; потом разом осушил стакан и стал сердито набивать трубку.
При этом он
посмотрел на меня просто,
как бы без умысла, но я понял, что этот человек подмечает все отношения.
Я был всегда плохим знатоком парусной техники
как по бегучему, так и по стоячему такелажу [Стоячий такелаж — общее название неподвижных снастей на судне.], но зрелище развернутых парусов над закинутым, если
смотреть вверх, лицом таково, что видеть их, двигаясь с ними, — одно из бескорыстнейших удовольствий, не требующих специального знания.
Гез так
посмотрел на него, что тот плюнул и ушел. Капитан был совершенно невменяем.
Как ни странно, именно эти слова Бутлера подстегнули мою решимость спокойно сойти в шлюпку. Теперь я не остался бы ни при
каких просьбах. Мое негодование было безмерно и перешагнуло всякий расчет.
Я оттолкнулся, и нас отнесло волной. Град насмешек полетел с палубы. Они были слишком гнусны, чтобы их повторять здесь. Голоса и корабельные огни отдалились. Я машинально греб,
смотря,
как судно, установив паруса, взяло ход. Скоро его огни уменьшились, напоминая ряд искр.
— Ночь темна, — сказал я, с трудом поднимая взгляд, так
как утомился
смотреть. — Волны — одни волны кругом!
Она была на воде, невдалеке, с правой стороны, и ее медленно относило волной. Она отступала, полуоборотясь ко мне, и, приподняв руку, всматривалась,
как если бы уходила от постели уснувшего человека, опасаясь разбудить его неосторожным движением. Видя, что я
смотрю, она кивнула и улыбнулась.
И тотчас дьявольские плавники акул или других мертвящих нервы созданий, которые показывались,
как прорыв снизу черным резцом, повернули стремглав в ту сторону, куда скрылась Фрези Грант, бегущая по волнам, и, скользнув отрывисто, скачками, исчезли. Я был один; покачивался среди волн и
смотрел на фонарь; свеча его догорала.
— Итак, вы очутились у нас, — молвила Дэзи,
смотря на меня с стеснением. —
Как подумаешь, чего только не случается в море!
— Н-нет, — сказал Проктор и
посмотрел на меня сложно,
как бы ожидая повода сказать «да». Я не хотел пить, поэтому промолчал.
— Мне нравится ходить босиком, — отвечала Дэзи, наливая нам кофе в толстые стеклянные стаканы; потом села и продолжала: — Мы плыли по месту, где пять миль глубины. Я перегнулась и
смотрела в воду: может быть, ничего не увижу, а может, увижу,
как это глубоко…
— Играйте, — сказала Дэзи, упирая в стол белые локти с ямочками и положив меж ладоней лицо, — а я буду
смотреть. — Так просидела она, затаив дыхание или разражаясь смехом при проигрыше одного из нас, все время.
Как прикованный, сидел Проктор, забывая о своей трубке; лишь по его нервному дыханию можно было судить, что старая игрецкая жила ходит в нем подобно тугой лесе. Наконец он ушел, так
как били его вахтенные часы.
Строгая чистота круга, полного одних волн, подробно ясных вблизи; на отдалении они скрываются одна за другой; на горизонте же лишь едва трогают отчетливую линию неба,
как если
смотреть туда в неправильное стекло.
Волна прошла, ушла, и больше другой такой волны не было. Когда солнце стало садиться, увидели остров, который ни на
каких картах не значился; по пути «Фосса» не мог быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но был он прекрасен,
как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и
смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
В то время
как на мостике собралась толпа и толковала с офицерами о странном явлении, явилась Фрези Грант и стала просить капитана, чтобы он пристал к острову —
посмотреть,
какая это земля.
Как ни был шутлив вопрос, все моряки немедленно повернули головы и стали
смотреть мне в рот.
Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для трубки. «Скоро ваш отдых», — сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел, заметив,
как пристально
смотрела на меня девушка, когда я уходил. Что это было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая — в свете ночи?
— Я никогда не видала таких вещей, — говорила она. —
Как бы это узнать? Впрочем… О! о! о!
Смотрите, еще ракета! И там; а вот — сразу две. Три! Четвертая! Ура! — вдруг закричала она, засмеялась, утерла влажные глаза и села с окаменелым лицом.
Мне незачем и не надо было идти вместе, но, сам растерявшись, я остановился у лестницы,
смотря,
как она медленно спускается, слегка наклонив голову и перебирая бахрому на груди.
Движение уменьшалось. Толпа расходилась; двери запирались. Из сумерек высоты
смотрела на засыпающий город «Бегущая по волнам», и я простился с ней,
как с живой.
— Я. — Гарден принес к столу стул, и комиссар сел; расставив колена и опустив меж них сжатые руки, он некоторое время
смотрел на Геза, в то время
как врач, подняв тяжелую руку и помяв пальцами кожу лба убитого, констатировал смерть, последовавшую, по его мнению, не позднее получаса назад.
Комиссар
посмотрел на меня,
как в окно. Он ничего не сказал, но был крепко озадачен. После этого начался допрос хозяина, Гардена.
— Чему, чему вы улыбнулись?! — вскричала Дэзи, заметив, что я
посмотрел на платье. — Вы вспомнили? О,
как вы были поражены! Я дала слово никогда больше не шутить так. Я просто глупа. Надеюсь, вы простили меня?
Пока я разговаривал, Тоббоган стоял, отвернувшись, и
смотрел в сторону; он хмурился. Рассерженный его очевидной враждой, выраженной к тому же так наивно и грубо, которой он
как бы вперед осуждал меня, я сказал...
— Вы приехали повеселиться,
посмотреть,
как тут гуляют? — сказала хозяйка, причем ее сморщенное лицо извинялось за беспокойство и шум города. — Мы теперь не выходим, нет. Теперь все не так. И карнавал плох. В мое время один Бреденер запрягал двенадцать лошадей. Карльсон выпустил «Океанию»: замечательный павильон на колесах, и я была там главной Венерой. У Лакотта в саду фонтан бил вином… О,
как мы танцевали!
На корабле остались Гораций, повар, агент, выжидающий случая проследить ходы контрабандной торговли, и один матрос; все остальные были арестованы или получили расчет из денег, найденных при Гезе. Я не особо вникал в это, так
как смотрел на Биче, стараясь уловить ее чувства.
Она еще не садилась. Пока Ботвель разговаривал с поваром и агентом, Биче обошла салон, рассматривая обстановку с таким вниманием,
как если бы первый раз была здесь. Однажды ее взгляд расширился и затих, и, проследив его направление, я увидел, что она
смотрит на сломанную женскую гребенку, лежавшую на буфете.
—
Как — один?! — сказал я, забывшись. Вдруг вся кровь хлынула к сердцу. Я вспомнил, что сказала мне Фрези Грант. Но было уже поздно. Биче
смотрела на меня с тягостным, суровым неудовольствием. Момент молчания предал меня. Я не сумел ни поправиться, ни твердостью взгляда отвести тайную мысль Биче, и это передалось ей.
Это соскользнуло,
как выпавшая на рукав искра. Замяв ее, я рассказал Биче о том, что сказала мне Фрези Грант;
как она была и ушла. Я не умолчал также о запрещении говорить ей, Биче, причем мне не было дано объяснения. Девушка слушала,
смотря в сторону, опустив локоть на борт, а подбородок в ладонь.
Чувствуя, что не засну, я оглушил себя такой порцией виски,
какую сам счел бы в иное время чудовищной, и зарылся в постель, не имея более сил ни слушать, ни
смотреть,
как бьется огромное плюшевое сердце, исходя ядом и золотом, болью и смехом, желанием и проклятием.
Она была в синем платье и шелковой коричневой шляпе с голубой лентой. На мостовой лежала пустая корзинка, которую она бросила, чтобы приветствовать меня таким замечательным способом. С ней шла огромная собака, вид которой, должно быть, потрясал мосек; теперь эта собака
смотрела на меня,
как на вещь, которую, вероятно, прикажут нести.
— Я ожидаю хозяев, — ответил Товаль очень удачно, в то время
как Дэзи, поправляя под подбородком ленту дорожной шляпы, осматривалась, стоя в небольшой гостиной. Ее быстрые глаза подметили все: ковер, лакированный резной дуб, камин и тщательно подобранные картины в ореховых и малахитовых рамах. Среди них была картина Гуэро, изображающая двух собак: одна лежит спокойно, уткнув морду в лапы,
смотря человеческими глазами; другая, встав, вся устремлена на невидимое явление.
— То есть Адам Корнер! Ты говорил, что так зовут этого человека. — Дэзи
посмотрела на меня, чтобы я объяснил,
как это судья здесь, в то время
как его нет.
Ни одного слова не было сказано Биче Каваз о ее отношениях к вам, но я видел, что она полна уверенной задумчивости, — издали,
как берег
смотрит на другой берег, через синюю равнину воды.